Пантера Людвига Опенгейма

– Вы, кажется, пришли с каким-то сообщением, фрау Витгофф? – спросил он, когда они поднимались по лестнице.

– Разве? – ответила она вопросом на вопрос и тут же вспомнила, что именно за этим и пришла. – Ах, да, конечно, приехал наш друг, Альфред Грубер, и… некая дама, Эвелин Блонк, – фрау Витгофф сдержанно улыбнулась, – обворожительная женщина!..

Но лестница закончилась, они вышли на третий этаж.

– Мы пришли, – перед второй дверью справа проговорила фрау Витгофф. – Это лучшая комната, мэтр. Я думаю, она вам понравится. Если позволите, Марта принесет вам порошки от головной боли.

– Благодарю вас, сударыня, я не пользуюсь лекарствами, – ответил он. – И, прошу вас, сделайте так, чтобы меня никто не беспокоил. – Г-н Кит пытливо посмотрел на хозяйку дома. – Никто.

Затем он круто повернулся – и тут же дверь за его спиной захлопнулась. И как последнее слово, чья истинность не подлежит сомнению, глухо и четко стукнула щеколда засова. Озадаченной фрау Витгофф оставалось только недоуменно пожать плечами и удалиться прочь.

3

Ощущая лопатками дверь, г-н Кит разжал веки и огляделся. Он стоял в просторной и уютной комнате. Растопленный камин дышал теплом…

Когда женщина, приехавшая с Грубером, неожиданно повернулась с запрокинутой головой в сторону библиотеки, он почувствовал, что сходит с ума.

Не опуская головы, женщина прошла вдоль клумбы и остановилась напротив окна библиотеки, за которым, трепеща, стоял он. Через несколько секунд взгляд ее случайно скользнул по окнам второго этажа и на мгновение, так же совершенно случайно, коснулся его глаз. Сотая доля секунды, но словно электрический разряд пронзил обоих.

Дыхание его перехватило, он отпрянул от окна…

Он не мог и боялся пошевелиться. А затем сорвался к выходу, но двери распахнулись перед самым его носом, и на пороге выросла фрау Витгофф. Он отшатнулся: на какой-то миг ему показалось, что в дверях библиотеки стоит другая женщина…

Придерживаясь за подлокотники, доктор сел в высокое, обтянутое кожей кресло у самого камина. Прошло минут десять, когда плечи его дрогнули и он сдавленно прошептал:

– Этого не может быть! Ведь она… она умерла.

А потом закрыл лицо ладонями, и когда отнял их, в глазах его трепетали горечь и страх – больше ничего. Запоздавшим гостям уже, верно, сообщили о предстоящем лечебном сеансе. А что, если выйти сейчас – первому сделать шаг?

Он затряс головой: нет! Это было выше его сил…

В камине треснула головешка. И тут г-н Кит запустил пальцы в густую седеющую шевелюру и хрипло застонал.

«Вот и все, вот и все», – твердил он, как заклинание. В этом маленьком захудалом городишке, в доме бургомистра, на улице Черных сорок, в душной комнатке захлопнулась его мышеловка.

Тихо потрескивая, в камине вспыхивали и гасли угли. Обхватив голову руками, он сидел сгорбленный, вросший в кресло, озаряемый горячим, мерцающим пламенем.

Несколько раз он слышал, как мимо его двери проходили. Шаги возникали, со стуком надвигались и растворялись в пространстве длинного коридора.

Прошло не менее часа, прежде чем за дверью в коридоре вновь послышались шаги – легкий стук каблуков по паркету. Они приближались и вскоре замерли у его порога.

Вздрогнув от стука, чуть помедлив, он встал с кресла и на цыпочках подкрался к двери.

– Кто? – он вздрогнул, не узнав своего голоса – чужого и хриплого.

Но к чему этот нелепый вопрос?..

За дверью было тихо. Так тихо, что казалось, за ней нет никого. Глухая тишина, сводившая с ума, заполнила и комнату. Только тихо потрескивали угли в камине и тяжело и громко билось его собственное сердце.

«А если все это галлюцинации? – думал он. – Если не было ни стука, ни черного, как преисподняя, автомобиля, ни злополучного города?»

И не было всей его предыдущей жизни?

Но стук повторился, и вместе с ним оборвалось сердце доктора. Тщетно желая справиться с дрожью в руках, он отодвигал щеколду засова…

4

– Здравствуй, Давид, – голос ее был ровный, но незнакомый ему инструмент влился в гармонию таких привычных звуков, делая их далекими и чужими.

Он набрался мужества и взглянул ей в глаза.

– Здравствуй, – чуть помедлив, сказал он и отступил.

Волосы его гостьи в слабом освещении коридора отливали медью. Она успела переодеться – дорожный костюм сменило темно-зеленое открытое вечернее платье с бриллиантом в складках у правого плеча. Гостья вошла и, едва осмотревшись, села в кресло у камина, то самое, что двумя минутами раньше занимал он.

– Закрой дверь на щеколду, – тихо сказала она.

Тот, кто был одновременно доктором китайской медицины, г-ном Китом, мэтром, а теперь еще и Давидом, незамедлительно выполнил просьбу.

Солнце уходило за запад, и одна половина лица его гостьи, сидящей в кресле, сейчас – рыжеволосой, еще освещалась тусклым, голубовато-розовым вечерним сиянием, другую заливали красные и желтые отсветы каминного огня. Было в этом сочетании что-то карнавальное и таинственное.

Перед ним сидела Лея! Живая Лея во плоти и крови!

– Как видишь, Давид, я жива, – словно читая его мысли, печально усмехнулась она. – Ты рад?

Доктор промолчал.

«Ее руки, – думал он, – красивые, тонкие, сильные. Ее руки…» Значит, Лея жива? Но тогда, может быть, мертв он?

Эта странная мысль смутила его.

Она отбросила со лба полыхавшие в отблесках огня рыжие волосы, и тут же сноп яркого света ослепил его. Что это?.. Ах, алмаз! Он вынырнул из темных складок ткани, как из-за ночного занавеса, и зажегся ослепительно холодной звездой у ее плеча – круглого и золотистого. Лея! Как странно, как невероятно было все это…

Лицо его гостьи, повернутое в профиль, не выражало ничего, кроме усталости и сожаления.

– Кстати, – обернулась она, – борода тебя ничуть не изменила. Главное – это глаза. Они никогда не меняются. Они всегда остаются такими, какими тебе их подарила мать. Разная музыка сопутствует им, но главная тема всегда ведет свою основную партию – на протяжении всей жизни!

Разглядев едва заметный розовый шрам, прилипший к ее виску, он старался больше не смотреть туда: слишком много воспоминаний!

– Объявления в газетах были чистой выдумкой, – сказала она, глядя в огонь. – Ты конечно же их читал. Нас обоих «похоронили», а куда им было деваться? Виновники гибели сотни человек, в том числе барона Розельдорфа и примадонны Аделины Велларон, провалились как сквозь землю перед самым носом преследователей. Поэтому нас с радостью причислили к жертвам пожара.

– Но как же ты… – он осекся.

Она презрительно взглянула на него.

– Не тебе об этом спрашивать, Давид. Первые дни я бушевала мщением, но потом… смирилась. Какой смысл укорять человека за то, что он черен сердцем? За то, что он был таковым всегда!

Он вспыхнул, недобро посмотрев на нее. Рассеянно усмехнувшись, смолчал и потупился.