кукушка прерывает их,
отсчитывая всем года.
На всех нас ласковое солнце
кидает золотую пыль
последнего тепла.
* * *
Сосны в иней наряжу, березам стволы отбелю,
в снежные шапки все кусты наряжу,
сосульки в кленовые ветви вплету
и все тропинки запорошу.
Белкам шишки в сугроб потрушу,
замерзшим птицам на ветку
закатный солнца луч пущу,
нити серебра в косы ивам заплету.
На замерзшие ручьи и долины
снежную лавину, словно покрывало,
бережливо опущу и колыбельную
матушке-земле спою.
* * *
Засну крепким сном в одной из могил,
пусть гроб будет моей последней колыбелью.
Пусть убаюкает меня ветер, прилетевший
с дальних полей, сладким напевом тлена.
Но вечность стучится в мою последнюю
земную обитель, давая понять,
что это еще не конец:
пусть я в обличии другом,
пусть я всего лишь тень от жизни былой,
да здравствовать духу моему в небесном саду.
И звезды проливают свой волшебный свет
на мой, невидимый людскому оку силуэт.
Свободой от земных забот укутаюсь я с головой,
и крылья вырастают у меня за спиной,
они сотканы из потоков лунного света,
пронизаны туманами речных снов.
* * *
В лесу однажды я гуляла
и между тропок заплутала
средь моря сосен и осин,
чуть не утопла в одной трясине.
Я вопрошающе за солнцем шла,
но нужной тропки так и не нашла.
Тем временем уставший день
галопом ускакал за горизонт,
взошла луна, – я выбилась из сил
и у болот легла в зеленый
мягкий мох.
Укрывшись листьями, заснула
под стрекотание сверчков
и уханье совы.