Полночь

Пес поднялся с подстилки в углу и подошел к Гарри. Это был взрослый черный ньюфаундленд, в темноте его практически не было видно. Он лизнул ногу Гарри – правую, ту, которая еще сохраняла чувствительность.

Наклонившись, Гарри погладил Муза.

– Принеси мне пива, приятель.

Муза воспитали в питомнике собак-поводырей, и он всегда был рад услужить хозяину. Он подбежал к маленькому холодильнику в углу. Такие холодильники ставят в ресторанах под стойкой, и их можно открывать при помощи ножной педали.

– Не здесь, – подсказал Гарри, – я забыл днем принести упаковку из кухни.

Пес уже обнаружил, что в холодильнике нет пива «Курз», и выбежал в холл. Его лапы стучали по деревянному полу. В комнатах не было ковров, так как инвалидная коляска лучше катилась по твердой поверхности. В холле собака нажала на кнопку лифта, и дом сразу же наполнился визгом и скрипом подъемного устройства.

Гарри снова склонился к телескопу, наведенному на задний двор бюро Каллана. Туман волнами накатывал на город, его сплошная пелена временами сменялась почти прозрачной дымкой. Однако задний двор похоронного бюро был освещен фонарями, и видимость была отличная; Гарри как будто стоял там, во дворе, между двумя кирпичными башенками, образующими вход с улицы. Если бы не туман, он мог бы даже сосчитать заклепки на стальной двери крематория.

Гарри услышал, как сзади раскрылись двери лифта. Судя по звуку мотора, Муз уехал на первый этаж.

Гарри надоело наблюдать за погребальной конторой, и он переместил телескоп влево. Здесь было пустое пространство, а за ним открывался вид на дом Госдейлов, он был на Юнипер-лейн. Гарри решил заглянуть в окно гостиной.

Правой рукой он вывинтил окуляр и поставил на его место другой, выбрав нужный из тех, что лежали на столике рядом с креслом. Через этот окуляр он мог видеть все, что происходит в гостиной, туман совсем не заслонял зрелища. В данный момент Герман и Луиза Госдейл играли в карты со своими соседями – Даном и Верой Кайзер.

Так было у них заведено – каждый вечер понедельника и иногда по пятницам играть в карты.

Лифт, судя по прекратившемуся шуму, приехал на первый этаж. Муз, должно быть, сейчас бежит на кухню.

Несколько раз в ясные вечера, когда Дан Кайзер сидел спиной к окну, Гарри мог различить, какие карты у него в руке. Иногда его даже подмывало позвонить Герману Госдейлу и сообщить ему все про карты соперника по игре, а заодно дать пару советов.

Однако Гарри не осмеливался посвящать людей в тайны своего времяпрепровождения. Ночью он специально гасил свет, чтобы никто не увидел его силуэта в окне. Ведь он незримо присутствовал в жизни этих людей, и они могли не понять его. Люди со здоровыми руками и ногами вообще относятся к инвалидам с предубеждением, им кажется, что паралич рук и ног не может не отразиться на голове. Они наверняка посчитают, что Гарри сует нос не в свое дело; хуже того, они могут принять его за маньяка, страдающего половым извращением.

На самом деле ничего подобного не было. Гарри Талбот установил сам для себя строгие правила и неукоснительно их придерживался. Например, он никогда не смотрел на раздетых женщин.

В доме напротив жила Арнелла Скарлатти, и однажды он случайно обнаружил, что она любит проводить вечера в спальне, в обнаженном виде слушая музыку или читая книги. Она включала только маленькую лампу на столике у кровати, шторы не задергивала, так как кровать находилась далеко от окна и практически никто, кроме Гарри, не мог видеть ее. Арнелла была красивой женщиной. Даже сквозь полупрозрачные занавески и в полутьме ее восхитительное тело было открыто Гарри во всех деталях. Пораженный ее наготой, прикованный видом ее роскошного, полногрудого, длинноногого тела, он глядел на нее в течение минуты. Затем, обожженный своей бестактностью и желанием, он отвернул телескоп в сторону. И хотя у Гарри вот уже двадцать лет не было женщины, он никогда больше не вторгался в спальню Арнеллы. Только по утрам он смотрел, как она завтракает в своей скромной кухне на первом этаже, и любовался ее лицом, в то время как она съедала булочку с соком или тосты с яйцами. Она казалась ему настолько прекрасной, что он не смог бы описать ее внешность словами. К тому же, по его сведениям, она была очень порядочной женщиной. Он подозревал, что влюбился в нее, как влюбляется ученик в свою учительницу, но никогда не использовал безответную любовь в качестве оправдания для нескромных взглядов в сторону ее спальни.

