Прогулки по Кёнигсбергу

Среди тех фон Кейзерлингов, которые не покидали Восточной Пруссии, наиболее примечательны Гербхарт Иоганн фон Кейзерлинг, его супруга Каролина Амалия (в девичестве имперская графиня Эрбтрухзес цу Вальдбург) и её второй муж – Генрих Христиан фон Кейзерлинг (двоюродный племянник первого супруга).

Каролина Амалия, родившаяся в Кёнигсберге в 1724 году, была натурой неординарной. В имении её мужа Раутенбург (ныне посёлок Малиновка, Заповедненского сельского округа, Славского района), что в 20 километрах от Хайнрихсвальде (ныне Славск), в качестве домашнего учителя детей графа работал молодой Иммануил Кант. Там он прошёл хорошую жизненную школу, пригляделся к людям и приобрёл те самые изящные манеры, которыми впоследствии приятно удивлял всех, кто ожидал найти в нём записного кабинетного анахорета, способного по рассеянности есть рыбу с помощью ножа…

А главное – очень может быть, что именно графиня Кейзерлинг стала первой любовью Иммануила Канта. По крайней мере, он её рисовал.

А молодая красавица-аристократка, в свою очередь написавшая портрет домашнего учителя, чрезвычайно увлеклась философией. Или – философом, который был очень даже ничего: сухощавый блондин с румянцем на щеках и серо-голубыми глазами. До конца своих дней он имел право на почётное место за столом графини Кейзерлинг – и охотно им пользовался.

С Каролиной Амалией Кант, по его словам, имел «первый учёный разговор об искусстве». Она занималась живописью, переводила французские книги, писала пьесы, вышивала золотом изысканные обои, ставила в саду любительские спектакли, немного занималась естественными науками… и с лёгкостью поддерживала самые «умные» беседы. А их за столом фон Кейзерлингов велось предостаточно: первый супруг Каролины Амалии являлся членом масонской ложи.

Интересно, что эта «Ложа трёх корон» возникла в Кёнигсберге во время Семилетней войны при содействии русских офицеров. В ложу входили известные в городе купцы, высшие чиновники, профессора, студенты, книгоиздатели, аристократы… и подполковник А. В. Суворов, навещавший своего отца губернатора, и Григорий Орлов, будущий екатерининский фаворит, находившийся в Кёнигсберге на излечении после ранения.

«Обиталище Муз»

Гербхарт Иоганн фон Кейзерлинг умер, когда жене его было 37 лет, успев подарить ей и двум сыновьям роскошный дворец на берегу Замкового пруда.

Через два года вдова вышла замуж вторично – за 36-летнего графа Генриха Христиана фон Кейзерлинга, который приходился двоюродным племянником её усопшему супругу и родственником ей самой (его покойная жена была тёткой Каролины Амалии).

Замковый пруд

Генрих Христиан получил образование в Лейпциге, Галле и Гессене. Служил в армии, сопровождал отца в путешествиях по Европе, выполнял деликатные поручения российского двора. Его брак с Каролиной Амалией был основан не столько на пламенной страсти, сколько на обоюдном увлечении изящными искусствами.

Генрих Христиан перебрался во дворец супруги, который вскоре в Кёнигсберге стали называть «Обиталищем Муз». Здесь принимали всех образованных дворян и «продвинутых» буржуа провинции.

Каролина Амалия была свободна от сословных предрассудков. В качестве гувернёра сыновей в «Обиталище» жил известный учёный Христиан Якоб Крауз («неблагородного» происхождения). Здесь часто бывал и публицист Гиппель (он происходил из бедной семьи протестантского священника и шокировал порядочных горожан своей трагической любовью к проститутке, покончившей жизнь самоубийством). Здесь ужинали музыкант Карл Готтлиб Рихтер, профессор красноречия Андреас Мангельсдорф, пианист-вундеркинд Иоганн Фридрих Райхардт (маленький мальчик, чей отец учил графиню игре на лютне).

Генрих Христиан фон Кейзерлинг был очень музыкален, а вдвоём с женой увлекался собиранием картин. Именно для того, чтобы должным образом разместить коллекцию произведений искусства, он купил соседний дом, объединил его с дворцом и перестроил во вкусе рококо. Получилось настоящее Обиталище прекрасного, где царила Каролина Амалия. Сама она, кстати, внешней красотой не отличалась, но всегда безупречно выглядела и, по свидетельству очевидцев, вплоть до своей смерти в возрасте 67 лет имела поклонников, причём некоторые из них были моложе её сыновей.

Увлечена Россией

Блестящий салон фон Кейзерлингов посещали и царствующие особы – король Фридрих Вильгельм II, будущий российский император Павел… Великие учёные, артисты… княгиня Дашкова (ещё не президент Российской академии).

