Фантомы

– Были бы ожоги, волдыри, повреждения тканей.

Они подошли к парикмахерской, в которую всегда ходила Дженни. Внутри никого не было, что для обычного воскресенья было бы только естественно. «Интересно, что произошло с владелицами – с Мэдж и Дэйни», – подумала Дженни. Ей нравились и Мэдж, и Дэйни, и она искренне надеялась, что те уехали на весь день из города, куда-нибудь к своим парням в Маунт-Ларсон.

– А если яд? – спросила Лиза, когда они отошли от парикмахерской.

– Как может отравиться сразу весь город?

– Какая-нибудь испорченная еда.

– Ну, только если весь город выехал на пикник и все ели одно и то же: зараженную свинину, испорченный картофельный салат, что-нибудь в этом духе. Но ведь ничего подобного не было. Общегородской пикник бывает здесь только раз в году, четвертого июля.[2 - День независимости, национальный праздник США.]

– Отравленная вода?

– Только если все выпили ее одновременно, и потому ни у кого не было возможности предупредить других.

– То есть это практически невозможно.

– А кроме того, то, что мы видели, совершенно не похоже ни на один из всех известных мне видов отравлений.

Они подошли к булочной Либермана. Это было аккуратное белое здание с бело-голубым полосатым тентом над тротуаром. Во время лыжного сезона здесь целыми днями стояла очередь на полквартала, без выходных: всем приезжим хотелось попробовать большие слоеные лимонные пончики, сделанные в форме баранок, горячие пышные кексы, шоколадные пирожные, янтарные ромовые бабы со сладкой начинкой из мандаринов и шоколада и прочие сладости, которыми Яков и Аида Либерман очень гордились и которые они выпекали с потрясающим артистизмом. Либерманам доставляла такое удовольствие их работа, что они даже жили в этом же доме, в квартире, расположенной над пекарней и булочной, – сейчас там не было света. И хотя в несезонное время их доходы были не так велики, как во время сезона, они и тогда работали шесть дней в неделю, с понедельника по субботу включительно, и люди приезжали к ним из всех окрестных городков – из Маунт-Ларсона, из Шейди-Руст и из Пайнвилля – и целыми сумками покупали все, что пекли Либерманы.

Дженни наклонилась поближе к витринному стеклу, а Лиза прижалась к нему лбом. В задней части дома, там, где стояли печи, из открытой внутренней двери лился яркий свет, освещая половину торгового зала, а через нее и все остальное, что было видно сестрам. Слева стояли маленькие столики, возле каждого из них было по паре стульев. На застекленных белых прилавках было пусто.

Дженни в душе молилась, чтобы Яков и Аида избежали той участи, что, кажется, выпала сегодня всему Сноуфилду. Это были чудеснейшие люди, самые добрые из всех, кого ей когда-либо доводилось знать. Именно такие люди, как Либерманы, делали Сноуфилд приятным для жизни убежищем от грубого мира, в котором насилие и взаимное недоброжелательство были обычным делом.

– А может быть, это какие-нибудь химические отходы? Ядовитые выбросы или что-нибудь, что могло нагнать на город облако смертоносного газа? – спросила Лиза, отворачиваясь от витрины булочной.

– Только не здесь, – ответила Дженни. – В наших горах нет никаких свалок токсичных отходов. Никаких заводов. Ничего подобного.

– Иногда такое происходит, если сходит с рельсов поезд и лопается цистерна с какой-нибудь химической дрянью.

– До ближайшей железной дороги отсюда двадцать миль.

Наморщив в задумчивости лоб, Лиза отошла от булочной и пошла вперед по тротуару.

– Подожди-ка. Я хочу сюда заглянуть, – сказала Дженни, направляясь к двери магазина.

– Зачем? Тут никого нет.

– Я не уверена. – Она подергала дверь, но не смогла открыть. – Свет горит в задней комнате и на кухне. Возможно, они там, пекут к утру товар и даже не знают, что творится в городе. Эта дверь заперта. Давай обойдем сзади.

