– Здравствуйте, Михаил Сергеевич. Это Егор Брагин, мы с вами в ГДР ездили.
– Здравствуй, Егор, рад тебя слышать, – говорит Горби.
– Извините, что поздно.
– Для меня это не поздно. Я только что приехал из ЦК.
– Понимаю, – отвечаю я. – Я, на самом деле, звоню вас поприветствовать, можно сказать, соскучился. Хочу с вами встретиться. У меня есть для вас кое-что интересное.
– Правда? Что же это такое?
– Э, нет, извините, – смеюсь я. – По телефону не могу сказать.
Он настораживается. Ну, а что, пусть. Про чемоданчик-то небось слыхал уже.
– Да? – немного растерянно восклицает он. – Ну, что же можем завтра встретиться, если хочешь. Я буду на работе. Или это конфиденциальный вопрос?
– Нет-нет, ничего секретного. Визит вежливости. Меня с утра на Лубянку вызывают, поэтому, скорее всего, только после обеда освобожусь. Но если бы вы нашли для меня пару минуток, был бы благодарен.
– Конечно, какой разговор, – говорит он бодро, но с едва различимыми оттенками рассеянности.
Озадачил я его. И разговор нетелефонный, и на Лубянку вызывают. Что же это за сигналы такие, да? Подумай-подумай голубчик, может, решишь чистосердечно во всём признаться?
– Наташ, – говорю я, повесив трубку. – Я голодный, как крокодил. Вы уже поели с дядей Юрой?
– Нет, Юрий Платонович отказался, – мотает головой Наташка.
– Я уже ужинал, – улыбается он. – Спасибо. А зачем тебя на Лубянку? Это в КГБ что ли?
– А вот пойдём за стол, – отвечаю я, – тогда скажу. Только ещё звоночек сделаю.
Я набираю телефон Лены Ивановой.
– Алло… – снимает она трубку.
– Лен, привет, это Брагин. Слушай, не в службу, а в дружбу, найди мне адрес и телефончик Панчишина.
– Это ещё кто такой? – удивлённо спрашивает она.
– Да ладно, ты же знаешь, это завотделом… каким не помню. Короче, наш это чувак, цековский.
– Да, поняла, вспомнила уже, – не слишком радостно отвечает она. – Тебе когда надо?
– Сегодня, Лен.
– Не смешно, Брагин, – хмыкает она.
– Знаю, но вот очень надо, – говорю я до невероятности милым голосом.
– Это будет очень трудно, – задумчиво отвечает она. – Если вообще возможно.
– Лена, – говорю я на это совершенно серьёзно. – А ты думаешь импортный бюстгальтер тебе было легко доставать?
– Что?!
Повисает пауза и мы одновременно начинаем ржать.
– Ну, ты Егор и фрукт. Тоже мне, вспомнил. Ладно, постараюсь.
– Спасибо, Лен. Вот за что я тебя люблю, так это за границы.
– Какие ещё границы? – настораживается она, ожидая подвоха.
– За границы, которых для тебя не существует, вот за какие. Всё, звони, как найдёшь. В любое время дня и ночи. Поняла?
– Посмотрим, что можно сделать.
Мы идём на кухню. Запах здесь стоит восхитительный.
– Жареное мясо! – восклицаю я. – Женщина, подай мне мамонта! И не жалей картошки!
Голодному человеку этот аромат слаще всего на свете.
– Так, что за разговорчики! – шутливо возмущается Наташка. – Советская женщина самая равная в мире! И нечего делать шовинистские намёки на кухонное предназначение женского пола!
– Сексистские, – улыбаюсь я.
– А ещё и неприличные слова, – качает она головой и я, подкравшись легонько целую её в шею.
Она тут же вспыхивает:
– Ну… ну, ты чего…
– Дядя Юра, можешь кофеёк сварить? А то мы с Натальей Геннадьевной не умеем такой, как ты делаешь.
– Чего так официально? – притворно-коварно улыбается Наташка. – И что там за любовь такая, не ведающая границ, а Егор Андреевич?
– Ну вот всё слышит, как жить, Юрий Платоныч, – качаю я головой, – в условиях тотального контроля и отсутствия свобод? Разве это не является базовой человеческой потребностью?
– Бегая за потребностями можно и голодным остаться, – философски замечает Наташка.
– Хлеб на свободу будешь менять? – усмехается Платоныч.
– Да здравствует колбаса и свобода! – провозглашаю я и сажусь за стол.
– И свиные отбивные, – добавляет Наташка, доставая три тарелки.
Большак пропускает чарку и соглашается на ма-а-а-ленькую отбивную и совсем немного жареной картошки.