Грибница

«Блин! А это еще что такое?»

«Белки! Твою мать! Это же белки!»

И в самом деле. Стволы и ветви близстоящих кедров шевелились, будто живые. По ним сновали туда – сюда, подергивая пушистыми хвостами, десятки зверьков. Обстрел шишками, ввиду малой убойной силы снарядов и низкой скорости полета, вреда прикрывающим головы мужикам не принес. Но вот озадачил не на шутку. Сначала сбрендившие бобры, потом агрессивный лось, теперь беличья артиллерия.

«Кто-то еще сомневается, что все это не просто так?» – мрачно поинтересовался Олег. – «Это грибы сводят зверей с ума, каким-то образом заставляя вести себя странно.»

«Пистолетик далеко не убирай,» – напомнил Алексею Родионов.

Не обращая внимания на суетящихся белок, двинулись по склону вслед за стариком. Серые и рыжие беличьи хвосты и полосатые спинки бурундуков ручейками стекали с деревьев на землю и пушистыми стайками устремлялись за ними.

Родионов уверенно вывел компанию к отвесному склону, с которого Олег наблюдал конусы первый раз. Они были там. Самый высокий чуть торчал среди макушек деревьев, точно маяк среди болотно – зеленых морских волн.

***

Мужчины молчали. Вид с каменистого обрыва был потрясающим. Утренний туман уже растаял, укрывшись остатками в низинах вдоль ручьев и речушек. Облака не закрывали небо полностью, как часто бывает осенью, а проплывали темными тенями по бескрайнему, зыбко дрожащему зеленому морю внизу. Тайга, словно единый организм раскинулась внизу насколько хватало глаз. Она вдыхала с каждым дуновением ветра, пускающем волну по кронам деревьев. Тайга сползала вниз по склону, забиралась на следующую сопку, поглощала ее и устремлялась дальше во все стороны. И не было в этом мире ничего, кроме нее и четырех потерявшихся в ней человечков – мелких букашек.

«А-а-а,» – прервал благоговейную тишину вопль боли и гнева. Стоявший на краю обрыва Юрик отчаянно дрыгал ногой, пытаясь стряхнуть впившегося мелкими острыми зубками в икру зверька. Но белка вцепилась намертво. В конце концов он схватил ее за хвост, с силой дернул, оторвав помимо ткани штанов еще и кусочек собственной плоти, и швырнул обидчицу вниз со склона. Перевернувшись в воздухе, зверек растопырил все четыре лапы, вздыбил хвост и спланировал вниз.

Но свято место пусто не бывает. Другая отчаянная белка уже вцепилась Юрику в руку, которой он зажимал рану на ноге. Парень взвыл и, крутанувшись на месте, стал отдирать зверька. Кровь текла по прокушенной ладони, лилась вниз по запястью поднятой руки и впитывалась в манжету теплой клетчатой рубашки. Зубки у белок были хоть и мелкие, но чрезвычайно острые.

Отшвырнув пинком пытавшегося угнездиться на носке сапога бурундука, Алексей бросился на помощь. Зажав кисть Юрика своей лапой, будто клещами, он отодрал белку, успевшую в процессе цапнуть и его, и забросил ее вслед за первой.

Мужчины оборотились. Они стояли на краю скалистого обрыва, а вокруг их обступали милые пушистые зверушки. Они скалили зубы, сидя на задних лапах. Время от времени то одна, то другая белка бросалась вперед и отлетала, кувыркаясь, сбитая ударом сильной мужской ноги в крепком сапоге.

«Опачки,» – обрисовал ситуацию Родионов.

«Вот же дрянь! Хуже собак кусаются,» – стонал Юрик.

Рискуя быть покусанным, Олег, предусмотрительно втянув кисти рук в рукава, метнулся в сторону и подобрал длинную, крепкую ветку. Остатки пожелтевших иголок разметало по сторонам. Две предприимчивые белки при этом вцепились в рукав спецовки. Но куда там! Зимняя спецовка оказалась им не по зубам. Прокусить не удалось.