В 1787 году граф фон Кейзерлинг скоропостижно скончался. Графиня пережила его на четыре года. «Обиталищу Муз» пришёл конец: вскоре сын Каролины Амалии Альбрехт Иоганн Отто (второго наследника уже не было в живых) продал величественное здание за 20 тысяч талеров механику Лойалу. Тремя годами позже тот перепродал его директору банка Крюгеру за 24 тысячи талеров. У того, в свой черёд, оно было куплено за 32 тысячи талеров королём – как дворец для кронпринца. Однако уже в 1814 году там разместился штаб военного корпуса, в 1830-м здание стало использоваться под жильё командующего военным корпусом и пребывало в этом качестве вплоть до 1944 года.

Во время бомбардировки Кёнигсберга «Обиталище Муз» сгорело. А после войны его останки были традиционно разобраны на кирпич.

…Больше таких семейств, как эти фон Кейзерлинг, Восточная Пруссия не знала. И вообще – по иронии судьбы, в мировой истории так или иначе прозвучали лишь те Кейзерлинги, которые служили России. Или хотя бы как-то осознавали свою к ней причастность. Видимо, теория Гиппеля нашла, таким образом, своё подтверждение: для Кёнигсберга все блестящие личности были нестерпимо ярки, и бюргерский город или «гасил» их – или «выдавливал», а вот в России они начинали сверкать в полную силу… «купая» в отражённом свете главный город своей провинции. Так тесно с Россией связанный – и прежде всего, на ментальном уровне, – что невольно вспоминается Борис Гребенщиков. Который сказал: «В России рождаются те, кому нужно исправить карму».

А кто же тогда рождается в Кёнигсберге-Калининграде?..

«Мы дошли до твоей могилы!»

От Кёнигсберга остался только Иммануил Кант

«Кёнигсберг – это история преступлений Германии. Всю свою многовековую жизнь он жил разбоем, другая жизнь ему была неведома» – так писала в 1945 году газета «Правда». Хотя о том, что на самом деле всё совершенно иначе, знали даже первые переселенцы. Те самые, которые оставляли надписи на стенах усыпальницы Канта: «Теперь ты понял, что мир материален?» или «Думал ли ты, что русский Иван будет стоять над твоим прахом?». Или совсем просто: «Мы дошли до твоей могилы».

Странный человек

Действительно, в истории мировой цивилизации Кёнигсберг остался, прежде всего, как город, связанный с именем Канта. Больше двухсот лет прошло со дня смерти философа, но интерес к его наследию, кажется, всё возрастает. Пожалуй, ни один мыслитель прошлого и настоящего не способен в такой мере, как Иммануил Кант, объединять вокруг себя целые армии исследователей, причём не только узких специалистов, «производящих» работы по разным темам кантовской философии.

Об этом странном человеке известный немецкий поэт Генрих Гейне сказал: «Изложить историю жизни Канта трудно. Ибо не было у него ни жизни, ни истории…»

Да, этот учёный, ни разу не покидавший Восточной Пруссии (и всего три раза в жизни выезжавший за пределы Кёнигсберга, чтобы поучительствовать в «медвежьих углах» провинции), этот, казалось бы, воплощённый анахронизм и сегодня, в XXI веке, является вдохновителем, а иногда и равноправным участником многих ультрасовременных дискуссий. Глобализация, соблюдение прав человека, стремление к всеобщему миру, человек как «абсолютная ценность» (тезис, несовместимый с религиозным фанатизмом) – вот лишь краткий перечень кантовских тем, актуальных для современного общества.

Парадоксально, но факт: личная жизнь Канта, сосредоточенная внутри его тесной «малой родины», протекавшая (по крайней мере, внешне) без кризисов и драматических всплесков, – гораздо интересней, чем жизнь иного записного ловеласа или бретёра, всегда готового к дуэли «на десяти шагах».

Разрушить ворота Крумме-Грубе

Кант родился в городе, который считался довольно большим, хотя на самом деле всё ещё был «собранием маленьких городов». Ещё в 1709 году (за пятнадцать лет до того, как будущий «господин профессор» появится на свет в семье небогатого многодетного шорника) стены, ворота и рвы с водой разделяли Альт-штадт, Кнайпхоф и Лёбенихт – и каждая из общин ревностно наблюдала, чтобы сосед не ущемил её территориальных, административных и судебных прав.

А когда король распорядился разрушить ворота Крумме-Грубе, отделявшие Альтштадт от Лёбенихта, жители обоих «свободных городов» резко этому воспротивились, утверждая, что «это неизбежно приведёт к большим ночным беспорядкам из-за шныряющих вокруг пьяных бродяг, а также придётся опасаться многочисленных краж и тому подобных преступлений».

Правда, король – практичный и бережливый Фридрих Вильгельм I – настоял на своём. В 1724 году Альтштадт, Кнайпхоф, Лёбенихт и примыкавшие к ним свободные поселения были-таки объединены. В один административный аппарат слились магистраты и суды; появилось общее управление городом, бастионные укрепления повсеместно приговаривались «под снос»…

Свиньи резвились в центре города

Но Кёнигсберг оставался глубоко провинциальным. В трёх старых городах узкие, крытые черепицей дома стояли плотно друг к другу на тесных улицах, за каждым домом был сад, в стороне – склад для дров. При многих домах имелись и приусадебные участки. Улицы, по выражению одного из побывавших в Кёнигсберге французских путешественников, «извивались как ленточные черви» – беспорядочно, во всех направлениях. Удаление мусора и сточных вод ещё не практиковалось. Ящики с навозом только-только начали убирать с улиц (вплоть до конца XVII века их вообще выставляли перед домами, а потом – не одно десятилетие! – они «украшали» собой дворы и углы). Свиньи беспрепятственно резвились в центре города.

