Мои дети – ангелы

Тут врачи заспорили.

Сейчас-то я знаю, что дело было серьезное, но тогда я была такой глупой, наивной, смотрела на ситуацию сквозь розовые очки. Я даже не поняла, насколько все было серьезно, какое страшное и ответственное решение тогда принималось. В первую очередь это решение отразится на моей дальнейшей жизни. Что врачи – они роды примут, выпишут и забудут. У них своих дел полно, другие пациентки тоже требуют внимания, да и вообще это обычный рабочий процесс. А мне с этим жить всю оставшуюся жизнь, чем бы ни закончились мои роды. Почему я об этом не подумала тогда? Где был мой разум? Почему я сразу согласилась, что надо рожать? Может, надо было обратиться к другим врачам, поехать в областную больницу?..

Как бы то ни было, ничего уже не изменить. Я согласилась, и врачи спросили, как я хочу рожать: сама или сделаем операцию? И снова я растерялась – откуда я знаю, как мне рожать, я же ничего не понимаю в этом. Ответила:

– Решайте сами, вы же врачи. Но сделайте так, чтобы лучше было моим детям, чтобы у них было больше шансов выжить.

– Тогда мы будем вас кесарить.

– Хорошо.

* * *

Меня стали готовить к кесареву сечению. Врачи сдвинули все плановые операции, решив, что мой случай экстренный.

Я позвонила мужу и сообщила последние новости. Из-за шока он не знал, что и сказать. Все же для рождения наших малышей срок был недостаточно большим, а говоря откровенно, он был маленьким. Я как могла его успокоила, приободрила, вселила надежду.

Что чувствовала я сама? Как ни странно, радость – все-таки мы так долго ждали этих детей! Сначала я никак не могла забеременеть, потом беременность все же наступила, но она все тянулась и тянулась… Честно говоря, мне было тяжело. Я – худенькая девушка, не особо пышущая здоровьем, а дети росли активно и быстро, как на дрожжах, они высасывали из меня все силы. Моя беременность должна была закончиться только через три месяца, то есть до встречи с малышами нужно было еще ждать и ждать, а теперь эта встреча наступит! Уже совсем скоро я их увижу! Какая же я была глупая…

Я вернулась в палату и сообщила соседкам, что меня хотят кесарить. Девочки ответили, что знают: палатный врач уже заходила и сказала, что зря я на операцию согласилась. Я не поняла, почему, пошла в ординаторскую и напрямую спросила ее: «Почему вы считаете, что естественные роды лучше, чем кесарево сечение? Зачем вы меня тогда сейчас к операции готовите?» Врач подпрыгнула от неожиданности. «Мы выбрали операцию, чтобы вытащить детей и сразу реанимировать. Вы, в принципе, можете и сами их родить – они небольшие, один уже головкой вниз опустился, – но тогда они вряд ли выживут», – ответила она. Я замахала руками: операция, только операция! Я хочу, чтобы мои дети жили!

Но все-таки мне стало тревожно. Лечащий врач явно не одобряла мой выбор, а она, как ни крути, была профессионалом. Она понимала в этом больше, чем я, и наверно, надо было к ней прислушаться… Да, она действительно была профессионалом в своем деле, позже я это поняла.

Вокруг была суета, медсестры шушукались, врачи торопились – я словно находилась в эпицентре какого-то урагана.

Когда я пошла в операционную, мне стало по-настоящему страшно. До этого момента я еще как-то держалась – не плакала, не паниковала, – но когда пришло время перейти Рубикон, после которого возврата уже не будет, во мне поднялась буря эмоций. Я позвонила мужу, сказала: все, ухожу рожать; он растерялся, пытался приободрить, но его слова уже не дошли до меня.

Когда я легла на операционный стол, паника охватила все мое существо. Ужас подчинил себе мое тело, мой разум, я перестала себя контролировать. Стол ходил ходуном – меня била крупная дрожь. Медсестра хлопала меня по щекам, что-то говорила, пытаясь привести меня в чувство, но я не могла, никак не могла совладать с собой!.. Теперь я знаю, что такое настоящий животный неконтролируемый страх.