Так же тактично он поступал и в других ситуациях. Он лишь наблюдал, как его соседи дерутся, как они смеются, едят, играют в карты, болтают, моют посуду и совершают множество других повседневных дел. Он вовсе не хотел узнавать что-то грязное из их жизни или испытывать превосходство. Ему не было нужды в дешевых зрелищах для поднятия духа. Единственное, к чему он стремился, – это стать участником их жизни, присоединиться к ним, пусть без слов и поступков, и ощущать себя вместе с ними одной семьей; он хотел, чтобы появился кто-то, о ком надо заботиться. Через эту заботу он вновь обрел бы былую полноценную жизнь.

Вновь заработал мотор подъемника. Значит, Муз дошел до кухни, открыл одну из дверей четырехкамерного холодильника, достал упаковку пива и сейчас возвращается к нему.

Гарри Талбот был общительный человек, и, когда он вернулся с войны с одной здоровой рукой и практически без ног, врачи посоветовали ему переехать в пансионат для инвалидов, где он находился бы среди людей и о нем бы заботились. Врачи предупредили его, что он не будет принят в мир здоровых людей; по их словам, он столкнется с неосознанной, но очень болезненной для него жестокостью со стороны большинства этих людей, его будут избегать, и в конце концов от одиночества он может впасть в глубокую депрессию. Но Гарри так же упорно стремился к независимости, как когда-то – к общению, и перспектива жить в компании инвалидов и сиделок вовсе не улыбалась ему. Он предпочел полное одиночество. Теперь он жил один, если не считать Муза, редких гостей и приходящую раз в неделю экономку миссис Хансбок (он прятал от нее телескоп и бинокли в стенной шкаф). Большая часть предупреждений врачей о людской черствости оправдалась; однако они не могли представить себе способностей Гарри. Ему удалось преодолеть свое одиночество несколько экзотическим, но невинным способом. Он стал незримым членом семей почти всех своих соседей.

Подъемник достиг третьего этажа. Дверь отворилась, и Муз, вбежав в спальню, направился к креслу Гарри.

Телескоп был укреплен на движущейся платформе, Гарри откатил его в сторону. Он нагнулся и, погладив собаку по голове, взял у нее из пасти холодную банку, которую Муз держал зубами за нижнюю часть, чтобы не запачкать. Гарри зажал банку в коленях, взял со стола фонарик и, посветив на этикетку, убедился, что пес принес именно пиво, а не кока-колу.

Умная собака была приучена различать слова «пиво» и «кока-кола» и редко ошибалась. Правда, иногда она забывала задание по пути на кухню и брала не ту банку. Еще реже Муз приносил совсем посторонние вещи: газету, домашнюю туфлю, коробку с бисквитами для собак, а однажды принес сваренные вкрутую яйца, причем так бережно, что не повредил скорлупу. Как-то он притащил даже щетку из арсенала экономки. В таких случаях Гарри повторял указание, и во второй раз Муз никогда не ошибался.

Гарри уже давно решил, что пес не столько ошибается, сколько подшучивает над ним. Они понимали друг друга с полуслова, и Гарри был теперь убежден, что у собак тоже есть чувство юмора.

На этот раз без шуток и ошибок Муз принес именно то, что просили. Гарри при виде пива почувствовал жажду.

Выключив фонарик, он похвалил собаку:

– Хороший мальчик, хороший, славный пес.

Муз тихо зарычал от счастья. Он присел и ждал новых указаний.

– Ну, иди, Муз. Ложись. Славный пес.

Муз разочарованно поплелся на свою подстилку, а Гарри откупорил банку и сделал большой глоток.

Потом он поставил пиво на стол, придвинул к себе телескоп и вновь обратился к безмолвному общению с ночью, со своими соседями, со своей большой семьей.

Госдейлы и Кайзеры продолжали играть в карты.

В окрестностях похоронного бюро двигался лишь клубящийся туман.

По улице Конкистадоров, освещенный светом фонарей у дома Стернбека, не торопясь шел Рэй Чанг, владелец единственного в городе магазина по продаже телевизоров и электроники. Он выгуливал свою собаку Джека – золотистого спаниеля. Собака обнюхивала каждое дерево, выбирая, какое пометить.