Осознав свою ошибку, зверушки сменили тактику. Одна из них, взобравшись на ближайшую сосну, нашла подходящую по направлению ветку и двинулась по ней, точно канатоходец. Белка не торопилась. Ветка становилась все тоньше, и как бы не был мал вес зверька, дрожала и гнулась вниз. Белка подобралась уже почти к самому концу, пряча пушистый хвост в хвое, сгруппировалась, оттолкнулась задними лапами и прыгнула.

Приземлилась отчаянная в аккурат на голову многострадального Юрика. Когти вонзились в меховую шапку, надвинувшуюся от этого на глаза и коснувшуюся кончика носа, а зубы – в остававшееся открытым ухо. Несчастный взвыл и заметался, расталкивая других. Оскользнувшись на влажной, жухлой траве нога его соскользнула вниз и, забыв в ужасе даже про отгрызающую ему ухо белку, Юрик понял, что падает в пустоту спиной вперед.

Перед глазами у него быстро, словно на детской карусели, промелькнули верхушки сосен на обрыве, голубая прореха неба среди облаков, в которую, торопясь упасть на землю, нырнул солнечный луч, испуганное лицо Алексея и, наконец, собственные ноги. Юрик размахивал руками в пустоте, в безнадежной попытке за что-то зацепиться. Соскочившая шапка падала первой. Белка, против ожидания, за ней не последовала, а шустро стала взбираться по Юрику вверх. Скакнула на плечо, пробежала по груди, цепляясь коготками, потом по животу, добралась до колена на одной ноге и там замерла. За вторую ногу Юрика держали крепкие руки участкового. Он распластался на земле, прижимая колено парня к своему плечу и сжимая изо всех сил. Отмерший от испытанного ужаса Юрик трепыхался вниз головой, пытаясь закинуть вторую ногу с затаившейся белкой наверх.

Тем временем стая белок и бурундуков, словно по команде, рванула в атаку. Олег, кое-как защитив лицо поднятым воротников и низко, до бровей, надвинутой шапкой, размахивал добытой ранее веткой, раскидывая озверевшее зверьё. У них были с собой топоры, но отражать ими беличью атаку оказалось несподручно. Пока зарубишь одного мелкого, да юркого зверька, десяток прыгнет тебе на спину. Алексей и Родионов медленно, шаг за шагом, вытаскивали Юрика.

Алексей стоял уже на коленях на краю скалы и, нагнувшись, тянулся схватить парня за плечо, в то время как Родионов тащил того за руки. Коварная белка, сидевшая до того неподвижно, улучив момент, когда Алексей был менее всего устойчив, изловчившись, прыгнула ему прямо в лицо. Зубки хищницы клацнули, вгрызаясь в хрящик на носу. Алексей дико закричал, вскинув руки к лицу и пытаясь подняться. Может у него и получилось бы, но озверевшая белка уже оставила измочаленный нос и вонзила зубы в глаз. Глазное яблоко напряглось и лопнуло, точно желток в яичнице. Из-под плотно сжатого века что-то потекло. Ничего уже не соображая от боли, Алексей соскользнул на коленях вниз с каменного уступа и упал. Родионов, на котором всей тяжестью повис почти уже спасенный Юрик, и сам парень проводили его ошеломленными взглядами.

Внизу сочно шмякнуло.

«Нет!» – раздался вопль нескольких голосов вверху.

***

Пока отмахались наломанными ветками от ошалевших белок, пока обежали отвесный склон и спустились вниз, пока пробрались сквозь бурелом к месту падения прошло немало времени. Алексею не повезло. Он был жив. Участковый хрипло дышал: редко и с присвистом, будто закипевший чайник. Лицо его было залито кровью, на месте одного глаза зияла кровавая дыра. Второй глаз – серо-голубой и широко распахнутый, смотрел прямо в небо и начинал подергиваться мутной пленкой, будто и на него набежали облака.