Первое, весьма скромное, освещение было введено в 1731 году – через семь лет после рождения Канта. До этого в тёмное время суток ходить по Кёнигсбергу было рискованно: припозднившегося путника могло «занести» в канаву; он мог упасть носом в грязь, запнувшись о лежащую поперёк дороги бродячую собаку; его могли облить помоями из окон… А главное – кому-то он мог прийтись не по нраву, потому что «свои в это время по домам сидят». А с чужими, которые по улицам шастают, – разговор короткий.

«Добрые старые пытки» ещё господствовали в судейском делопроизводстве. А общинная виселица будет ещё целое столетие маячить перед Россгартенскими воротами, слева от Кунценерштрассе, по направлению к Кранцу (ныне Зеленоградск).

«Пристанище пиетистов»

…Улицы (если не целые районы) заселялись преимущественно представителями одной нации или одной профессии. В Форштадте, где родился Кант, в основном жили сапожники, пекари, старьёвщики, игольщики, парикмахеры, сыромятники, жестянщики, пуговичники, торговцы пряностями, хозяева постоялых дворов – короче, мелкие ремесленники. Согласно семейному преданию, предки Канта происходили из Шотландии. Фамилия их писалась по-разному: Канд, Кант, Сант, Кандт… Много позже дотошным биографам удалось установить, что прадед Канта родился в Курляндии, в местечке Прекуле, которое нынче находится на территории Латвии. Шотландские корни оказались не более чем мифом. Который, впрочем, льстил Канту.

Мать Канта, Анна Регина, была на четырнадцать лет младше своего мужа, но жила с ним «мирно и в благочестии». Позже Кант говорил друзьям: «Никогда, ни разу я не слышал от моих родителей чего-нибудь неприличного, никогда не видел чего-либо недостойного».

Анна Регина была очень набожной женщиной. Но, назвав сына в честь святого Иммануила (дословно имя обозначает «С нами Бог!»), она, уже потерявшая двоих детей, не стала уповать лишь на промысел Божий. Видя только один путь к спасению мальчика, с первых месяцев жизни имевшего хилое здоровье, она начала усердно закалять его и требовать от своего «Манельхена» (так ласково называли маленького Иммануила) выполнения физических упражнений и соблюдения строжайшего распорядка дня.

Почему из девяти детей именно «Манельхен» стал материнским любимцем? Может, потому что он больше, чем другие дети, был похож на неё внешне? Или потому что он, слабосильный, застенчивый, рассеянный, казался ей совершенно неприспособленным к жизни в мире, где и здоровому, крепкому трудно? А может, она, женщина умная и, судя по всему, незаурядная, поняла, что ей выпала великая честь стать матерью Гения?..

Так или иначе, Анна Регина настояла на том, что Иммануила – единственного из всех! – отдали учиться в Фридрихсколлегиум – Пиетическую школу, которая находилась на Ягерштрассе (теперь это начало улицы 9 Апреля). Церковной школы при госпитале Святого Георга, куда Иммануил начал ходить, когда ему исполнилось шесть лет, Анне Регине показалось мало.

И хотя муж её с трудом тянул оплату за обучение сына в учебном заведении, считавшемся привилегированным, – Кант оставался в «пристанище пиетистов» вплоть до поступления в университет.

Философская дамба

Занятия в Коллегии Фридриха начинались в семь утра, но школьники должны были находиться на месте ещё до шести. Полчаса они молились, потом шли уроки – до четырёх часов пополудни… Перед каждым уроком читалась молитва. Занимались много и напряжённо. Изучали математику, богословие, музыку, греческий, древнееврейский, французский, польский, латынь…

Анна Регина, словно чувствуя, что недолго ей доведётся баловать своего «Манельхена», проводила с ним почти всё свободное время. Часто они гуляли вдоль Прегеля или по Филозофендамм. Так – «Философской дамбой» – называлась пешеходная дорожка по насыпи среди заливных лугов западнее нынешней улицы Серпуховской. (Кстати, название появилось задолго до того, как эту тропу стали связывать с именем Канта.)

Мать обращала внимание сына на различные явления природы, учила его распознавать полезные коренья, с благочестивым восторгом говорила о доброте и мудрости Бога… Она умерла, когда Канту исполнилось тринадцать лет.

Многие специалисты в области психологии считают, что именно этому трагическому обстоятельству Кант обязан своим последующим безбрачием. Культ покойной матери, которую Кант считал самой красивой, умной и доброй женщиной на свете, «затормозил» его влечение к дамам.

Анне Регине было всего сорок лет. Её младшему сыну, брату Иммануила, только-только стукнуло два годика.

Стеклянная стена