Я умерла в четверг

– Не твое дело!

– Ладно. А директрисе так же скажешь?

Дима ничего не ответил. Только раскраснелся и злобно пыхтел, как бык на корриде. Да что же там у него такое?

Хотя наверняка ничего интересного. Что можно ожидать от таких, как он? Пиво или сигареты, или все вместе. Просто странно, как он рьяно это закрыл. Прямо грудью на амбразуру! Будто там секрет всей его жизни.

– Там сигареты, – наконец ответил он.

Вот там точно не сигареты.

– И что? Здесь половина школы дымит как паровоз, и что-то никто не прячет свои сигареты в секретных местах.

– Там у меня просто много. Занесу внутрь, сразу все растащат, как чайки.

– Хорош из меня дуру делать! Не сигареты у тебя там. Ты даже и не куришь, насколько я знаю. А может, у тебя там что похлеще? Наркотики?

Дима усмехнулся.

– Точно не. Вообще не угадала.

И вот по лицу же видно, что и правда «точно не». Но мне уже так интересно стало, что там он прячет. Вот прямо невыносимо. Я решила выведать любыми путями.

– А я что, твоему честному слову должна поверить? Мне, знаешь ли, хватает по горло и того, что среди полудурков приходится жить! Еще и наркомании вокруг не хватало! Но с этим-то я уж могу хоть как-то бороться. Пойду сейчас и доложу директрисе, на это и она не сможет глаза закрыть.

Я демонстративно развернулась, но Дима грубо схватил меня за руку.

– Что убьешь меня как свидетеля? – Я внимательно посмотрела ему в глаза. – Нет, убить не убьешь. Побить только разве что. Но ты, наверное, наслышан: меня побои особо-то ничему не учат.

Дима раздраженно отшвырнул мою руку.

– Да ты совсем отбитая, что ли? Наркотики, побои… Ты за кого меня принимаешь?

– Я тебя знать не знаю. За кого мне тебя принимать?

Дима злобно сверкнул глазами. Наклонился, выдернул камень и протянул мне черный пакет из тайника.

– На, смотри: какие там наркотики, – с почти детской обидой высказал он.

Я робко взяла пакет. Мне так неудобно стало. Но любопытство все равно пересилило, и я заглянула в него. И тут же рассмеялась.

– Серьезно?

– Нет, блин! Это для прикрытия пакет, а там дальше наркота твоя лежит. Иди, проверь! – фыркнул Дима и посторонился, чтобы мне было хорошо видно дыру-тайник.

– Нет, я не об этом. Я о том, что… Комиксы? Даже не пошлые журнальчики. Просто комиксы? Зачем ты их прячешь-то?

– Тебе не понять, – насупился он.

– Это смотря на каком языке объяснять. Если на русском, то я неплохо понимаю.

– Ну, вот тебе интересны комиксы?

– Нет. Но тебе-то какое дело, кому что интересно? Это же твое увлечение.

– Вот я и говорю, что тебе не понять.

– К тому же в этом вообще ничего плохого нет. Какой бы другой парень из нашего интерната использовал бы этот тайник для совсем других вещей. И, вообще не исключено, что там бы реально наркотики оказались.

– Вот в том-то и проблема, что они все другие. И я должен такой же, как они, быть: курить, крушить все, девчонок задирать, а не комиксами дурацкими зачитываться!

– Никому ты ничего не должен!

– Ты не поймешь, ты другая. Тебе общество как будто и не нужно совсем. А я не могу так. А если они узнают, то…

– Уважать перестанут?

Дима зыркнул на меня, но уже не злобно.

– Понятно мне. Что тут непонятного? Я же не инопланетянка, в конце концов. На, держи. Никому я не скажу.

Дима аккуратно взял пакет.

– Правда?

– Конечно. Я же все равно ни с кем не общаюсь. Кому я что скажу?

Внимательный, изучающий взгляд.

– Да ладно? Даже если бы общалась, все равно не сказала бы.

– Но почему?

– Зачем мне это? Мы почти не знакомы, ты мне ничего плохого не делал. Зачем мне тебе делать? Тем более нас обоих тут и быть не должно.

– Спасибо тебе. – И робко так улыбнулся.

– Да не за что.

– И, кстати, мы тут с тобой поговорили немного. Но ты, пожалуйста, в интернате виду не подавай: не здоровайся со мной, не разговаривай. В общем, веди себя так, будто мы с тобой и не встречались раньше. А то увидят, что мы с тобой общаемся, вопросы пойдут всякие дурацкие.

– Ну окей, без проблем. Я и не собиралась ничего такого делать.

– Ну вот и ладненько. Я пойду тогда? – зачем-то спросил он, бережно уложив свой секрет на место и прикрыв камнем.

– Угу, – кивнула я.

А вот мне что-то ни черта не ладненько с этих его слов «не здороваться и не общаться». Как-то внутри неприятно и тоскливо стало. Но вот только почему?