Алексей лежал на спине, выгнувшись грудью вверх, потому что позвоночником упал аккурат на округлый, лобастый камень. Он обмочился и, кажется, не только. Едкий запах распространялся вокруг. Чуть ниже колена неестественно подвернутой правой ноги выпирала сломанная кость. Мужики в растерянности сгрудились вокруг, не зная, что делать.

«Старлей, тебе больно, да?» – почему-то шепотом спросил Родионов.

«Конечно ему больно. Посмотри, нога сломана. А еще глаз. И нос,» – также шепотом ответил Юрик.

«Может быть и нет,» – вмешался Олег. – «У него, кажется, позвоночник сломан. Если так, то ниже пояса он ничего не чувствует.»

«Когда кажется, креститься надо,» – заметил Родионов. Фраза была детской, глупой и никчемной, и лишь маскировала растерянность, охватившую всех. Что делать? Кому-то остаться с ним, а кому-то ехать за помощью? Или попытаться перенести его к машине и добираться самим? Если так, то трогать его боязно, как бы хуже не сделать. Особенно, если спина и вправду сломана.

«Леша! Слышишь меня, Леша?» – Олег присел на корточки и погладил несчастного по голове. Алексей не реагировал, безучастно глядя вверх, но голова его чуть отвернулась от прикосновения набок. Короткая стрижка не могла скрыть вмятины на черепе.

«Лучше б уж сразу убиться, чем так то,» – сказал Родионов. Какой бы чудовищной не казалась эта мысль, но сейчас все они думали также.

Внезапно Алексей захрипел и закашлялся. Кровь, до того стекавшая изо рта тонкой струйкой, хлынула фонтаном. Олег от неожиданности отпрянул назад и упал. Алексей содрогнулся верхней половиной тела и затих. Голубой глаз по-прежнему отражал небо, но больше ничего не видел. Лишь через несколько томительных минут Олег осмелился протянуть руку, чтобы пощупать пульс. Шея участкового была вся в крови, и он заколебался. Прикасаться к ней хотелось меньше всего. Олег взялся за запястье. Но еще до того, как он удостоверился в отсутствии пульса, Родионов неожиданно перекрестился: «Ну слава Богу! Отмучился.» И большим пальцем закрыл единственный глаз умершего, испытав некоторое облегчение. Ему все время казалось, что тот смотрит на них с укоризной.

«Идем,» – решительно поднялся насупленный Олег. Остальные молча последовали за ним.

Чем ближе подходили они к поляне, на которой высившиеся конусы прототакситов выжгли все живое, тем труднее давался каждый шаг. А жизнь вокруг словно затухала. Не видно стало белок, попрятались по щелям бурундуки, умолкли и совершенно исчезли птицы. Только одинокий дятел долбил где-то вдалеке, но и этот шум стихал. Единственным звуком был треск сухих веток под ногами людей. На краю мертвого пространства смолк и он. Воцарилась тишина: гнетущая, давящая, выжидающая, живая, словно притаившаяся под кустом змея. Древние грибы высились исполинскими монументами. Олег поднял голову. Конус ближайшего, самого высокого, закрывал невысоко стоявшее солнце. Он казался гораздо больше, чем ему помнилось с прошлого раза. Олег опустил взгляд на топор в своей руке.

«Дурак! Наивный, самонадеянный дурак! Нужно было придумать что-нибудь другое. Топорами мы будем рубить их до морковкина заговенья,» – с отчаянием подумал он, но, перехватив топор поудобнее, упрямо шагнул вперед.

«Главное – не останавливаться. Подойти и сразу рубануть. Иначе что-нибудь случится. Обязательно случится,» – в лихорадочном возбуждении думал Олег и потому торопился, перейдя в конце едва ли не на бег. Рубанув конус наотмашь, как попало, где-то на высоте груди, и не стараясь сделать это правильно, на той высоте, где удобнее будет наносить удары дальше, он облегченно выдохнул.

По бурой поверхности словно пробежала едва заметная рябь, конус завибрировал и загудел. Мощь звука нарастала постепенно. Казалось, будто это застонал самый тяжелый, басовитый колокол на церковной колокольне. И, нарушая законы физики, он не успокаивался, становясь глуше, а разгонялся, точно сани, пущенные с горы, заполняя все пространство вокруг, делаясь все более нестерпимым, низким, утробным, как рычание голодного зверя.

