Управляй своей судьбой. Наставник мировых знаменитостей об успехе и смысле жизни

Никто никогда не рассчитывал, что отец хоть сколько-нибудь заинтересуется аюрведой – классической индийской медициной, – хотя именно на аюрведическую медицину полагались больные по всей стране. Это и подводит нас к вопросу, очень неприятному для Индии, которая стремится преодолеть нищету и занять место у всемирного пиршественного стола. Требует ли современная жизнь полного отказа от древних традиций? И вправду очень болезненный вопрос. В эпоху расцвета империи надменность и уверенность в себе, с которой держались англичане, совершенно выводили из себя колонизированные народы. Поскольку традиционную Индию удалось захватить без особых хлопот и она безо всякого сопротивления открыла свои двери Ост-Индской компании, можно было сделать вывод, будто судьба благоволит Западу. Так все и решили. Сам Господь осеняет захватчиков – а такое общество, как индийское, где все пропитано божественным, от этого, само собой, совершенно утратило почву под ногами.

Традиционную культуру искореняли исподволь и повсеместно. Самые почитаемые писания, вроде «Бхагавад-Гиты», впадали в забвение – и не среди простых людей и священнослужителей, а среди передовых образованных классов, подпавших под западное влияние. Индусы массово обращались в христианство: они шли в церковь, так как полагали, что раз христиане завоевали Индию, значит, Шакти – божественная сила – у Христа даже больше, чем у самой богини Шакти. В подобных церквях чопорные англиканские службы Викторианской эпохи причудливо переплетались с индуистскими песнопениями и обрядами.

К этому времени напора современности было уже не остановить. Образованные индийцы были не меньше колонизаторов убеждены, что традиция – синоним невежества и суеверия. На Западе до сих пор не вполне понимают, какое это было потрясение, когда Ганди, начинавший карьеру юристом в Южной Африке, сбросил толстый твидовый костюм и крахмальные воротнички и оделся в традиционные штаны-дхоти, которые носили простые люди. По иронии судьбы, когда сверстники Ганди взрослели, то имели такое скудное представление о традиции, что даже «Гиту» читали в переводе на английский, а одной из основательниц Лиги самоуправления Индии, которая в конечном итоге и добилась освобождения страны, была англичанка по имени Анни Безант. Лишь когда иностранцы влюбились в Древнюю Индию, избранным индийцам было дано моральное право взглянуть в собственное прошлое.

А они преисполнились благоговения и с изумлением обнаружили, что им есть за что себя уважать. Однако философия Ганди предполагала, что надо полностью обернуть время вспять, что и символизировала ручная прялка, за которой Махатма сидел и прял (теперь она красуется в центре национального флага) – а это был, конечно, безнадежный идеализм. Чтобы подняться на следующую ступень в жизни, надо было принять западную культуру – и в поколении моего отца не было принято оглядываться в прошлое при всем восхищении Ганди и свободой.

Кришан Чопра стал хорошим врачом, самоотверженным, щедрым. Он брал на себя ответственность за здоровье целой общины и не требовал никакой платы, помимо армейского довольствия. Все это, конечно, совсем не по-западному. Однако в аюрведе нет ничего научного, и в глазах Кришана деревенские знахари-вайдья, раздающие доморощенные советы и народные снадобья, были не настоящие врачи. Вайдья были реликты, выжившие лишь благодаря тому, что Индия измеряет перемены не десятилетиями, а эпохами, – реликты вроде доисторических крокодилов, которые лениво плавали в реке и по ночам призывали самок гулким ревом. Вот интересно, раздражало ли папу, что моя бабушка с материнской стороны верила в гомеопатию и промывала нам ссадины и порезы травяными настоями? Если и да, он терпел и молчал. Мои бабушки и дедушки с обеих сторон, когда заболевали, обращались к кому попало – и к знахарям-вайдья, и к святым целителям.

Отец был так предан науке, которую представляли Флеминг и величайшие охотники на микробов, что мне и в голову не приходило, что и на это его толкал мятежный дух. Его отец, которого все звали Бау-джи, был вышколенным солдатом и дисциплинировал всех в семье. Бабушка родила ему четырнадцать детей, но выжили только восемь. Дед требовал, чтобы его чада ходили, говорили, ели и поступали в точности как он сам. Отцу, наверное, трудно было вынести такое давление. Однако при этом Бау-джи дал детям образование. Успеха в жизни, помимо моего папы, добились и два моих бомбейских дяди – один выдающийся журналист, другой кинорежиссер в Болливуде. (Младших братьев отца на хинди называют «чача», и один из моих дядюшек – Раттан-чача – впоследствии сыграл в моей жизни важнейшую после отца роль.)

