Амброзия
Людмила Марковна металась между ящиком с документами и рабочими, решительно и беспощадно выволакивающими машинку в коридор, что-то заискивающе лепетала, хотя это было ей вовсе не свойственно. Люся вела бы себя иначе, будучи полностью уверенной в своей правоте. Но в том то и штука, что уверенности этой у нее не было. Она тащилась по пятам за рабочими, шлепая домашними тапочками по грязной подъездной лестнице, а потом и по заплеванному асфальту во дворе. Люся уже перестала хватать суровых, как усатые моржи, мужиков за руки, просто зло наблюдала за происходящим. Злилась Людмила Марковна, конечно, не на работяг. Дымилась паром она на непутевого мужа. Попадись ей в эту минуту Васька, свернула бы шею, как куренку, не задумываясь. Но мужа хранили неведомые боги.
Зато под руку попалась какая-то расфуфыренная с утра пораньше девица: в короткой, жесткой джинсовой юбчонке, черной маечке на двух тонких бретельках и на метровых каблучищах. Людмила Марковна глянула на нее с такой ненавистью, что вертихвостку тряхануло вбок будто от удара. Но она тут же вскинула нос и гордо процокала мимо, нарочито покачивая бедрами и шепча сквозь зубы: «Старая, жирная корова! Смотри не лопни от зависти!»
***
Анастасия Рокотянская купалась во внимании, как розовый поросенок в грязной луже. С вожделением, завистью или умилением взирали на нее все, кроме малых детей. Даже подслеповатые старухи спешно надевали очки, чтобы не пропустить этакое явление. Мужики масляно глазели все без исключения, независимо от возраста и степени кобелистости.
До работы Настя добралась почти без приключений и первым на кого напоролась, был Василий, ожидавший открытия любимого заведения на ступенях.
«Мое почтение, барышня,» – схохмил он, заглядывая с верхней ступеньки лестницы в легкомысленный вырез ее маечки и добавил. –«С прибытком что-ли тебя поздравить? Ей-богу, с прибытком. Откуда такое богатство? Раньше то где прятала?»
«Иди ты, балабол. Умываться по утрам надо, не то бы раньше заметил,» – довольно парировала Настя. – «Хватит пялиться. В стриптиз-клуб вон иди, баб разглядывать.»
«А вот скажи, Настюха, чего вы – женщины, тогда заголяетесь? Чтобы на вас потом никто не смотрел? В паранджах бы тогда и ходили, как в диких странах. А то нарядилась во как,» – красноречиво обвел руками в воздухе силуэт Васька. – «А потом – не пялься. Для мужской природы совершенно невозможно не пялиться, если показывают, да еще и бесплатно.»
Получив за последнее замечание сумочкой по спине, развернулся и правда пошел. И вскоре к огромному своему удивлению понял, что идет именно туда, куда и послали – в ночной клуб. Умом то он понимал, что делать там сейчас нечего. Ночные клубы по утрам не работают, на то они и ночные. Центральный вход для посетителей, разумеется, оказался закрыт. Василий, как человек бывалый, завернул за угол и обнаружил распахнутую дверь в кухню. В проеме покачивался толстый зад уборщицы, методично возившей шваброй по углам. Мусорные контейнеры, принадлежащие клубу и огороженные забором, дабы кто чужой не накидал своего мусора, уже были забиты под завязку плотными черными пакетами с пустыми бутылками и отходам кухни.
«Ой, Василий Ефимович!» – с неожиданным почтением проговорила уборщица, напоровшись задом на Ваську. – «Что й то Вы сегодня рано? Вы проходите, проходите. Я сейчас уберу.» И торопливо вытащила ведро с грязной водой наружу.
Подивившись ласковому приему, Васька вошел внутрь, беспрепятственно повилял по пустому лабиринту сверкающей металлом кухни и вышел в зал. При дневном свете он выглядел довольно прозаично и с оттенком легкого запустения: слегка потертые диванчики, танцпол с пустой клеткой, безлюдный бар. Однако бармен был на месте и, как ему по должности положено, натирал бокалы.
К бару Василий приближался с опаской. Денег у него не было ни гроша. Волшебный карман опустел. Сколько ни совал он туда руку – все без толку.
«Доброе утро, Василий Ефимович,» – с профессиональной вежливостью невозмутимо встретил его бармен. – «Чего желаете?»
«А давай виски. Того – с птичкой,» – обнаглел проходимец. Если уж выкинут отсюда взашей, как нищеброда безденежного, то хоть хлебнет напоследок чего получше, рассудил он.