Олег упал на колени и зажал руками уши. Все мысли вылетели у него из головы, будто мусор, выметенный из-под лавки. Олег зажмурил глаза, успев краем глаза заметить корчащегося на земле Родионова и раскачиваясь, точно маятник часов. Ему казалось, что гудело уже не вокруг, а непосредственно у него в голове. Ничего не соображая, он неосознанно пытался уцепиться за что-нибудь важное, словно тонущий за соломинку, чтобы вытащить, не потерять себя во все поглощающем гуле.

«Вероника,» – пришла, наконец, первая осознанная мысль. И тут же перед глазами встало лицо дочери: сосредоточенное, с нахмуренными «домиком» бровками, что-то беззвучно шепчущая обветренными губами. Что она говорит? Олег прислушался сам к себе. Ну конечно же! Учит таблицу умножения. И он услышал будто наяву: «шесть ю семь – сорок два, шесть ю восемь – сорок восемь, шесть ю девять – пятьдесят четыре». В голове начало проясняться. Изо всех сил стараясь не упустить мысль, Олег продолжил: «семь ю два – четырнадцать, семь ю три – двадцать один. Нет, это слишком просто, даже память напрягать не требуется. Так не годится. Семь ю восемь – пятьдесят шесть, семь ю девять – шестьдесят три. Вот это уже лучше! Первый закон термодинамики: в любых процессах энергия не создается и не исчезает, а лишь переходит из одной формы в другую или от одного тела к другому, при этом ее значение сохраняется.» А вот это уже совсем хорошо. В голове понемногу прояснялось. Гул все еще давил, но не всеобъемлюще, как бетонная плита. Способность соображать пробивалась неумолимо, как трава сквозь потрескавшийся асфальт.

Ударив по колоколу в голове вторым законом термодинамики: любое действие, связанное с преобразованием энергии, не может происходить без её потери в виде рассеянного в пространстве тепла. 100% переход одного вида энергии в другой невозможен» Олег получил способность мыслить. А, значит, и действовать.

Первым делом он огляделся. Юрик стоял на коленях неподалеку от него, уставившись глазами в одну только ему ведомую точку и едва заметно покачиваясь. Казалось, он вошел в резонанс с грибом. Родионов лежал на земле еще чуть дальше, скорчившись в позе эмбриона. Он был неподвижен.

Олег бросился к парню. Рваное Юриково ухо, на совесть погрызенное кровожадной белкой, еще кровоточило. Воротник спецовки был бурым от напитавшей его крови.

«Очнись! Юрка, очнись!» – тряс его за плечи Олег. Безрезультатно. Размахнувшись, он ударил парня по щеке. Раз, другой. Голова Юрика моталась туда-сюда, но, словно Ванька-встанька, снова возвращалась на исходную позицию. В глазах была пустота, бессмысленная и беспощадная. Руки висели плетьми. Олег отступил на шаг, не зная, что еще предпринять. Потом развернулся и побежал к старику.

«Родионыч, вставай!» – тряс он того изо всех сил, будто грушу. Старик был заторможен, взгляд его блуждал вокруг. В отличии от Юрика он даже слабо пытался отбиваться. Но толку от него не было.

«Родионыч, думай о чем-нибудь. Таблицу умножения вспоминай или стихи. Ну! Слышишь? Давай! «Белая береза под моим окном, принакрылась снегом, будто серебром …» Но то ли старик стихов не знал, то ли репертуарчик был не его.

Чувствуя, что в голове снова нарастает низкий колокольный гул, Олег оставил корешей, подхватил топор и свирепо налетел на ископаемый гриб. Он наносил удары как попало, делая бурую поверхность похожей на потрескавшуюся корку черного хлеба, и орал во все горло: «Взвейтесь кострами синие ночи!

Мы пионеры – дети рабочих.

Близится эра светлых годов.

Клич пионеров: «Всегда будь готов!»