На наше с Сандживом счастье, отец восстал и против слишком строгого воспитания. У нас был любящий отец с широкими взглядами, по складу характера неспособный поддерживать строгую дисциплину. Когда мне было лет восемь, мы с братом подрались с кем-то из двоюродных. Мама об этом узнала и потребовала объяснений. Мы, понурив головы, оправдывались: мол, наши братцы обзывались нехорошими словами.

–?А дальше что? – спросила мама.

–?Тогда мы тоже стали обзываться, – сказали мы.

Мама резко отвернулась и замолчала – это значило, что ничего хорошего нам ждать не приходится. Она рассказала про драку папе за ужином, но папа не рассердился.

–?Это я виноват, – печально заметил он. – Плохо вас воспитывал. – Отложил вилку и вытер губы салфеткой. – Не буду сегодня ужинать. Попощусь в одиночестве за свои ошибки.

Отец всю жизнь был искренним до наивности, так что я уверен, что это была не хитрость и не манипуляция. Однако воздействие этого психологического приема оказалось сокрушительным. Папа встал из-за стола, как мы с Сандживом ни умоляли его остаться. Он нас не слушал и попросил маму убрать его тарелку. Я очень рано узнал, как это горько – подвести свое домашнее божество, особенно когда оно такое доброе.

* * *

Границы между мирами, где мы живем, созданы искусственно. Мы живем за ментальными стенами, поскольку убеждены, будто мы так хотим или нам так полагается. Простое доказательство тому – никому никогда не удавалось оторваться от Индии. Уйти от нее – все равно что малышу играть на улице без бдительного присмотра матери, сидящей у окна наверху. За мной, похоже, присматривал Бхригу. Несколько лет назад я сидел в своей клинике в Лахойе, и мне вдруг захотелось проделать ритуал, к которому приучила меня мама. Она открывала наугад «Бхагавад-Гиту», тыкала пальцем в первую попавшуюся строчку, а потом размышляла над ней. (По-моему, христиане иногда поступают так же с Библией – и, подобно маме, тоже, наверное, пытаются толковать божественную мудрость, обращенную к ним лично.)

Мне попалась знаменитая строчка из десятой книги, где Кришна рассказывает воину Арджуне о своих сверхчеловеческих качествах («Из очистителей Я – ветер, из носящих оружие Я – Рама, из рыб Я – акула, из рек Я – Ганга»), а именно – «Из великих мудрецов Я – Бхригу». В этот миг зазвонил телефон. Это был мой друг профессор Арвинд Шарма, он звонил из Канады. К нему из Индии приехал знаменитый исследователь астрологии бхаргавов, который был к тому же пандит, брамин, поддерживающий традицию бхаргавов. Арвинд тут же вспомнил обо мне. Может быть, мне интересно узнать, что написано в моем свитке? По спине у меня побежали мурашки. Однако, к сожалению, плотное рабочее расписание не позволило мне встретиться с пандитом лично. Пандит посоветовал мне читать особые мантры, а потом я получил по почте крошечную статуэтку Бхригу. Я честно попытался читать мантры, однако через неделю-другую вернулся к своим привычным техникам медитации и начисто позабыл об этом случае.

Через некоторое время я приехал к родителям в Дели и упомянул в разговоре странную историю моего дяди Тилака-чача. Отец почему-то сделал вид, будто помнит брата лишь смутно. Еще кто-то сказал, что мне надо обязательно обратиться к астрологу-бхаргаву, раз уж не получилось встретиться с тем пандитом. Я засомневался. Бесчисленное множество индийцев регулярно обращаются к астрологам, но у нас в семье подобное было не принято, и вообще все это интересовало меня куда меньше, чем родителей. Однако почему вокруг меня все время упоминается Бхригу? Вдруг он хочет что-то мне сказать? Ответ на этот вопрос проще всего было узнать в том же Хошиарпуре. Ехать туда на машине было далековато, однако один из братьев моего отца был адмирал индийского флота в отставке. Он запросил военный вертолет – и вот уже через несколько часов мы, как по волшебству, спустились с небес в Хошиарпуре, куда много лет назад совершили паломничество мои родственники. Местные жители никогда не видели летательных аппаратов и глядели на нас, разинув рты.