Действуя ловко, точно фокусник, бармен достал квадратный толстостенный стакан, плеснул в него из бутылки на два пальца и громыхнул кубиками льда. Василий сглотнул.
«Может быть Вы желаете в своем кабинете … заняться бухгалтерией?» – предупредительно поинтересовался бармен. – «Я подам, как обычно.»
«Чего?» – переспросил обалдевший Васька и, изумляясь собственной наглости, продолжил. – «А, ну давай. Бери, что там надо и пошли.» Пропустив бармена первым, он, млея, поднялся за ним по узкой лесенке куда-то наверх.
«Вот это подфартило,» – радостно думал он, оглядывая так называемый «свой» кабинет. Бармен (предусмотрительный малый, далеко пойдет), оставив поднос на столике у диванчика, уже удалился. Василий храбро покрутился в кожаном вертящемся кресле, обшарил ящики письменного стола (денег не нашел, только кучу бумаг), облизнулся на запертый сейф, примерил мягкие, пижонского вида туфли, найденные под столом, и переместился на бархатистый вишневый диванчик. Тот стоял таким образом, что в небольшое затемненное окошко перед ним виден был весь зал. Вконец обнаглев, Василий развалился на диване, вылакал виски, загрыз лимончиком и незаметно для себя задремал.
Проснулся уже ближе к вечеру, в полной темноте. За целый день его никто не побеспокоил. Даже истинный хозяин кабинета.
***
Людмила Марковна весь день кружила по дому на манер не кормленного тигра в клетке, поджидая блудного мужа. Тот так и не показался. Люся уже успокоила нервы рюмочкой кагора, килограммом курабье и остатками краковской от завтрака. Слегка полегчало, но не отпустило. Она вымыла руки и уставилась на себя в зеркало. Надо же, даже осунулась от сегодняшнего происшествия. Лицо скорбное, будто у постящейся старухи за праздничным столом, под слегка жабьими глазами змейками разбегались морщинки. Людмила умылась, достала из шкафчика баночку крема и привычными движениями вбила его кончиками пальцев в кожу. Так-то лучше.
***
Настя всегда отчаянно хотела быть модной. Нет, даже не модной, а продвинутой, передовой. Вроде тех женщин, что отважились первыми в мире надеть бикини, или стать врачами, или полететь в космос. Собственная серость, никчемность и незначительность угнетали ее чрезвычайно. Но все значительное уже свершилось. Что сейчас можно сделать такого, чтобы все обалдели? Чтобы ахнули и потеряли дар речи? Умом Настя не блистала, красотой тоже до недавнего времени, да и талантами была обделена. К ее чести, надо сказать, что она полностью осознавала этот факт. Что уже немало.
Ответ нашелся в интернете. Девочка со злым лицом и нездоровыми, слегка выпученными глазами бросала в толпу слова, словно капли воды в раскаленное масло на сковороде. Толпа внимала шипящему яду с тупой готовностью броситься по знаку предводительницы под поезд. Глаза последователей горели фанатизмом, а лица становились похожими на девочкино – злыми и ограниченными. Правда не все. Отдельные граждане, обремененные жизненным опытом, седыми висками и деловыми костюмами, недоуменно переглядывались между собой. Мысль «что я делаю в этом дурдоме?» отчетливо читалась на их лицах. Но умники были в меньшинстве. Остальные смотрели на девочку, как на божество.
Это было тем удивительнее, что несла активистка сущую чепуху, вроде того, чтобы полностью прекратить выбросы углекислого газа в атмосферу и перестать добывать полезные ископаемые. Полезные ископаемые Настю не интересовали от слова совсем. Какое ей до них дело? А вот насчет выбросов углекислого газа, то она еще со школы помнила, что главный загрязнитель окружающей среды – автомобили. Получается, девочка призывает на машинах не ездить и на самолетах не летать? Глупость какая-то. Что же, людям передвигаться на осликах, а летать на воздушных шарах? С точки зрения экологии – безупречно, с точки зрения здравого смысла – полный бред.
Тем не менее, злая девочка была в тренде. Вот бы ей, Насте, стать такой популярной. Чтобы толпа фанатов ходила следом и заглядывала в рот. Черт с ними, с полезными ископаемыми, да и с выбросами углекислого газа тоже. Пусть ни тех, ни других не будет, неважно. Если бы только у нее была толпа готовых на все обожателей.
