Цеховик. Книга 1. Отрицание

– Мам, у нас гости! – кричу я с порога. – Радж, ну-ка стой. Ко мне. Стой, сказал! Жди!

– Кто там? – доносится из комнаты мамин голос.

– Анна Никифоровна, это я! С наступающим вас! – отзывается моя гостья.

– А, это ты, Наташенька? Проходи. Тебя тоже с наступающим. Хочешь кушать?

Значит Наташа. Хорошо. Пока дамы приветствуют друг друга, я завожу удивлённого Раджа в ванную и протираю ему лапы. Что? Не привык к такому?

Когда вхожу в комнату, до меня долетает обрывок фразы:

– …целые куски из прошлого может не помнить.

Понятно, про меня говорят. Девочка симпатичная и фигурка ладненькая, красоткой будет, не сомневаюсь. Да вот только по малолеткам я не ходок, так что извини, Рыбкина Наталья, пока нам с тобой ничего не светит. Но ты, судя по всему частенько сюда приходишь. Мама вон совсем не удивилась. Для чего? Или почему? Шефство надо мной взяла?

– Ну, Егор, показывай, чего нарешал, – говорит она, увидев меня и уверенно идёт в спальню, к моему письменному столу.

– Ты же слышала, – отвечаю я, следуя за ней. – У меня амнезия. Я даже не помню, где мой письменный стол находится, а ты говоришь.

– Ох, не ври мне, – недоверчиво улыбается она. – Давай, доставай тетрадку.

– По математике что ли?

– Ну, не по русскому же. По алгебре конечно. Ты вообще, решал что-нибудь? Помнишь, на чём остановились? Тангенс суммы, да?

Она по-хозяйски садится за стол и, открыв ящик, достаёт тетрадь.

– Наташ, а ты кем хочешь стать, когда вырастешь? – спрашиваю я.

Она оборачивается и пристально смотрит.

– Что? – развожу я руками.

– Правда не помнишь?

– Милиционером? – отвечаю вопросом на вопрос.

– Пожарником, – насмешливо кривит она губы. – Неужели забыл? Тогда догадывайся.

– А, учительницей, точно!

– Ну вот, значит не всё потеряно и надежда на нормальную оценку на экзамене пока сохраняется. Не стой, тащи табуретку.

– Вот же ты училка, – качаю я головой и иду на кухню.

.

Рыбкина объясняет мне тригонометрические функции, и я быстро врубаюсь. Что-то вспоминается со школы, а что-то просто ложится на молодые свежие мозги, хоть и сотрясённые. Даже ради одного этого стоило улететь в прошлое и помолодеть. Мозг работает чудесно. Я сразу всё запоминаю и схватываю на лету. Вот, что значит юное тело. Мама дорогая!

Моя училка остаётся довольной. В конце занятия я вдруг, подчиняясь порыву, наклоняюсь к ней и чмокаю в щёку. Она в тот же миг вскакивает и, залившись краской, гневно на меня смотрит. Просто испепеляет взглядом.

– Ты обалдел что ли, Брагин? – шепчет она. – Тебе действительно голову отбили? Дурак.

– Ты где Новый Год встречаешь? – спрашиваю я, едва сдерживая смех. – Пойдёшь на площадь Советов гулять?

Она ничего не отвечает и, бросив на меня негодующий взгляд, выходит из спальни.

– До свидания, Анна Никифоровна.

– Уже уходишь, Наташенька? Папе привет передавай. Егор, ты где там? Иди проводи гостью.

В прихожей я пытаюсь подать ей шубу, но она вырывает её из моих рук и, одевается сама, сурово и молчаливо, не глядя на меня. Я с удовольствием наблюдаю, как она обувает фетровые полусапожки, запихивая свои красивые ножки в это чудо текстильной промышленности. «Прощай молодость», называла такие моя бабушка. Интересно, а у Брагина есть какие-то родственники?

– Егорушка, не хочешь прилечь? – спрашивает мама.

– Не, всё нормально, не беспокойся. Я позанимаюсь ещё немного.

– Смотри, не перетрудись. Тебе сейчас нужно больше отдыхать.

– Мам, а мы где Новый Год будем встречать?

– Дома, – удивляется мама. – Где же ещё? В понедельник с работы приду сделаю салатики и курочку. Может соседка зайдёт, тётя Валя. Вот и вся программа. Если хочешь, можешь позвать кого-нибудь. Можешь Наташу пригласить и Серёжу.

– Да ну, они наверное с родителями будут.

– Ты же говорил, что хотел у Серёжки отмечать, что у него все ваши собираются.

– Ах, да, точно… Забыл. Ну вот, как я его приглашу, если у него пати будет?

– Чего будет?

– Ну, тусовка, вечеринка…

– Опять словечки новомодные. Нужно сохранять чистоту языка… – она прислушивается. – Ой, Егорка, сделай радио погромче, песня нравится…

Я подхожу к белой коробочке, висящей на кухонной стене и выкручиваю ручку громкости.

«Ленточка моя финишная, всё пройдёт и ты примешь меня, примешь ты меня нынешнего, нам не жить друг без друга», – поёт Лев Валерьянович Лещенко. Надо же, вот уж кто настоящий символ эпохи…

Когда песня заканчивается, начинает говорить очень серьёзный диктор: «Передаём сигналы точного времени. Начало шестого сигнала соответствует пятнадцати часам московского времени. Пик-пик-пик-пик-пик-пик… Говорит Москва. В столице пятнадцать часов, в Ашхабаде – семнадцать, в Караганде – восемнадцать, в Красноярске – девятнадцать, в Иркутске – двадцать, в Чите – двадцать один, Хабаровске и Владивостоке – двадцать два, в Южно-Сахалинске – двадцать три часа, в Петропавловске-Камчатском полночь».

Давненько я этого не слышал… Ну что же, надо привыкать… Я возвращаюсь за стол и исследую его содержимое. Самые ценные находки – это модельки машинок с подпружиненными колёсами и открывающимися дверцами. Предел моих мечтаний в своё время. Три-пятьдесят, как сейчас помню.

В моей коллекции оказывается две тачки. Красная «Волга» универсал без водительской двери, и побитый временем «Москвич» четыреста двенадцатый, я думаю. Ещё находится рейсшина для черчения, жестяная коробочка с фигурками индейцев, перочинный нож, швейцарский, настоящее сокровище. Я также нахожу страницу, вырванную из журнала для взрослых. Смешные заросшие дяди и тёти явно немецкого происхождения. Она хранится в конверте, приклеенном снизу к крышке стола. Шпион ты, Брагин.

Больше никаких ценностей не обнаруживаю. Ну, может быть, потом что-то всплывёт. Поужинав и ещё раз погуляв с Раджем, я беру томик Купера и ложусь на диван. По телеку идёт запись вчерашней встречи суперсерии. Играют ЦСКА и Нью-Йорк Рейнджерс. Наши победят пять-два, вернее, уже победили. Знать бы где это возможно, сделал бы ставку.

Я эту игру несколько раз видел, так что ничего нового, но смотреть на чёрно-белом телеке, конечно, прикольно. Аутентично. И что-то в груди ёкает. Но, если честно, ни хоккей, ни Купер сейчас мои мысли особо не занимают. Я наконец задумываюсь, что мне делать.