Знакомые издавна сцены спокойной городской жизни очень нравились Гарри, но настроение его резко изменилось, когда он перевел телескоп на дом Симпсонов. Элла и Денвер Симпсон жили в доме кремового цвета с черепичной крышей, выстроенном в испанском стиле. Дом находился на противоположной стороне улицы Конкистадоров на два квартала севернее, как раз возле старого католического кладбища и в одном квартале от Оушн-авеню. Так как ничего на кладбище, за исключением одного дерева, не заслоняло вид на этот дом, Гарри мог без помех, хотя и под углом, созерцать все его окна. Он заглянул в окно кухни. Наведя на резкость, он увидел Эллу Симпсон, которая сцепилась со своим мужем, прижавшим ее к холодильнику; она пыталась вырваться, махала руками и, вероятно, кричала.

Гарри ощутил, как дрожь пробежала по его израненному шрапнелью позвоночнику.

Он сразу понял, что происходящее в доме Симпсонов связано с другими странными событиями, которые ему довелось наблюдать в последнее время. Денвер работал почтальоном, а Элла возглавляла процветающий косметический салон. Им было чуть больше тридцати. Это была одна из немногих негритянских семей в городе, и, насколько Гарри знал, брак их был счастливым. Серьезная ссора между ними представлялась настолько необычной, что Гарри не мог не вспомнить о других необъяснимых случаях, которым был свидетелем.

Элла наконец сумела вырваться из рук мужа, но она успела сделать только один шаг, как он нанес ей сильный удар. Женщина рухнула на пол.

Муз, видимо, почуял перемену в настроении своего хозяина. Пес поднял голову и пару раз глухо пролаял.

Неожиданно на кухне Симпсонов появились двое новых персонажей. Гарри опознал в них офицеров полиции Мунлайт-Кова, несмотря на то что они были одеты в гражданскую одежду. Это были Пол Готорн и Риз Дорн. Их появление лишь укрепило подозрения Гарри о связи этого события со случаями, в которых насилие странным образом сочеталось с атмосферой заговора и которые он наблюдал из своего окна. Гарри ломал голову, но не мог понять, что происходит в его некогда тихом и спокойном городке. Готорн и Дорн подняли Эллу с пола и взяли ее под руки с двух сторон. Элла, видимо, была в полубессознательном состоянии от жестокого удара мужа.

Денвер что-то говорил Готорну, Дорну или своей жене. К кому он обращался – было непонятно, лицо его было искажено гримасой такой ярости, что Гарри вздрогнул.

В кухне появился еще один человек, он сразу же направился к окну и задернул шторы. Но Гарри сумел опознать в нем доктора Йена Фицджеральда – старшего по возрасту из трех врачей Мунлайт-Кова. Он практиковал в городе вот уже тридцать лет, и все с любовью называли его док Фиц. Гарри лечился у него и знал его как заботливого врача, однако теперь доктор не был похож на самого себя. Гарри успел вглядеться в его лицо. И поразился перемене – свирепое выражение глаз и напряженные черты лица превращали знакомый облик в неподвижную, зловещую маску.

В кухне теперь ничего не разглядеть. Гарри перевел телескоп на другое окно и так припал к окуляру, что ощутил боль. Проклиная туман и свою неловкость, он откинулся в кресле, чтобы дать отдохнуть глазам.

Муз забеспокоился.

Через минуту зажегся свет в угловой комнате на втором этаже дома Симпсонов. Гарри сразу же переключился на это окно. Это была спальня хозяев дома. Туман все больше ухудшал видимость, но он сумел разглядеть, что Готорн и Дорн внесли Эллу на руках в спальню и бросили на кровать.

Вслед за ними в спальню вошли Денвер и док Фиц. Доктор поставил свой черный саквояж на столик у кровати. Денвер задернул шторы на окне, выходившем на улицу Конкистадоров, затем подошел к окну, в которое смотрел Гарри. Какое-то время Денвер всматривался в ночь, и у Гарри возникло странное чувство, будто Денвер видит его, хотя их разделяли два квартала и у Денвера не было телескопа. Гарри уже не раз отмечал такой эффект при своих наблюдениях, но знал, что на самом деле никто его не видит.

Все же его пугали эти взгляды глаза в глаза. Наконец Денвер задернул шторы, оставив, однако, промежуток между ними дюйма в два шириной.

Гарри била дрожь, все тело покрылось холодным потом. Он пытался подобрать наиболее подходящий окуляр, настроить телескоп на наибольшую резкость, в конце концов ему это удалось. Теперь он как бы незримо присутствовал в спальне, стоял у окна. Туман слегка рассеялся и не создавал помех.

Готорн и Дорн держали Эллу за руки и за ноги. Она отбивалась, но силы были неравными.

Денвер пытался заткнуть рот жены кляпом из белой материи.

Мелькнуло лицо Эллы. Глаза вылезали из орбит.