– С сегодняшнего дня я являюсь попечителем этого молодого человека и принимаю на себя все родительские обязанности в отношении него. Теперь он живёт здесь, у него есть собственная комната и учится он в вашей шестьдесят второй школе. Первая, конечно, ближе к дому, но в силу определённых причин, Андрей выбрал именно шестьдесят вторую.
Мы с Наташкой переглядываемся – знаем мы эти причины, которые называются Юля Бондаренко. Тут же в комнату входит и она, собственной персоной, с большой миской салата. Её чуть с ног не сбивают, потому что все бросаются к Трыне. Его жмут, обнимают, щиплют, а некоторые и целуют. Впрочем, дяде Юре тоже достаётся немало проявлений любви.
– Так ты теперь Большак? – спрашивает мама.
– Нет, – отвечает Платоныч. – Он по-прежнему Терентьев, но для нас это ничего не меняет, мы хотим, попробовать заменить друг другу то, что потеряли. Будем идти в будущее, сохраняя память о прошлом…
Вечеринка проходит на ура. Паста с кабаном производит фурор. Платоныч поёт под гитару и Гена, да, именно Гена Рыбкин очень душевно подпевает, демонстрируя настоящий талант.
В разгар веселья Трыня ведёт меня в свою комнату.
– Андрюха, – качаю я головой. – Это круто.
Это комната сына Платоныча. Она хранит воспоминания о нём, но и обретает что-то новое и живое, благодаря тому, что у неё появляется новый хозяин. Рабочий стол, шкаф, стеллаж с книгами, раскладной диван, гантели и большой плакат с портретом Высоцкого…
– Да, – соглашается он. – Ещё как круто. Знаешь, спасибо тебе…
– Да ладно, ты чего, я здесь совершенно ни причём, это спасибо Платонычу, он мировой мужик, и я думаю, ты никогда не разочаруешься в том, что всё так сложилось. Лучше ведь и быть не могло.
– Да, я ему очень благодарен. Честно говоря, я просто счастлив… Но если бы не ты, ничего этого не было бы. Прости, что кинул в тебя тот булыжник.
Я смеюсь:
– Да харэ, кто про него помнит-то?
– Я помню, – серьёзно говорит он. – И про банку ананасов тоже помню. Правда, я всё помню. Спасибо тебе, Егор…
– Не помешаю? – заходит к нам Большак.
– Нет, конечно, – улыбаюсь я. – Ну, как ощущения, дядя Юра?
– Очень хорошие. Я будто пребываю в эйфории.
– Ты большой молодец и я тобой просто восхищаюсь, – говорю я, похлопывая его по спине.
– Ну ладно-ладно, хватит, пожалуйста, мне дифирамбы петь. Вот что, Ольга Казанцева в отпуск уходит на следующей неделе, на море поедет, так что времени у нас совсем немного. Поэтому я ей сказал, что новая передача денег будет послезавтра на том же месте, в тот же час…
На место передачи мы заявляемся значительно раньше назначенного времени – нужно всё подготовить и занять места. День сегодня тёплый, но не жаркий, и это нам на руку. Мы занимаем позиции. Как говорится, Мюллер ехал по улицам Берлина на своём «Мерседесе», а рядом бежал Штирлиц и делал вид, что прогуливается.
Но Штирлиц сегодня не прогуливается, а садится на лавочку и ставит рядом с собой «дипломат» с деньгами. Сегодня Штирлиц – это я. Большак возражал и считал, что должен идти именно он, но я посчитал, что подставлять его мы не можем. Всё-таки это слишком рискованно. Проходит несколько минут, и я нетерпеливо поглядываю на часы.
Уж полночь близится, а Германа всё нет…
Замечаю джентльмена в брюках и рубашке с короткими рукавами. Встретившись со мной взглядом, он кивает и, поменяв направление движения подходит ко мне.
– Милицейский уазик подъехал, – тихонько говорит он и садится рядом со мной. – Остановился за деревьями метрах в сорока.
Это Паша Круглов, заместитель Скачкова и уже два дня, как мой телохранитель.
– Работаем, – киваю я. – Парни на местах?
– Да, всё готово.
– Ну что же, дадим ему немного времени, чтобы осмотреться и подойти. Он же должен принять решение, что делать. Ожидал Платоныча, а пришёл я. Это не самая хорошая новость. Но меня закошмарить ему приятнее, он ведь хочет свести старые счёты.
– А вдруг не придёт? – спрашивает Круглов.
– Придёт, он знает, что я после ранения ещё не в форме, так что придёт, вот увидишь.
Мы ждём минуты три, а потом я киваю:
– Ну всё, значит договорились. Следующая партия будет через две недели.
Павел берёт дипломат и встаёт со скамейки. Не успевает он сделать и двух шагов, как прямо над нами раздаётся:
– Старший лейтенант Суходоев.
Они с Зариповым появляются, как из-под земли. Зарипов с ничего не выражающим энкавэдэшным лицом подходит ко мне, а Суходоев блокирует Круглова. Суходоев смотрит настороженно, ожидая от меня подвоха.
– Что у вас в дипломате? – уточняет он.
– Личные вещи, – испуганно отвечает Павел. – В чём дело, товарищи? Что происходит?
– Пройдёмте в машину, – кивает Суходоев.
– Зачем? – волнуется Круглов. – Да в чём дело-то?!
– Брагин, зад от лавочки отрываем, – обращается Суходоев ко мне и кладёт руку на кобуру. – Проходим, не задерживаем.
Ну что тут поделаешь, приходится подчиниться представителю силовых структур…
3. Лихорадка субботнего вечера
Я встаю, и сокрушённо качаю головой.
– Брагин, – сурово заявляет Суходоев. – Даже не думай рыпаться. Я при исполнении, сразу пулю в затылок и дело к стороне.
Для наглядности он расстёгивает кобуру. Я молча киваю, показывая, что лезть на рожон не собираюсь. Мы проходим к уазику.
– Чё за херня! – тревожно восклицает старлей.
Какой-то дурачок поставил пазик так, что полностью заблокировал “бобик”. Причём, автобус вроде небольшой, но объехать его никак не получится.
– Твою мать! – крутит головой Суходоев. – Ладно, быстро в машину!
Павла сажают на переднее сиденье, меня – в отсек для задержанных. Заперев меня в клетке, Суходоев становится более уверенным.
– Сейчас, – бросает он и уходит.