Параллели. Цикл рассказов

–Пора мне.– Тяготило меня это место. Я привык к городам, где толпы людей, где кипит жизнь. А тут тлен и разруха. Навевает тоску и мысли о смерти.– Спасибо за приют. В следующий раз гостинцев привезу, отблагодарю.

–Иди, сынок, иди.– Не стала меня отговаривать женщина. Да и зачем? Кто я ей: друг, брат, сват, чтобы в гости звать?– Только не свидимся больше.

Ну, точно ведьма. Стараясь не обращать на её слова внимание я зашёл в сарай, собрал свои нехитрые пожитки.

–Это ты память земли видел.– Остановил меня у калитки скрипучий голос старухи.– Помнит ещё, матушка, людей. Хранит в себе отпечаток босых детских ног, с росой впитала пот и кровь людей живших здесь.

Я молча кивнул ей на прощанье и зашагал в сторону брошенной вчера машине.

Может это и неправильно, но что я мог сказать этой старухе? Что разделяю её горе и боль? Что всё ещё будет хорошо? Что появятся в этой брошенной деревне новые люди и вновь заколосятся пшеницей поля, заурчат дизельными моторами трактора, побежит наперегонки к озеру детвора. Может так и случится, но это уже будет не ЕЁ деревня.

Машину я нашёл там же, где оставил. Да и куда она денется в этой глуши? Залез в салон, порылся в бардачке в поисках новой пачки сигарет и, задумавшись, по привычке повернул ключ зажигания. Верный «Патриот» тут же завелся, заурчал мотором.

Вот так номер. Не веря такому чуду, но принимая его, как данность, я поспешил вдавить педаль газа. Хватит на сегодня приключений. Пора домой.

***

Я всё же вернулся. Через три долгих года пролетевших в одно мгновение. Вроде только вчера, вот на этом самом месте заглохла моя «ласточка» и я пошёл к мерцающему в дали огоньку.

Для меня это было вчера и как же многое изменилось всего за одну ночь. Деревня встретила меня гнетущим молчанием и поросшим бурьяном.

Я остановился возле знакомого дома. Вышел из машины, глубоко вдохнул и тронул жалобно заскрипевшую проржавевшими петлями калитку. Сделал шаг и…остановился. Идти дальше не было смысла. Дом встретил меня наглухо заколоченной дверью.

–Вот и всё.– Сами собой сорвались с губ тяжёлые слова.

Я аккуратно прикрыл калитку и пошёл обратно к машине.

Всё будет завтра

Помню, в одной песне пелось: «Вагонные споры последнее дело, когда больше нечего пить». Пить действительно было нечего. И не с кем. Попутчики в этот раз мне попались сугубо трезвого образа жизни. Мамаша с двумя детьми, женщина предпенсионного возраста с приятной внешностью и взглядом директора школы, а также молодой человек с чисто интеллигентной наружностью и очками а-ля Гриша Лепс.

«Эти нам не товарищи» – подумалось мне и оказалось в точку. Не успел за нашим окном скрыться перрон, как дети загалдели, женщина достала книжку, а парень вынул из сумки магнитные шахматы и предложил мне партию.

Я небольшой любитель данного времяпрепровождения хоть и ходил в третьем классе в шахматный кружок. Бросил, скучно. Моя игра – раскинуть картишки или погреметь костяшками домино.

Однако согласился. Развлечений в поезде немного.

Свою оплошность я осознал уже в середине первой партии. Играть с парнем было неинтересно. Думал он долго, ходы делал нерешительно, по нескольку раз трогая то одну, то другую фигуру. Я бросал тоскливые взгляды на книгу в руках женщины, зевал в окно и проигрывал.

Когда мне поставили третий мат подряд, вежливо предлагаю сыграть в «Чапаева», за что и получаю удивлённо-возмущённый взгляд оппонента, улыбку соседки и восторженные восклицания детей.

Нет, так нет, я не настаиваю.

Поезд остановился на очередной станции. Лениво смотрю в окно. Взгляд останавливается на парне в инвалидной коляске.

Безногий оборванец, попрошайка милостыни с надписью «Россия» на синей футболке сидел в коляске и пил из коробки сок. Мимо проходили люди, изо всех сил стараясь создать вечную вокзальную суету. У них неплохо получалось. Гам, шум, давка.

Люди пробегали мимо инвалида, огибали его, изредка бросая мелочь, в грязную шапку, лежащую на обрубках ног. Мужчина благодарил их кивком головы.

