Цеховик. Книга 8. Запах денег

Но оказывается, что он колышется от беззвучного смеха. Потом в голос начинает хохотать Галина. Чурбанов прикрывает лицо ладонью и подрагивает. Виктория Петровна смотрит на меня недовольно, а вот сам Ильич просто ржёт. Сначала беззвучно, но постепенно он начинает скрипуче и хрипло смеяться во весь голос.

– А… а… ну… давай ещё… ещё раз, – стонет он, вытирая слёзы

– Леонид Ильич… – мне, честно говоря, страшно неловко.

– Давай!

И мне приходится продекламировать ещё раз. В столовую заглядывает безопасник и с подозрением смотрит на ржущую гоп-компанию.

– Ну… Егор Брагин… – говорит Ильич отсмеявшись, – иди… кхе… я тебя поцелую!

Наташка смотрит на меня не переставая, всю дорогу, пока мы возвращаемся в гостиницу.

А что вы так на меня смотрите, отец родной? На мне узоров нету и цветы не растут.

– Наташ, ну ты чего? – улыбаюсь я.

Она не отвечает, лишь качает головой. Уже вечер и начинается снегопад. Толяну небольшой напряг, а нам – снежное шоу. Крупные снежинки под тихую музыку «Маяка» бьются в лучах фар в причудливом танце. Их захватывает воздушный поток и выбрасывает в тьму, непроглядную, белёсую и рябую от падающих хлопьев.

Наконец-то. Зимы ждала, ждала природа, снег выпал только… в конце декабря.

– Что ты думаешь? – выходит из оцепенения Наташка.

– Что я думаю? – переспрашиваю я. – О чём? Или о ком? О тебе? Много чего. Иногда мне хочется тебя так следует…

Она пихает меня локтем и кивает на ребят, мол, ты чего при посторонних!

– Нет, не про меня, хотя это тоже интересно. Интересно, но потом расскажешь, позднее. Я спрашиваю про Геленджик. Ты хочешь поехать?

– А ты? – улыбаюсь я.

– Дурацкая привычка вопросом на вопрос, – хмурится она. – Скажи.

Галина пригласила нас встречать Новый год в Геленджике. Чурбанов против, потому что хочет второго числа быть на работе, а два дня провести в дороге и одну ночь в Геленджике ему не улыбается. Но Галя настаивает, а если он не желает, она поедет одна, вернее с друзьями.

При упоминании друзей Юрий Михайлович рассердился, хоть и попытался не подать виду. В итоге сказал, что поедет. Не захотел, стало быть, чтобы Галя ехала с Борисом, ревнует. Значит, и на работу позже вернётся.

– В принципе, второе число – говорит Наташка, – это пятница, а там и выходные.

– Ага, – соглашаюсь я. – Да только у таких людей, как Галин муж, выходных практически не бывает.

– У тебя тоже, – вздыхает она.

– Как не бывает? – усмехаюсь я. – Мы же с тобой на море ездили, забыла?

– Балбес, – мотает она головой. – Я это всю жизнь помнить буду, до самой смерти. Потому что такое…

Она замолкает и бросает быстрый взгляд на парней. Но они не обращают на нас внимания и тихонько говорят о будущем чемпионате мира по хоккею. Жалко, не помню результатов, можно было бы ставки принять. Я усмехаюсь, вспоминая, как поднял банк во время Олимпиады. Кажется, так давно было…

– Что? Почему ты смеёшься? Ты вообще надо мной всё время подшучиваешь. Даже вот над такими вещами. Это у тебя, наверное от количества подобных воспоминаний…

Она ничего не говорит и сидит какое-то время насупившись, отвернувшись к окну. Я её не трогаю. Пусть сама остывает.

– Я вообще, не это тебе хотела сказать, – тихонько говорит она, не глядя на меня через пару минут. – Я хотела сказать… Ну, что вообще не могу тебя понять… Объять разумом твоё существование и то, что ты в моей жизни занимаешь такое место, а я вообще не соображаю, что ты такое. Кто ты такой? Я же ещё год назад тебе тангенсы объясняла и синусы…

– Ага, – подтверждаю я, – было дело. Сека-масека, или как там?

– Вот видишь, ты без насмешечек своих не можешь…

– Ну, прости. Так что, ты в Геленджик хочешь? Тебе когда в универе надо быть?

– Я сдала досрочно три экзамена вообще-то. Мне только один остался, двенадцатого числа. Матанализ.

– Ах, ты ж, моя зубрилка. Молодец.

– Ты даже над… над… – она понижает голос до шёпота, – над генсеком насмехался. Это уж вообще ни в какие рамки.

– Да? – игриво спрашиваю я. – Точно? Прям ни в какие? А тебе понравилось с ним целоваться? Иди-ка сюда.

Я обнимаю её и притягиваю к себе.

– Иди, я тебя поцелую. Взасос. Как Ильич.

– Ну, Егор! Перестань. И вообще, нам надо с тобой поговорить.

– Да, – соглашаюсь я. – Очень надо. И максимально серьёзно.

Надо, конечно, но не хочется. Снег, фонари, кремлёвские звёзды. Надо гулять в такую ночь, а не серьёзные разговоры разговаривать. Устал я от серьёзного. Вон даже наш самый главный человек ржёт, как пацан, а я что? Я ж пацан и есть. Как бы…

– Наташ, а пойдём сейчас на Красную площадь, а? Знаешь, как там красиво?

Она смотрит на меня, покачивая головой а потом берёт под руку, прижимается и опускает голову мне на плечо.

– Горе ты моё луковое, – вздыхает она. – Пойдём, конечно. Только сначала в гостиницу зайдём, мне в туалет нужно.

Мы подъезжаем к нарядной предновогодней гостинице и заходим в фойе. Швейцар бросается к нам, но узнав меня широко улыбается и отвешивает небольшой поклон. Кажется, так и скажет, мол здравия желаю, ваше благородие. Или барином назовёт. Пережитки прошлого. Изживать да изживать ещё.

Я тоже улыбаюсь и киваю. Мы идём через вестибюль и подходим к лифтам. Я нажимаю на кнопку и в этот момент к нам подходят три амбала в штатском. Морды протокольные, сразу ясно откуда.

– Брагин Егор Андреевич? – обращается ко мне один из них и запускает руку во внутренний карман.

– Да он это, он, – раздаётся неприятный высокомерный голос. Из-за колонны появляется Печёнкин.

Ну почему я тебя не убил, любезный?

Амбал вытаскивает из кармана красные корочки и, открыв, тычет мне в нос.

– Майор Карюк, – представляется он. – Пройдёмте с нами, пожалуйста.