Между булочной Либерманов и парикмахерской стояли крепкие деревянные ворота, сразу за которыми начинался узкий крытый проезд внутрь, в заднюю часть двора. Ворота были закрыты на засов, но Дженни сумела дотянуться до него, и засов поддался. Несмазанные петли громко заскрипели, ворота раскрылись. Проезд между домами был черен как ночь и казался тоннелем; только в отдалении, где-то в самом конце его, где он переходил в открытую аллею, едва угадывалось в темноте что-то серое, очертаниями напоминающее арку.

– Мне тут не нравится, – сказала Лиза.

– Ничего, сестренка. Иди за мной и старайся держаться поближе. Если потеряешь ориентировку, нащупай рукой стену и иди вдоль нее.

Дженни не хотела обнаруживать собственные сомнения и тем еще больше усиливать страхи сестры, но вид неосвещенного проезда и у нее вызвал нехорошее чувство. С каждым следующим шагом он словно становился все у?же и у?же, как бы сжимая Дженни со всех сторон.

Они прошли примерно четверть тоннеля, когда Дженни охватило вдруг сильнейшее ощущение, что она и Лиза тут не одни. Еще через мгновение она уловила, как что-то движется в самой темной части этого замкнутого пространства, наверху, под крышей, в восьми или десяти футах над их головами. Дженни не смогла бы объяснить, как именно она это почувствовала. Не было никаких звуков, кроме ее собственных и Лизиных шагов, отзывавшихся слабым эхом. Не было ничего видно. Просто она вдруг ощутила присутствие чего-то враждебного и, кося глазами вперед и вверх, в угольно-черный потолок, была уверена, что темнота там как-то… меняется.

Перемещается. Движется. Переливается с места на место. Передвигается под стропилами.

Дженни принялась убеждать себя, что у нее опять разыгралось воображение, но, когда она дошла до середины тоннеля, ее животный инстинкт уже вовсю кричал ей: «Сматывайся отсюда! Беги!» Врачи не должны впадать в панику, их специально учат умению сохранять хладнокровие. Дженни немного ускорила шаг, но только очень немного, самую малость, без всякой паники; через мгновение она ускорила его снова, и снова, и снова, пока наконец не побежала – вопреки собственной воле.

Она выскочила в аллею. Там было темно и мрачно, но все же не так черно, как в тоннеле, который она только что миновала.

Следом за ней выскочила Лиза. Она споткнулась, угодила на влажный грунт, поскользнулась и чуть не упала.

Дженни вовремя подхватила ее и не дала ей свалиться.

Обе они попятились, внимательно следя за выходом из темного крытого проезда. Дженни подняла револьвер, который прихватила из полицейского участка.

– Ты тоже почувствовала?! – спросила, задыхаясь, Лиза.

– Что-то там есть, наверху, под самой крышей. Возможно, птицы. В крайнем случае, несколько летучих мышей.

– Нет-нет. Н-не под крышей. – Лиза отрицательно покачала головой. – Оно с-сидело возле с-стены, н-на к-корточках.

Они продолжали внимательно всматриваться в зев тоннеля.

– Я видела что-то под стропилами, – сказала Дженни.

– Нет! – убежденно возразила девочка, в подтверждение своих слов энергично тряся головой.

– В таком случае что именно ты видела?

– Оно было возле стены. Слева. Примерно в средней части тоннеля. Я на него почти наткнулась.

– Но что это было?

– Я… я не знаю точно. Я его не разглядела.

– Ты что-нибудь слышала?

– Нет, – ответила Лиза, не в силах отвести глаз от темной дыры выхода.

– Какой-нибудь запах?

– Нет. Но… темнота была… В одном месте темнота там была… какая-то другая. Я чувствовала, что в ней что-то движется… или как будто движется… переливается…

– Вот и мне показалось в точности то же самое – но только под стропилами.

Они еще немного постояли и подождали. Из проезда никто не показывался.

Постепенно сердце Дженни, колотившееся как бешеное, немного успокоилось и стало биться просто учащенно. Она опустила револьвер.

Дыхание у сестер тоже успокоилось. Ночная тишина снова окутала все вокруг – точно погрузила в жидкое масло.