Анестезиолог спросил своих коллег: «Ну что, готовы?» Я ответила: «Я не готова!», на что он улыбнулся, надел на меня какую-то маску, и я провалилась в сон…

* * *

…Сначала вернулся слух. Я слышала голоса, топот ног, какие-то шорохи, шевеления. Кто-то сказал: «Там муж К. приехал, ругается, требует врача». Я подумала: надо же, мой однофамилец…

Позже я узнала, что это был мой муж. Он пытался дозвониться до роддома и узнать, что с нами, – как я, как наши дети, – а ему на все вопросы отвечали только: «По телефону такую информацию не предоставляем». Он уже накрутил себя: «Вы хоть скажите, они там живы вообще или нет?!», и опять ему ничего не сказали. Тогда он отпросился с работы и помчался в роддом, приехал и стал требовать врача.

Я лежала в реанимации. На мой палец надели какую-то подушечку, которая время от времени сжималась и разжималась. Наверно, это был аппарат, измеряющий пульс. Я не могла пошевелиться, не могла даже открыть глаза. Мне казалось, что я все еще в операционной, что врачи сейчас начнут оперировать меня, а я ничего не смогу сделать. В животе что-то шевелилось и булькало, и от этого мои страхи только росли – насмотрелась фильмов ужасов…

Потом я как-то поняла – может, по разговорам медперсонала, – что все уже позади, операция сделана и теперь мне надо прийти в себя, чтобы увидеть своих деток. Очень хотелось пить. Это заставляло шевелиться и двигаться, а не проваливаться в сон. Кое-как я разлепила глаза и посмотрела на часы. Не помню, сколько они показывали, но я окончательно поняла, что операция уже сделана, и успокоилась.

Санитарка часто подходила ко мне, что-то говорила, поправляла белье, подносила воды. Чуть позже меня перевезли в палату, куда потом поступили еще три женщины.

Я лежала там и медленно приходила в себя. Время от времени приходила врач и говорила мне, что я должна сделать: повернуться на бок, сесть, встать… Про детей мне никто ничего не сообщал, а я и не спрашивала, думала: пока я не отошла от операции, какие мне дети? Вот оклемаюсь – сразу возьму их на руки и буду держать. И смотреть. И фотографировать. И плакать от счастья…

Я поговорила по телефону с мужем, с мамой, с другими родственниками. Все тело болело, шов ужасно ныл, я не могла нормально вставать и ходить, но все это было ерундой. Главное – я родила! Я родила! Я родила мужу двоих детей, мальчика и девочку! Я была так счастлива! На тумбочке стояла кружка с нашей с мужем фотографией. Я смотрела на нее, и меня накрывала волна счастья – нас было двое, а теперь стало четверо!.. Я написала своей подруге СМС, что роддом – это действительно самое прекрасное место в мире: здесь происходят такие трогательные и чудесные моменты в жизни женщины! Как это все здорово!

Странно было только то, что врачи ничего не говорили о моих двойняшках. Это немного коробило меня, но думать об этом долго я не могла.

Так прошел этот день. День рождения моих малышей. День, когда я стала мамой.

* * *

На следующее утро во время обхода оперировавшая меня врач, зайдя в палату, сразу же подошла к моей койке:

– На детей не надейся, они, скорее всего, умрут. А у нас с тобой все будет хорошо. Муж у тебя очень хороший, от такого только рожать и рожать. Родишь еще раз.

Меня словно ледяной водой облили, я подумала: что за бред?! Почему это мои дети умрут?! Они же специально меня на операцию отправили, чтобы выходить детей, а сейчас такое говорят! Как же так?!

После хирурга пришла врач-педиатр. Из нас четверых она поговорила только с одной мамой: рассказала, с каким весом родилась ее девочка, когда ее принесут на кормление, как за ней ухаживать и прочее. Со мной она не разговаривала, как будто меня вообще не было в палате. Я спросила ее, как мои двойняшки, но она лишь отмахнулась:

– У вас недоношенные дети, они в реанимации лежат. К вам другой врач придет, я такими детьми не занимаюсь, – и ушла.

Что-то горькое появилось внутри меня, такое колючее, досадное, нехорошее – это начали рушиться мои мечты, мои воздушные замки. До меня стало доходить, что дело неладно.

Пришла заведующая детским отделением и сказала мне:

– Ваши дети родились вчера в 10 утра, мальчик 950 грамм, девочка 800 грамм. Находятся сейчас в реанимации, состояние тяжелое. Легкие не раскрылись, сами не дышат, находятся на искусственной вентиляции легких. Глотать тоже не могут, мы поставили зонд в горло, туда вливается смесь. Как будет дальше, мы не знаем. Может, выкарабкаются, а может, нет. Будем смотреть динамику.