Экскурсия продолжилась.
– …на конечную отделку.
Однако это был еще далеко не конец, ибо «конечная отделка» подразумевала новое мытье, сушку и валку ткани с последующим ворсованием. К тому времени голова Уильяма уже шла кругом, и он мог лишь тупо следить за тем, как ткань по прохождении через станок покрывается мягкой ворсистой дымкой.
Ноздри Уильяма горели от всех этих запахов, уши заложило от непрерывного грохота, а ноги ныли от долгой ходьбы – следуя за процессом производства, он сотню раз пересек территорию фабрики с юга на север и с востока на запад, через дворы, площадки, цеха, склады и прочие здания.
– Стригальный цех, – объявил Пол, открывая еще одну дверь.
Когда дверь закрылась за их спинами, Уильям замер, потрясенный. Впервые за этот день он очутился в тишине – настолько глубокой, что от нее начало звенеть в ушах. Руки пожимать не пришлось. Двое мужчин – примерно одинакового роста и телосложения – взглянули на него лишь мельком, не отрываясь от своего занятия. Их длинные лезвия скользили над самой поверхностью материи; каждое движение было четким и предельно выверенным, словно они без звука исполняли тщательно отрепетированный хореографический номер. Ворсистая дымка исчезала, каймой пены оседая на стали и затем плавно соскальзывая на пол, а то, что оставалось после прохода лезвий, было идеально ровной, гладкой, чистой, добротной – готовой тканью.
Уильям не мог сказать, как долго он созерцал это действо, словно оцепенев.
– Завораживает, не так ли? Это мистер Хэмлин и мистер Гэмбин.
Пол взглянул на своего племянника:
– Ты утомился. Пожалуй, для первого дня тебе хватит. После этого осталась только прессовка.
Но Уильям пожелал увидеть и прессовку.
– Мистер Сандерс, это мой племянник, Уильям Беллмен.
Рукопожатие.
– Добрый вечер.
Нагретые металлические листы вставлялись между широкими складками ткани и выдерживались так до полного остывания. А вдоль стены были сложены рулоны ткани, приготовленные к отправке.
– Ну вот, – сказал Пол, когда они вышли наружу, – теперь ты видел все.
Уильям поднял на него уже начавшие слезиться глаза.
– И не забудь свою куртку. Вид у тебя несколько очумелый.
Уильям смял в руках куртку. Шерстяная ткань. Из того же руна. После всего увиденного это казалось невероятным.
– До свиданья, дядя.
– До свиданья, Уильям.
Уже в дверях конторы он резко повернулся.
– Мы же пропустили красильню!
Пол отмахнулся:
– В другой раз.
– Ну и как тебе фабрика?
В его пространном ответе Дора смогла разобрать лишь одно слово из трех.
Он глотал пищу, почти не жуя, и при этом говорил без умолку, сыпал именами и терминами, зачастую ей незнакомыми.
– Радж занимается поставками сырья, а Бантон заведует мойкой. В прядильне за главную – миссис Райтон…
– А мистер Беллмен там был? Я о старом мистере Беллмене.
Он отрицательно покачал головой, запихивая в рот очередную ложку.
– В сукновальне всем заправляет мистер Хивер, а в сушильне – мистер Крейс… Или я перепутал?
– Не говори с набитым ртом, Уилл. Твой дядя и не рассчитывает, что ты выучишь все за один день.
Отбивная и картофель к его приходу уже остыли, но для Уильяма это не имело значения. Он проглатывал еду, не замечая вкуса. Мыслями он все еще был на фабрике, видел работу каждого человека и каждого механизма, видел весь процесс в деталях и в целом.
– А что другие – все остальные фабричные? Как они отнеслись к твоему появлению?
Он указал на свой полный рот, и маме пришлось ждать.
Но она так и не дождалась ответа. Как только Уильям проглотил еду, глаза его закрылись, а голова поникла на грудь.
– Иди спать, Уилл.
Он вздрогнул, пробуждаясь.
– Я обещал вечером быть в «Красном льве».
Она взглянула на сына: покрасневшие глаза, ни кровинки в лице. И никогда прежде она не видела его таким счастливым.
– Спать!
И он пошел спать.
3
И как же на фабрике отнеслись к появлению Уильяма Беллмена?
С первых минут он стал объектом пристального внимания, сплетен и толков.
Для начала вспомнили давний скандал, связанный с его отцом. Общеизвестные факты были таковы: Филлип, брат Пола, сбежал из дома, чтобы обвенчаться с Дорой Фенмор вопреки воле родителей. Она была достаточно красива, чтобы оправдать его действия, но и достаточно бедна, чтобы понять реакцию его родни. А спустя всего лишь год он снова сбежал, на сей раз бросив молодую жену и новорожденного сына.
Семнадцать лет – срок немалый, но и не слишком большой, так что среди фабричных оказалось примерно равное количество тех, кто еще помнил Филлипа, и тех, кто ничего о нем не знал. В последующие дни старая история была заново взвешена, отмыта, затрепана, прочесана, подмаслена, закручена, сплетена и смешана с навозом, вследствие чего она обрела вид не более реалистичный, чем пролетарская кепка на голове пасущейся в поле овцы. После сотни пересказов – с дополнениями и пояснениями – сам Филлип Беллмен не узнал бы свою историю, доведись ему это услышать. Каждая версия на свой лад трактовала роли героев и злодеев, предателей и преданных; соответственно пристрастиям смещались и симпатии.
В действительности же все обстояло таким образом.
Когда Филлип женился, он был не настолько влюблен, как ему тогда казалось, а, скорее, на время ослеплен красотой девушки; сказалась и привычка брать все, что ему захочется. Отец всегда был с ним строг, и Филлип не обольщался относительно его реакции на этот брак, однако рассчитывал на мамину поддержку и заступничество. Миссис Беллмен, особа глупая и вздорная, чрезмерно баловала своего младшего сына, отчасти назло супругу, отчасти еще по каким-то своим соображениям. Однако в данном случае мать не проявила ни малейшего желания потакать сыновним прихотям. Чего не учел Филлип, так это материнской ревности к женщине со стороны. А решение отца выселить молодоженов в маленький коттедж на самой окраине городка стало еще одним ударом по болезненному самолюбию Филлипа.