Мы прибыли в святилище, нас встретили высокопоставленные жрецы, которые каким-то образом прослышали о нашем появлении. Старейшина обратился к нам с краткой речью. Нам задали несколько вопросов – сначала мне, потом отцу, которому к тому времени уже исполнилось восемьдесят. Он отвечал гораздо пространнее меня, но вскоре мы оказались у самой двери святилища, где нас окружила еще одна группа жрецов и потребовала, чтобы мы произнесли подобающие случаю молитвы и совершили жертвоприношения.

Пилот вертолета тронул меня за локоть.

–?Вам туда нельзя.

–?Почему?

Выяснилось, что он не имеет права летать по ночам, а поскольку уже вечерело, мы улетели – с превеликим сожалением. Добравшись до телефона, я позвонил пандиту, с которым меня познакомил Арвинд Шарма. Тот молча выслушал мой рассказ о неудачном путешествии.

–?Неважно, – сказал он наконец. – Вы все равно не читали мантры. В вашем свитке сказано, что вы не станете их читать.

Когда какой-нибудь цикл близится к завершению, мы зачастую не обращаем на это внимания. Я думал, что отношения с Бхригу у меня закончились, но на самом деле нет. Когда я сидел один в своем кабинете, меня вдруг осенило. Я схватил телефон и позвонил отцу.

–?Тилак! – взволнованно воскликнул я. – У него, наверное, был синдром Клайнфельтера!

С медицинской точки зрения все совпадало: женоподобное сложение, сочетание женской груди и мужских половых органов. Синдром Клайнфельтера – генетическая диковина, результат того, что у ребенка мужского пола появляется лишняя Х-хромосома. Обычно у девочек две Х-хромосомы, а у мальчиков – одна Х-хромосома и одна Y-хромосома. Однако Тилак – такое, вероятно, случается с одним эмбрионом из тысячи – родился с набором XXY. Иногда у мужчин с симптомом Клайнфельтера не проявляется почти никаких симптомов, однако у Тилака были налицо все – в том числе и сниженная фертильность, и безвременная смерть.

Помолчав, отец согласился:

–?Да, все сходится.

Видимо, разговаривать о своем несчастном брате ему не хотелось, но я настаивал. Как он считает, правда ли, что Тилак помнил свою прошлую жизнь?

–?Не люблю говорить о том, чего не могу объяснить, – буркнул отец.

Мы сменили тему, однако оба слышали тихий щелчок – два мира нашли дорогу друг к другу. Наука и мистицизм, Бхригу и синдром Клайнфельтера. Каждому из них было бы куда удобнее претендовать на то, что реальность только одна. Однако Индия держит и то, и другое в крепких объятиях, как бы они ни вырывались, и я мало-помалу достиг уровня, когда и сам могу вместить и то, и другое.

6. Рам и Лакшман

Санджив

Мама часто рассказывала нам с Дипаком легенду о Раме и его младшем брате Лакшмане. Мы с Дипаком примеряли их отношения на свои – именно так, как нас приучали думать. В индийской традиции Лакшману весьма почитают за преданность старшему брату – даже в ущерб собственному счастью. В большинстве легенд Лакшмана нарисован куда более эмоциональным, чем его старший брат, однако когда ракшасы похищают жену Рамы Ситу, Рама приходит в такую неистовую ярость, что едва не приводит в действие оружие, способное опустошить весь мир. Лакшмана его отговаривает – и в нем впервые говорит разум, а не чувства.

В детстве Дипак, несомненно, был ответственнее меня, хотя временами пользовался тем, что он главный. Мы с Дипаком играли с нашими лучшими друзьями, Амму и ее старшим братом Прасаном. Мы были так близки, что каждый год отмечали Ракхибандхан – праздник, когда сестры повязывают братьям на руки нитяные браслеты в знак близости и молятся за их здоровье. Амму повязывала ритуальный браслет не только Прасану, но и нам с Дипаком. Так что когда Дипак приказывал нам с Амму и Прасаном сто раз пробежать туда-сюда, а сам засекал время, мы так и поступали – причем нам было приятно ему подчиняться. Если он велел забраться на дерево во дворе, мы забирались, – а когда он приказывал оттуда спрыгнуть, прыгали. Счастье, что никто не покалечился.