Настя плюхнула кружки с пивом на стойку перед двумя братками не из постоянных клиентов и дежурно поинтересовалась: «Что-нибудь еще?»
«Конечно,» – серьезно ответил один. – «Вашу улыбку, девушка.»
Настя осклабилась мерзко, словно на приеме у стоматолога: «Так хорошо?»
Парни увяли, взяли кружки и молча удалились за свободный столик.
«Надо же,» – отстраненно подумала девушка. – «Еще вчера я бы кипятком писала, если бы они обратили на меня внимание. Зажралась я, однако. Светленький вроде ничего.»
Оправив фартук, Настя подошла к столику и вполне дружелюбно спросила: «Пепельница не нужна, ребята?»
«Нет, мы спортсмены.»
«Правда? А чем занимаетесь?» – чуть пофлиртовала Настя. Получалось на удивление хорошо. Выпирающие полукружия грудей придавали девушке небывалую уверенность в себе. Она интуитивно чувствовала, что теперь ей и так можно. Все с рук сойдет. И потихоньку, сама удивляясь результату, пробовала свои силы. Братки заулыбались и охотно вступили в разговор. Их накачанные уши зарделись от удовольствия. Впрочем, разговоры явно не были их сильной стороной. То ли часто роняли друг друга головой вниз на татами, то ли такими уродились. Промышляли новые знакомые Санек и Ванек, похоже, чем-то не совсем законным. Тем, чем обычно подрабатывают физически крепкие парни в спортивных костюмах, не блещущие интеллектом.
«Настя, а Вы во сколько заканчиваете? Можно проводить вас домой вечером?»
«Конечно, Саня. Вот Вы и проводите,» – определилась с предпочтениями девушка. Ваня обиженным носорогом засопел в окно.
Своих послушных мальчиков (обоих, словно они – сиамские близнецы), она увидала задолго до конца рабочего дня. Санек и Ванек ждали ее, сидя в припаркованной прямо у «Наливайки» машине, пугая орущим музоном голубей.
Вечерело. Легкомысленный грибной дождь прибил дорожную пыль, скрутив ее грязными колтунами. За окном было необычно тихо. Шумная городская улица с гудящими троллейбусами, грохочущими автобусами и переваливающимися с боку на бок через лежачих полицейских автомобилями незаметно превратилась в по-деревенски тихую улочку. Даже музыка в машине парней умолкла. Настя как раз выставляла последних посетителей, когда в «Наливайке» погас свет. С уборкой пришлось управляться без него. Благо, летний день долог.
Полюбовавшись напоследок своим отображением в зеркале и поправив бретели маечки, начинающая кокетка заперла заведение и вышла вон. Мальчики чинили машину, тихонько матерясь и тупо заглядывая под открытый капот. Оставив угрюмого Ванька в одиночестве с многозначительным видом почесывать макушку, Санек с бегеможьей деликатностью ухватил Настю за талию и поволок вдоль по улице.
Истошный женский визг огласил окрестности. Парочка вздрогнула, точно от выстрела и закрутила головой. Санек напрягся. Наперерез им неслась Наташка. Та самая, с которой он потусовался пару дней назад, обещал позвонить, да так и не удосужился. Мутных объяснений Санек не любил, от высоких материй у него сводило скулы, а потому на неудачливую подружку смотрел хмуро. Но Наташка, против ожидания, на него и не взглянула. Не добежав десяти шагов, она остановилась. С умилением взирая на Настю, она сложила руки на бурно вздымающейся груди и замерла.
Слегка струхнувшая Анастасия уцепилась за локоток кавалера и обошла неадекватную девицу стороной. Наташа, проводив ее неотрывным, влажно-восторженным взглядом, хлюпнула носом и посеменила следом за божеством.
«Девушка, Вам чего?» – подозрительно оглянулась Анастасия, порадовавшись, что при ней в кои то веки кавалер.
Но преследовательница, судорожно сглатывая стоящий в горле ком, молчала.
«Больная что-ли?» – пренебрежительно бросила Настя и потащила кавалера дальше. Незнакомка не отставала, брела следом, словно голодная бродячая собака за сумкой с подтаявшим мясом.
«Слышь, ты, кончай за нами ходить,» – вспылила вскоре Настя. Хамство в данном случае оружием было незаменимым. – «Санек, сделай что-нибудь. Ну чего она пристала?»
«Наташ, ты это, иди домой,» – неуверенно предложил качок.
