Перелом

– Принципы другие, – сказал он.

– Принципы в любом бизнесе одни и те же.

– Чушь собачья.

– Надо лишь правильно рассчитать затраты и предоставлять клиенту то, что он хочет.

– И в голову не приходит, как ты предоставишь им победителей, – презрительно бросил он.

– Что ж, – сказал я сдержанно, – почему бы и нет.

– Да неужели? – едко спросил он. – И вправду сможешь?

– Смогу, если ты будешь меня консультировать.

Подыскивая адекватный ответ, он долго молчал, уставившись на меня. Зрачки его серых глаз сузились до точек. Мышцы, поддерживающие нижнюю челюсть, ослабли.

– Ты должен кого-нибудь найти, – сказал он уже заплетающимся языком. Я уклончиво мотнул головой, обозначив нечто среднее между кивком и несогласием, и на этом наш спор закончился. Далее он задал лишь несколько вопросов о лошадях. Я рассказал ему, что каждая из них выполняла во время тренировок, и он, казалось, забыл о своих сомнениях в моей компетентности. Когда спустя некоторое время я уходил, он почти засыпал.

Я позвонил в дверь своей собственной квартиры в Хэмпстеде – два длинных и два коротких звонка, и мне тут же три раза пропиликали в ответ, что означало «входи». Так что я вставил ключ в замок и открыл дверь.

В холле из глубины раздался голос Джилли:

– Я в твоей спальне.

– Удобно устроилась, – сказал я себе с улыбкой. Но она красила стены.

– Не ждала тебя сегодня, – сказала она, когда я поцеловал ее. Она отвела руки назад, чтобы не испачкать мою куртку желтой охрой. Ее лоб был отмечен полоской краски, а блестящие каштановые волосы покрылись пылью, и выглядела она приветливо и непринужденно. У тридцатишестилетней Джилли была фигура, которой позавидовала бы любая модель, и привлекательное лицо умудренного жизнью человека, с умным взглядом серо-зеленых глаз. Она была зрелой и уверенной в себе женщиной, с богатым духовным опытом. В прошлом у нее были распавшийся брак и мертвый ребенок. Она ответила на объявление о сдаче в аренду жилой площади, которое я поместил в «Таймс», и в течение двух с половиной лет она была моей квартиранткой и много кем еще.

– Что ты думаешь об этом цвете? – спросила она. – И у нас будет ковер цвета корицы и зеленые в потрясающую розовую полоску занавески.

– Надеюсь, ты шутишь.

– Это будет выглядеть восхитительно.

– Брр… – сказал я, но она просто рассмеялась.

Когда она начала снимать эту квартиру, здесь были белые стены, полированная мебель и голубые шторы. Джилли сохранила только мебель, и «шератон» и «чиппендейл»[6 - Стили английской мебели (XVIII в.), названные по именам создателей – Томаса Шератона и Томаса Чиппендейла.] чуть не задыхались в новой обстановке.

– У тебя усталый вид, – сказала она. – Хочешь кофе?

– И бутерброд, если есть хлеб.

Она подумала:

– Во всяком случае, есть хрустящие хлебцы.

Она постоянно сидела на диетах, и ее идея диеты заключалась в том, чтобы не покупать еду. Это приводило к чрезмерному чревоугодию вне дома, что на корню уничтожало ее цель.

Джилли внимательно выслушивала мои проповеди о том, что организму нужен подходящий белок, такой как в яйцах и сыре, а затем радостно продолжала гнуть свое в том же духе. Это заставило меня довольно скоро понять, что она боролась за свои размеры не для победы на конкурсах красоты, а чтобы ее платья с сорокадюймовым объемом бедер были ей впору. Она сбрасывала вес, только когда платья становились ей тесноваты. Стоило ей захотеть – и у нее получалось. Диета не была ее навязчивой идеей.

– Как твой отец? – спросила она, когда я прожевал бутерброд из ржаного хрустящего хлебца с кусочками свежего помидора.

– У него все еще болит.

– Я-то думала, ему смогут помочь.

– Ну, в общем, ему и помогают. И дежурная сестра сказала мне сегодня вечером, что через день или два он пойдет на поправку. Они больше не беспокоятся о его ноге. Рана стала заживать, скоро все должно прийти в норму, и ему станет легче.

– Конечно, в его годы…

– Да, ему шестьдесят семь, – согласился я.

– Кости срастаются не так быстро.

– Хм…

– Полагаю, ты нашел, кто пока будет держать оборону.

– Нет, – сказал я, – я сам там остаюсь.

– О, боже ты мой, – сказала она, – мне бы следовало догадаться.

С набитым ртом я вопросительно посмотрел на нее.

– Принимать вызов – это твой конек.

– Только не в этот раз, – искренне сказал я.

– В конюшне осудят, для отца это будет ударом, а тебя ждет бешеный успех, – подвела она итог.

– Первое и второе – верно, а насчет третьего – мимо.

Она чуть улыбнулась и покачала головой:

– Для вундеркиндов нет ничего невозможного.

Она знала, что я не люблю журналистские штампы, и я знал, что ей нравится их использовать. «Мой любовник – вундеркинд», – сказала она однажды на унылой вечеринке, улучив момент тишины, и мужчины окружили ее стеной.

Она налила мне бокал чудесного «Ch?teau Lafite» 1961 года, которое кощунственно пила под что угодно – от икры до тушеных бобов. Когда она сюда переехала, мне показалось, что почти все ее имущество состояло из меховых шуб и ящиков с вином – все это она в одночасье унаследовала от своих родителей, погибших в Марокко во время землетрясения. Она продала шубы, поскольку считала, что они ее полнят, и принялась постепенно опорожнять содержимое драгоценных закромов, по поводу которых заламывали руки торговцы вином.

– Такое вино – это же капиталовложение, – в отчаянии говорил мне один из них.

– Но кто-то же должен его пить, – рассудительно парировала Джилли, вытаскивая пробку из второй бутылки «Cheval Blanc 61».

Джилли благодаря своей бабушке была так богата, что ей было приятнее пить супер-пупер-вино, а не продавать его с прибылью, и развивать вкус к «Brand X»[7 - «Brand X» – музыкальный коллектив из Лондона, исполнявший инструментальную музыку в стиле джаз-фьюжн. Годы активных выступлений с 1975-го по 1980-й.]. Она была удивлена, что я согласился, пока я не объяснил, что в этой квартире полно дорогущих предметов, так что выгоднее не жить в ней, а на ней зарабатывать, как я зарабатывал на заново отлакированной старине. Поэтому иногда, задрав ноги на обеденный, из орехового дерева испанский стол шестнадцатого века, при виде которого торговцы рыдали, упав на колени, мы пили ее вино из уотерфордских бокалов восемнадцатого века и смеялись над собой, потому что единственный разумный способ жить с какими бы то ни было сокровищами – это получать от них удовольствие.

Однажды Джилли сказала: