Без ерунды

С того дня они встречались в коридоре каждый день. При Ее появлении Весельчак вставал с лавочки и церемонно кланялся. «Разрешите?» – спрашивал он и, не дожидаясь ответа, смачно целовал Ей руку, на самом деле касаясь губами только своего большого пальца. Этот удивительный Друг, как Она его про себя называла, стал неотъемлемой частью тяжелых будней и чуть ли не единственной Ее радостью за все время пребывания в больнице. Швы заживали, смеяться становилось легче, и все могло бы так и завершиться, как бывает в фильмах или романах. Нет, не долгой и счастливой совместной жизнью, а просто хорошо.

И вот однажды Весельчак в коридор не вышел. И на следующий день. Ей было страшно подойти к дежурной медсестре и задать вопрос. Да и как спросить: что с тем Весельчаком, который без ерунды?

На третий день, как раз когда Она направлялась к медсестре, мысленно формулируя свой вопрос, мимо Нее провезли каталку. На каталке лежал Друг: бледный, тихий, с закрытыми глазами, подпрыгивающий всем телом на неровностях больничного пола.

– Что с ним? – спросила Она у дежурной, кивая вслед каталке.

– Метастазы. Бедняга. Намаялся уже…

– …?

– Четвертая операция за год.

– Четвертая?

– Да… Больная, идите в свою палату, некогда мне! – почему-то рассердилась дежурная – то ли на количество работы, то ли на собственное сочувствие, не принятое в этих стенах.

Она шла по коридору и думала, но не о Весельчаке, потому что мысли о нем ужасно Ее пугали, а о том, почему их называют «больными». Разве это гуманно?

В своей палате Она увидела хмурого Врача, который повел Ее в свой кабинет. Глубоко вздохнув, он поправил очки и внимательно посмотрел на свои ухоженные ногти. Пробарабанив пальцами по столу, он глубоко вздохнул.

– Дело такое. – Врач показал Ей на стул. – Вы садитесь, садитесь. Тут ваши анализы… биопсия показала…

Он говорил, что удаление матки прошло вполне успешно, но неожиданно для всех у Нее обнаружилось генетическое заболевание печени, которое, к сожалению, уже привело к сложной стадии цирроза, а интоксикация, степень которой превзошла…

Но дальше Она уже почти не слушала, слова пролетали мимо. Ей казалось, что все это происходит во сне: ведь самое ужасное осталось позади! Ей же вырезали всю ерунду… Она смотрела в окно, где за спиной Врача бесстыжее солнце заливало парк с клумбами пестрых цветов и манило прочь из больничной клетки. «Может, просто улететь? Взять и выпорхнуть отсюда к солнцу? Интересно, что бы сказал на это Друг?». Врач прервал Ее мысли.

– Вы меня слышите?

Он поправил очки и снова побарабанил по столу. Она смотрела на него, словно он был за экраном большого старого телевизора, который хотелось выключить.

– Еще одна ерунда, – ответила Она задумчиво. – Вы же можете ее вырезать…?

3

Вот уже почти месяц, как Ей ни с кем не хотелось говорить, особенно после того, как Ее перевели этажом выше, где лежали самые тяжелые больные. Морг для живых, как Она для себя заключила, хоть ни разу в настоящем морге и не была.

На этом этаже царила тишина – в перерывах между жуткими стонами, а иногда и невыносимыми криками больных. Она так и не вышла из состояния анабиоза, которое накрыло Ее еще в кабинете Врача. Во сне наяву Ей было почти спокойно. Ее осматривали, нажимали тут и там, щупали, взвешивали, обмеряли, что-то писали в истории болезни. Не понимая, к чему именно Ее готовят, она сдавала бесконечные анализы и пробы, изо дня в день ходила из кабинета в кабинет, на какие-то процедуры, стараясь избегать зеркал, которые, как назло, висели повсюду. Она не могла смотреть на свое отражение: пожелтевшие кожа и белки глаз, красные звездочки лопнувших сосудов по всему лицу и телу, непомерно раздувшийся живот. «Неужели непонятно, что в больнице не должно быть столько зеркал? Это же не балетная школа… Зачем в них смотреться, сравнивая с тем, какими мы были? Разве это гуманно?»

Она испытывала отвращение к любой пище и худела на глазах. Ноги и руки превращались в спички, а живот раздувался все больше и больше. Тупая боль под ребрами справа почти не давала спать. Впрочем, непонятно, что на самом деле мешало больше: боль или стоны умирающих людей.

Она стояла в коридоре возле большого окна и наблюдала, как сентябрь тихо струится каплями дождя по стеклу, знаменуя внезапно наступившую осень. Мысли уносили Ее туда, где все было иначе, не так, как тут, в этих стенах успокаивающего цвета и в отвратительном запахе лекарств, которым Она пропиталась до кончиков волос.