«Так ты ее знаешь?» – удивленно хмыкнула Настя.
«Встречались,» – туманно пояснил кавалер.
Но Наташа не ушла. Отстав еще на десять шагов, она тащилась вслед за парочкой, точно ослик за морковкой, прожигая им спины горящим взглядом.
Настя же, сочтя вопрос решенным, посчитала ниже своего достоинства крутиться то и дело назад, как белка. Поэтому небольшая толпа, которой обросла по дороге к Настиному дому преследовательница, стала для нее большим сюрпризом.
Позади Натальи топтались две школьницы в джинсовых шортах и резиновых шлепанцах на босу ногу, серьезный парень о очках с толстыми стеклами, всем своим видом наводящий на мысль об отличниках, зубрилках и бледной немощи, курьер в ярко-зеленом жилете и с такого же цвета объемной коробкой за спиной, моднобровая молодая мамаша с коляской из тех, кто воспитывает детей строго по книгам Бенджамина Спока и тетя Тоня с рынка, монументальная и суровая. Все они молчали и напоминали свору собак, готовую броситься на чужака по команде хозяина. Насте отчего-то стало страшно. Отступая спиной вперед к двери подъезда, она одновременно нащупывала в сумочке ключ от домофона. Нашла, приложила и тут же дернула дверь, не обратив внимания, что характерного писка не последовало. Только нажав кнопку лифта Настя сообразила, что электричества нет и здесь и потащила кавалера вверх по лестнице. И лишь дома отдышалась. И чего, спрашивается, испугалась? Ну люди собрались. Ничего плохого ведь не делали. Просто стояли и смотрели.
«Пиво будешь?» – выкинула она из головы дурь. – «А то света нет, все равно скоро теплое будет.» Кавалер не отказался ни от чего.
***
Следующим утром Анастасия проспала. Телефон за ночь, вместо того, чтобы зарядиться, благополучно сдох. Электричество так и не дали. Поэтому разбудил девушку не будильник и не отчетливо слышимый по утрам грохот работающего лифта, а птицы. Щебетание за приоткрытой фрамугой, обычно не слышимое за городским шумом, было жизнеутверждающим и оглушительным. Засоня попробовала было закрыть окно и задрыхнуть снова, но теперь мешали причитания матери с кухни: «Ой, потек холодильник. Да что же это такое делается со светом? Придется размораживать. Настя, Настя, ты встала?»
Анастасия скорчила недовольную рожу и пошла на зов: «Ну че ты орешь, мам?»
«Надо срочно спасти творог и сметану,» – сунула ей в руку ложку мать, усадив за стол. – «Пропадет все до вечера без холодильника.»
«А супу-то, супу трехлитровая кастрюля, только вчера наварила,» – простонала она. –«Кто ж это удумал отключать электричество в августе? Ироды проклятые!»
Послушно подавившись творогом и кое-как, морщась от ломоты в зубах, умывшись холодной водой Настя потопала открывать заведение. Но, едва выскочив из квартиры, попятилась назад. повсюду на лестнице сверху и снизу, стояли и сидели люди. Завидя ее, они поднимались и начинали радостно улыбаться, точно очередь к окошку кассира, когда зарплату, наконец, привезли. Настя бочком пробралась вниз, стараясь не отдавить никому ноги. Люди расступались и послушно тянулись за ней вслед, словно железные опилки за магнитом. Совершенно ошалев от происходящего, девушка выскочила на улицу, захлопнула за собой дверь подъезда и остановилась, как вкопанная, в испуге вжавшись в нее спиной.
Двор был полон народу. Кое-кого она даже узнала – давешних школьниц в резиновых шлепанцах, модную мамашу на сей раз с сумкой-кенгуру, нескольких соседей. Напугала Настю неестественная, никак не могущая быть в месте скопления такого количества людей тишина. На ее фоне явственно были слышны из-за угла дома монотонные чертыхание мужиков, пытающихся завести машины.
В этот момент дверь подъезда стремительно распахнулась, отбросив замешкавшуюся Настю вперед, и из нее хлынула подпираемая сзади толпа. Десятки ног окружили девушку, распластавшуюся плашмя на асфальте. Сев на попу и не обращая внимания на содранные при падении ладони и колени, она в ужасе сжалась, подобрав под себя ноги. Но ничего не происходило. Настя сидела, толпа стояла и смотрела, тишина звенела в ушах.
«Что вам всем надо?» – сорвалась на отчаянный крик Анастасия. – «Чего пристали? Отвяжитесь от меня.»