Мы доверяли друг другу. У Дипака хватало веры в мои способности, и однажды, когда я палил из духового ружья в консервную банку на шесте, он встал к шесту и велел мне продолжать.

Я опустил ружье. Стрелял я метко, но не идеально, и искушать судьбу не собирался. Но Дипак заставил меня – рассказал про Вильгельма Телля и его сына. Это поставило передо мной головоломную задачку: выстрелить, рискуя серьезно поранить старшего брата, или ослушаться его?

Я выстрелил и попал ему в подбородок.

И хотел бежать домой и звать на помощь, но Дипак, у которого из рассеченного подбородка хлестала кровь, приказал мне стоять на месте. И мгновенно сочинил историю про то, как напоролся на колючую проволоку: он решил соврать, чтобы избежать нагоняя от родителей. Мне это было непросто, но ведь нам всегда твердили, что он Рама, а я – Лакшмана. И я доказал свою преданность, подтвердив его ложь.

Прошло дня два, и подбородок у Дипака распух. Бабушка это заметила и указала за обедом отцу.

–?Ты великолепный врач, но, кажется, неверно поставил диагноз собственному сыну, – сказала она. – Похоже, у него в подбородке застрял обломок колючей проволоки. Своди его завтра на рентген, проверь.

Наутро Дипак отправился в больницу с отцом. А я нервно расхаживал по веранде – ждал, когда вернутся папа с братом. И каждые несколько минут бегал в дом, к маме.

–?Не звонили из больницы?

Мама глядела на меня с подозрением.

–?Что-то ты разволновался.

Тут зазвонил телефон, и отец сказал маме, что рентген обнаружил у Дипака в подбородке пульку от духового ружья. Пригласили хирурга, чтобы ее извлечь. А нам велели сказать правду, пообещав, что за это нас не накажут.

С годами у Дипака на подбородке появилась ямочка. По-моему, она придает ему вид достойный и благородный – однако стоит мне увидеть брата, и я невольно вспоминаю тот случай.

Мы с Дипаком были очень близки, но при этом отчаянно соперничали. Конечно, в настоящую вражду это не перерастало, но мы постоянно пытались поддеть друг дружку. Ревниво следили, кто быстрее проплывает сто гребков, кто чаще выигрывает в пинг-понг и в шахматы, кто кого обгонит на роликах, кто знает больше ученых слов. Я мечтал всегда и во всем опережать Дипака; он хотел обойти меня. Я был его младший брат, но ни разу не припомню, чтобы он мне поддался. Наверное, мы понимали, что соперничество на пределе способностей укрепляет характер лучше, чем когда тебе позволяют победить. И когда речь заходила о спорте, я частенько выигрывал, несмотря на разницу в возрасте.

Впоследствии Дипак поквитался со мной за тот выстрел. Как-то раз мы сражались на деревянных мечах, и Дипак случайно ударил меня в нос. У меня остался легкий шрам – не такой заметный и не такой благородный, как ямочка на подбородке у Дипака.

Наши родные твердо верили и в Дипака, и в меня, и нам не всегда удавалось оправдать их ожидания. Нас окружали люди состоявшиеся: отец – признанный врач, дядюшка – герой-адмирал, другой дядюшка – знаменитый и уважаемый журналист и так далее. Нам постоянно твердили, что какие бы цели мы себе ни поставили, достичь их в наших силах. В результате мы с Дипаком никогда не пасовали перед трудными задачками, насколько мне помнится. У Дипака задачки были в основном связаны с учебой, у меня – с физическими достижениями. Мальчишки обожают драться, и индийские мальчишки не исключение. Например, когда мы учились в школе в Джабалпуре, всем нам приходилось иметь дело с задирой-одноклассником, которого так и прозвали – Хулиган Роджер.

На большой перемене мы часто играли в стеклянные шарики. Игроки выкладывали в круг определенное количество шариков, а потом по очереди старались выбить как можно больше шариков за круг шариком-бойком, который был чуть больше остальных.