– Злобину? На текущий момент полностью доверяю.
– На текущий момент, – задумчиво повторяет Андропов. – Я понимаю, зачем тебе это, но на текущий момент, возможно, смысл есть. Я подумаю…
– Товарищ солдат, вы ужинать будете? – встречает меня улыбающаяся Наташка.
– Буду, конечно, – подмигиваю я. – С самого утра росинки маковой во рту не было.
– Бедный солдатик. Мой руки и шагом марш на кухню.
– Слушаюсь и повинуюсь, товарищ енерал! – усмехаюсь я, но выполнять команду не спешу.
Звонит телефон и я снимаю трубку.
– Алло.
– Егор! Ты чего там отчебучил?
Звонит Чурбанов.
– Да…
– Чего «да»?
– Рубанул правду-матку, Юрий Михайлович.
– Правдоруб что ли? – недовольно буркает он.
– Мы помиримся, я обещаю. Не пройдёт и полгода, как станем закадычными друзьями.
– Ну, Егор, ты меня расстроил. Я думал, ты взрослый человек, но ты повёл себя, как мальчишка. Ладно, затаись теперь, не высовывайся. Недельки через две я с дедом поговорю.
– Не надо, Юрий Михайлович, – возражаю я. – Только на себя гнев накликаете. Вообще меня не упоминайте. А месяца через четыре он сам обо мне спросит, вот тогда мы и воссоединимся.
– Ну-ну, не перемудри, смотри, а то весь твой вес в дым превратится.
Я опускаю трубку и уже двигаюсь в сторону кухни, но телефон не желает со мной расставаться.
– Брагина к аппарату! – требует трубка жёстким голосом.
– Слушаю внимательно, – спокойно отвечаю я. – Представьтесь, пожалуйста.
– Я тебе так представлюсь, на всю жизнь запомнишь! – взрывается мой собеседник. – В старости будет мой голос сниться! Это командир твоего взвода звонит! Где ты находишься?!
– Собственно, там, товарищ командир взвода, куда вы и звоните. У себя дома.
– Ну, я тебе устрою дом! – орёт трубка. – Ты у меня под трибунал пойдёшь! Немедленно явиться в расположение части!
3. Пятьдесят первый
– Чё за шухер? – спрашиваю я дневального, заявляясь в расположение части.
– Какой шухер? – хмурится он, пытаясь припомнить моё лицо. – Ты в увольнении что ли был? Или командировочный?
Заметив орден и медаль на парадке, он внимательно их рассматривает.
– А-а-а, с Афгана, да? После ранения?
– А где комвзвода? – интересуюсь я.
– В канцелярии. Но это, я не советую. Он чё-то сегодня злой, как собака. Глотку тебе перегрызёт. Сука, на тумбочке стоять заставил…
– Ага, понял, – киваю я. – Спасибо за предостережение. А Зденек здесь?
– В каптёрке торчит, – отвечает дневальный.
– А Вован Борисов?
– Не знаю, – вмиг напрягается он. – А чё ты расспрашиваешь? Иди, да сам посмотри.
– Как это «не знаю»? – выныривает из двери белобрысый Вован. – Сучило, ты чё не знаешь, кто где находится? Щас комвзвода стукану.
Он ржёт и протягивает мне руку.
– Здорово, корефан!
– Здорово, Вован. Держи дачку с воли.
Я отдаю ему дипломат.
– Ты сам сучило, в натуре! – огрызается дневальный. – Я Стачилин, запомнить не можешь?
– Красава, Брагин, – оживляется Вован и, колыхнув дипломат, прислушивается к тонкому стекольному перезвону.
– Сучилин! – раздаётся грозный рык.
Из каптёрки выглядывает старший прапорщик Зданевич. Он же Зденек.
– Ты дневальный или хер с горы?! Сейчас ещё три наряда схлопочешь! Ну-ка, встал смирненько. Вот так, молодец. Так и стой. Брагин, иди сюда! Заходи в каптёрку!
На этот раз я прихватил пять посылторговских сотен. Но отдавать не тороплюсь, пока вручаю лишь бутылку вискаря. А дальше видно будет.
– Вернулся, значит, блудный сын? – усмехается он, принимая подношение, как нечто само собой разумеющееся.
– Не знаю пока, Василий Гаврилович. Командир взвода звонил. Орал, как потерпевший, но для чего меня вызывает не объяснил.
– Так его железным членом отымели, заорёшь тут. Причём чуть ли начальник погранвойск его выдрал. У него боец в части вообще не появляется, а он в х*й не дует. Это как называется? Он прибежал, жопа дымится, глаза, как у рака. Где, говорит, мать вашу, Брагин и кто это такой вообще? Я отвечаю, мол, есть у нас такой солдатик, но он по личному распоряжению товарища председателя на особом положении. А он на мне давай злобу вымещать. Говно, а не человек. Так что, давай, бери вазелин и иди, пока он нас всех уставом не за*бал.
– Я ему тоже бутылочку принёс. Как думаете, отдать?