Затравленно озираясь, она поднялась и, морщась от боли в саднивших ладонях, продолжила: «Что вам надо? Пропустите меня.»
Ринувшаяся было сквозь толпу Настя едва снова не оказалась на асфальте. Та расступилась перед ней и плавно обтекла, словно косяк сардин хищного голубого марлина, сойдясь позади. Девушка снова оказалась как бы в вакууме. Она закрыла лицо руками и бросилась на таран, но даже ноги никому отдавить не сумела. Разрезав толпу пополам до самого конца, она остановилась, сдернула с ног босоножки на каблуках, подтянула вверх узкую джинсовую юбку и припустила что было духу, уже не оглядываясь и ни о чем не думая.
Сопя, пыхтя и толкаясь локтями, толпа устремилась за ней, словно была единым целым, и пребывая все в том же гробовом молчании. Шлепали по спинам рюкзачки, развевались неприбранные волосы, подпрыгивали мячиками груди, поднималась клубами в воздух дорожная пыль. Толпа преданных фанатов молча преследовала своего кумира, готовая растоптать любого на своем пути.
Срезая путь, Анастасия вильнула в сторону и стала огибать территорию детского сада по идущей вдоль забора хорошо утоптанной тропинке. Бег ее невольно замедлился, поскольку обочины народной тропы были в избытке завалены разнокалиберным мусором. Толпа преследователей, сгрудившись поначалу в кучу, стала вытягиваться разноцветной змеей вдоль забора детского сада из сетки-рабицы. Девушка, тем временем, немного оторвавшись, вырвалась на оперативный простор, нырнула в один двор, пронеслась наискось через второй, перемахнула через дорогу, увернувшись от клюнувшей носом маршрутки и, совсем уж, окончательно выдохшись, забралась по крутым ступеням «Наливайки». Анастасия ввалилась в рюмочную, заперлась изнутри и только тут, привалившись спиной к двери, перевела дух.
Толпа выпихнулась во двор, завалив таки угол забора. Вывернула во второй, утоптав насмерть четыре клумбы, две скамейки и одного пуделя. Её занесло на повороте, но, расплескавшись, словно полноводная река, она вновь вернулась в русло и набрала скорость. Стадо фанатов ступило на дорогу уверенно и не глядя по сторонам, точно кинозвезда на красную дорожку, начисто проигнорировав гневные гудки на редкость малочисленных автомобилей. Вильнув, те приткнулись к обочинам и замерли. Толпа же, запрудив все вокруг: дорогу, тротуары, чахлые палисадники под окнами многоэтажки, замерла, рассевшись по бордюрам, скамейкам, ступеням и прямо на земле.
Настя осторожно раздвинула жалюзи, выглянула в щелочку и похолодела. Она была в ловушке, в которую сама себя загнала.
***
Люся не верила своим глазам. Летнее платье, еще вчера ровно, без единой складочки, облегавшее ее монументальную фигуру, сегодня висело сиротским отрепьем. Полукруглый вырез, раньше едва ли не горизонтально возлежащий на ее груди, провис и пошел заломами. Грудь сдулась, будто воздушный шарик, из которого выпустили воздух. Впрочем, то же самое произошло с животом, бедрами и даже щеками. Люся не знала, плакать ей или смеяться.
Худая корова, как известно, еще не газель. Что толку в этакой худобе, если кожа на животе сложилась складками, а лицо обвисло, как морда шарпея? Кожа щек складочками сползала на шею, придавая ей вид несчастный и обиженный, да еще и потрескалась вся, точно старая картина. На ощупь она стала, как пергаментная бумага – тонкая, ломкая, хрусткая. И что же это за напасть такая? Неужто она от нервов так схуднула? Сама себе Люся напоминала оплывшую свечу на именинном торте, такую, какие обычно рисуют на открытках. А ведь обычно с ней происходило наоборот – от нервов случался зверский аппетит, заставляющий сметать с полок холодильника все без разбору.
***
Пока Анастасия пряталась в подсобке, забаррикадировав дверь ящиками, десятки обеспокоенных граждан, в основном тех, кому повезло в страшной толчее втиснуться в переполненный и замерший теперь перед неожиданной преградой общественный транспорт, бомбардировали звонками экстренные службы. Надо заметить, что и без этого происшествия у экстренных служб со вчерашнего вечера попа была в мыле.