–Весьма показательно.– Поправив очки, прокомментировал вид из окна попутчик.– Нищая Россия, страна-инвалид, о каком скачке вперёд можно говорить, если вместо ног одни обрубки? Позорище.

Я, конечно, не спорю у нас в стране свобода слова, каждый может думать и говорить что хочет. Да и я не являюсь таким уж патриотом, чтобы рвать на себе тельняшку и до хрипоты спорить на кухне с соседом. Но задело, покоробило. Хотел ответить, не успел.

Сидевшая рядом со мной женщина отложила книгу, посмотрела сперва в окно и перевела удивлённый взгляд на молодого человека.

–Вы так негативно относитесь к попрошайкам или просто не любите свою страну?– Спросила она, угадав с кем были проведены параллели.

Парень возмущённо замахал руками.

–Что вы, я самый ярый патриот России. Потому мне горько и обидно видеть, во что превращается некогда великая держава. И всему виной наше правительство.

Я молчал, не вмешивался. Не люблю политические споры, они бессмысленны. А молодой человек заводился всё больше.

–Вся страна погрязла в коррупции и воровстве. Ничего не производим, лишь потребляем. Весь мир нас держит за дураков, считает сырьевым придатком и тянет, тянет. Работаем на благо Европы и С.Ш.А..

Мне стало совсем неинтересно, и я вновь отвернулся к окну. Безногий калека допил сок и, примерившись, кинул коробку в урну. Не попал. Бывает. Я сам с трёх шагов не всегда попадаю.

Мужчина развернул коляску и, подъехав к урне, потянулся за коробкой. Не получалось. Это нам, здоровым, стоит лишь нагнуться. А этот вот-вот соскользнёт, но упорно старается подобрать мусор, балансируя на краю.

Помог проходящий мимо парень. Подобрал, выкинул, даже сунул попрошайке купюру и пошёл дальше.

–Нет, молодой человек, нельзя так отзываться о родине. Она одна и мы должны, не только гордится её достоинствами, но и принимать её недостатки. И по возможности их искоренять.– В отличие от оппонента женщина говорила спокойно, нравоучительно. Как есть учительница, подумалось мне.– Представьте – ваша мать работает уборщицей в общественных туалетах, начальник сволочь, дома муж-алкоголик. Денег в кошельке на полбатона. При такой картине вы будете любить свою мать или устыдитесь и каждый раз при виде бомжа у помойки будете прилюдно сравнивать его с человеком, давшим вам жизнь?

Я заинтересованно повернулся к спорщикам. Интересно, чем ответит на сравнение мой давешний партнёр по шахматам.

–У меня мама бухгалтер, а папа кандидат наук.– Прозвучал гордый ответ.

Не в родителей. Я разочарованно отвернулся.

–Да вы только поглядите на него.– Продолжал гнуть свою линию в массы попутчик.– Как можно гордиться родиной, если всякие оборванцы надевают на себя футболки с надписью бросившей их страны. Ещё бы флаг на коляску прицепил. Позор.

Возражений не последовало. Женщина видимо и сама уже поняла бессмысленность своих аргументов.

А мне захотелось выйти. Покинуть вагон, чтобы больше не слышать этот бред, не дышать одним душным воздухом с человеком, для которого слово «Родина» служит синонимом к слову «Геноцид». В его речах явно проступало желание согнать в большую газовую камеру всех оборванцев, попрошаек, бомжей, людей третьего сорта.

Я резко встал, прихватил свой рюкзак, кивнул на прощание женщине и вышел на перрон.

В уши сразу ударил шум и гам, в нос запах пота, мазута и всевозможной еды от выпечки до шаурмы, а в плечо пузатый дядька, как локомотив, прущий на себе два здоровенных клетчатых баула.

Потирая ушибленное плечо я направился к попрошайке, дабы в свою очередь высыпать ему горсть мелочи, что постоянно копится в карманах.

Подхожу, бросаю деньги, смотрю на лицо – молодое, лет тридцать пять, не больше. На одном плече из рукава синей футболки выглядывает трудноразличимая из-за страшного ожога армейская татуировка.

–Воевал?– Спросил я глядя в мутные, невыразительные глаза парня. Я знаю этот взгляд: брошенный, ни во что неверующий, уставший от жизни.

–В Чечне.– Прокуренным хрипом ответил инвалид.

–Ноги там потерял?