За окном было красиво, рыжая листва не успела облететь, и внезапно Она ощутила неправдоподобную свободу. На мгновение Ей показалось, что можно совершить неосуществимое, стоит только расправить отекшие крылья… В конце концов, что хорошее ждало Ее впереди? Она оглянулась. В коридоре никого не было, и рука сама потянулась к створке окна. От прохладного свежего воздуха Она почти опьянела. Закрыв глаза, представила, как будет парить над всем, что ей было тут уготовано, и как оставит всех с носом. Бесчувственных врачей, циничных медсестер и ужасных санитарок, которые относились к немощным как к грязи, которую надо убрать. Оставалось только взобраться на подоконник. Было тяжело, но оно того стоило.

– Высоко же ты забралась, звезда моя! – послышался родной хриплый голос. Она повернулась и увидела его, своего Друга. Похудевший еще больше, с ввалившимися щеками и голым черепом, обтянутым тонкой кожей, он шел по коридору, насвистывая свою незатейливую мелодию. И главное – все так же улыбался. В его светло-голубых глазах видна была воля к жизни; они стали только ярче на фоне темных кругов. Сейчас он, пожалуй, ходил вдвое медленнее, чем месяц назад, и даже прихрамывал, но это был он, Ее Друг, Весельчак без ерунды…

«Откуда у этого человека столько сил?» – подумала Она. Ей хотелось сказать, как Она рада его видеть, хотелось спросить, где же он был и почему пришел только сейчас, хотелось поблагодарить за то, что он всё-таки Ее нашел… Но ком в горле не дал Ей произнести ни звука; а когда Друг помог спуститься с подоконника, сил хватило лишь на то, чтобы упасть в его объятья и расплакаться.

– Ну что ты, звезда моя, мы еще с тобой посвистим…

– Вот уж этой не до свиста, – гнусаво произнесла Санитарка, словно выросшая из-под земли. В руках у нее была стопка клеенок, которые она несла в процедурную.

– А чего бы добрым людям не посвистеть? – улыбнулся Друг.

– Добрым-то можно, только эта молчит уже вон сколько. А что на уме? Одному Богу известно. Окно закрой! По мне, так оно и лучше, пусть молчит – меньше шума. Тоже мне развела на жалость! Все вы тут… – махнула на Нее рукой Санитарка и скрылась за дверью.

– Правда, молчишь?

Она кивнула головой, все еще не справляясь со слезами.

– Есть у меня одна забавная вещица, хочешь, покажу?

Она снова кивнула головой, пытаясь улыбнуться. Весельчак достал из кармана картонную трубку размером с ладонь.

– Мыльные пузыри? – спросила Она, с трудом выговаривая слова. Кажется, Она уже забыла, как звучит Ее голос.

– Это кто-то стал пузырьком, пока меня не было. Ты лучше сюда взгляни. Видела такое? – сказал он и стал смотреть в трубку как в телескоп.

Она видела такое в далеком детстве, когда отец привез Ей из командировки калейдоскоп. Она его обожала, часами поворачивала, неустанно наблюдая, как меняются внутри узоры из цветных стеклышек. А теперь этот удивительный Друг возвратил Ее, пусть и на мгновенье, в счастливое детство, где Она была маленькой девочкой, «любимой папиной балеринкой», с большими мечтами о великом будущем, которое так и не свершилось…

– Спасибо, – произнесла Она, отрывая взгляд от калейдоскопа. Друг смотрел на нее и улыбался. Но вдруг по изменившемуся выражению его лица Она поняла, что что-то не так. В тот же миг у Нее защекотало под носом; проведя пальцами над верхней губой, Она увидела на них кровь, а в следующее мгновение потеряла сознание от резкой боли в животе.

4

Она не сразу вспомнила, что с ней произошло. Оказалось, у Нее началась печеночная кома и с того момента прошла уже неделя.

– Разрешите? – сказал Весельчак и, как всегда, не дожидаясь ответа, приложился губами к своему большому пальцу. Она еле открыла глаза. Друг стоял возле кровати, улыбаясь во весь рот своей живой улыбкой. Она попыталась улыбнуться в ответ.

– Веселенький у тебя этаж, Пузырек! Хочешь, прогуляемся? – сказал он подмигнув.

Она хотела ответить, но слова и мысли путались… Пришлось лишь покачать головой. Ей было тяжело двигаться, тело одеревенело, ноги не слушались.

– Ладно, тогда завтра… Завтра?

Она кивнула, снова погружаясь в какое-то небытие от обезболивающих средств, которые Ей постоянно вводили через капельницу. Открывая время от времени глаза, Она видела возле себя то Друга, то Врача, то ворчливую Санитарку, которая точными и жесткими движениями подкладывала под Нее холодное судно.

Спустя несколько дней Ей стало лучше, правда речь оставалась замедленной и все еще путались мысли. Друг снова оказался возле Ее кровати.