Бесследно исчезнувшее во всем городе и окрестностях электричество, которое, по заявлению городских энергетиков, должно было быть, но почему-то совершенно необъяснимым образом отсутствовало, оставило сотни людей запертыми в лифтах, прекратило движение троллейбусов, разморозило тысячи холодильников в магазинах и домах, остановило производство на большинстве предприятий и много чего еще натворило. Потухшие светофоры спровоцировали столпотворение в час пик, которое удалось разрулить лишь ближе к полуночи, зафиксировав несколько десятков аварий с битым железом и изувеченным человеческим мясом. На отстоящей от города в десяти километрах мегаферме возмущенно мычали две тысячи недоенных коров. Управляющий же, с красным, опухшим от постоянного давления телефоном ухом, готов был от отчаяния исполнить индейский национальный танец с бубнами. Но электричество кануло в Лету, туда же, куда и теплоэлектростанции, загрязняющие окружающую среду, а также легкомысленно отринутые вчера Настей полезные ископаемые, включая нефть, газ и уголь. Автовладельцы, не подозревая о том, какие они счастливчики, что заправились вчера, докатывали последний бензин и тоже переставали коптить небо.
Стихийно перекрывшая центральную магистраль крупного городского района, по которой шел весь поток общественного транспорта, толпа не могла остаться без внимания. Пока городские власти прятали голову в песок, гадая: дольщики? автомобилисты? пенсионеры? И окольными путями пытаясь выяснить суть требований митингующих, на разведку властным решением был послан депутат городской думы, избиравшийся по этому округу. Сопровождал его экипаж патрульно-постовой службы.
Виктор Федорович Козичкин героем не был. Экипаж ДПС Кондратюк и Слюсаренко тоже. Но положение обязывало. Страшный сон любого должностного лица – пронырливая корреспондентка из не прикормленных уже была на месте.
Жизнь депутата, вопреки распространенному мнению, не легка. Партийная дисциплина оставляла мало простора для маневров. Преданность партии должна была быть беспрекословной и молниеносной. Исповедуемый в ней принцип «кто не с нами, тот против нас» держал Виктора Федоровича в постоянном напряжении. Не то чтобы он сам хотел бы вильнуть в сторону, но ведь прошикнуться можно и по незнанию. Виктор Федорович изо всех сил старался быть полезным.
Партия – это пожизненная кормушка. Она своих не бросает. Главное – внедриться в систему, а уж она о тебе позаботится. Виктор Федорович встроился. Переизбрался уже на второй срок, рассчитывая в будущем на теплое, тихое, начальственное местечко где-нибудь в областном статистическом управлении, например. Что еще нужно человеку, чтобы встретить старость? Но до старости еще нужно было дожить. Порой партия требовала броситься грудью на баррикаду. Такие происшествия как сегодня, добавляют немало седых волос любому политику.
Ксения Шиловская – корреспондент маленького, но амбициозного местного телеканала, вечно стоящего на грани закрытия, фамилии своей соответствовала идеально. Шило у нее было с детства, как раз в том месте, о котором говорить не принято.
Запруженная людьми улица Ксюшу воодушевила. Вот это размах! Да тут целая революция намечается. Только бы конкуренты пронюхали об этом как можно позже. Сама Ксения оказалась на месте событий первой по той простой причине, что жила рядом. Вызвав истеричным звонком грозящего вот-вот отрубиться телефона оператора, она ринулась в гущу событий. И через четверть часа выпала из толпы совершенно обескураженной. Толпа была пассивна, амебообразна и на внешние раздражители не реагировала. Никак.
Ксении уже приходилось работать на подобных стихийных сборищах людей. Меньшего масштаба, конечно. Однажды это были возмущенные члены садоводческого товарищества, единственную дорогу в которое перекопал ушлый делец. В другой раз – разгневанные жильцы трех многоэтажек, в течении нескольких знойных летних дней вдыхавшие аромат переполненных мусорных контейнеров. Были и другие случаи. Все их объединяло одно – наперебой рвущиеся высказать свое негодование люди. В активистах недостатка не было. Но на этом сборище царил полный штиль. Никто ничего не хотел, не требовал, не брызгал слюной, наседая на телевизионщиков, не орал оглушительно в ухо, будто решение вопроса могло зависеть от количества децибел. Ксения покружила в толпе, словно назойливая муха, пытаясь пристроиться то здесь, то там, разговорить тех, кто по ее опыту, всегда охотно вступает в разговоры – скучающих всезнающих бабулек. Но все без толку.
