На другой стороне

– Про твоего брата не снимут фильм. В том, что ты его не видишь, нет ничего удивительного. Совсем ничего. Он пропал. Исчез навсегда. И тут уж ничего не поделаешь, ищи – не ищи. Поверь мне, я знаю. Время для него остановилось.

Дениска притих, сжимая между коленей голову Рупора. Отец редко когда позволял себе произнести столько слов разом.

"Ага, – подумал он. – Дело здесь нечисто. Куда пропал мой брат? Почему все, кроме меня, об этом знают и не хотят делиться со мной подробностями? И что, в конце концов, это за штука, которая может останавливать время?"

Хотя нет, не все. Денис был уверен, что Митяй тоже ничего не подозревает, как и прочие школьные приятели. Что же, получается нечто может прийти в любой момент и остановить в тебе взросление, стремление стать большим, больше всех, сильнее всех, умнее всех, отобрать возможность стать героем или гениальным исследователем… утащить тебя, ничего не подозревающего, в никуда?

Денис снова подумал о башне с часами. Если есть в этом городке место, в котором за свою короткую жизнь он не побывал, то это она. Ещё, правда, есть парк Монрепо, далеко за выборгским замком, а в парке множество туманных потаённых уголков, но Денис справедливо рассудил, что на велосипеде быстро туда не добраться. Кроме того, под странное словосочетание "остановившееся время" часы на башне подходят идеально. Ведь ржавые стрелки не сдвигались с места вот уже четверть века, а большая, та, что замерла на сорока пяти минутах, сделалась постоянным насестом для голубей.

Да. Часовая башня в исторической части города подходит идеально.

– Что у тебя на уме, сын?

Отец теребил бороду.

"Раскрыть эту тайну!" – собирался заявить Денис, но в последний момент ничего не сказал. Несмотря на то, что ему ни разу даже не грозили ремнём, тяжёлый, непроницаемый взгляд как будто говорил: "Заведи-ка у себя в голове сейф, малой, и прячь туда свои мысли". Глаза у папы были ровно тёмные очки.

– Ничего особенного, – сказал Денис, отводя глаза.

И всё же, что значит этот разговор? Для Дениса он значил очень много – просто самим фактом своего возникновения. Но он терялся в догадках, что мог он значить для папы.

Отец никогда не выглядел как человек, которому интересен собственный сын. Скорее, он выглядел как человек, которого тяготит какая-то тайна. Денис полагал, что с ранних ногтей открыл у себя нюх на тайны. Когда Рупор утащил папин носок и зарыл его на заднем дворе, под кустом облепихи, она была тут как тут. Она – тайна, которая, прицепившись к хвосту пса, пригибала его к земле. А теперь из фильмов Денис наконец узнал, как может выглядеть человек, которого что-то тяготит. Папа однозначно тянул на героя какого-нибудь странного, жестокого и большей частью непонятного кино, вроде "Крёстного отца".

– Абсолютно ничего, – повторил он и, дождавшись когда папа наконец устанет от созерцания краснеющих мальчишеских щёк, выбежал прочь.

До вечера оставалось достаточно времени. Достаточно, чтобы кое-что проверить.

Крутя педали велосипеда, Денис надеялся не столкнуться с матерью, возвращающейся из магазинов. "Куда катишь, Дениска?" – последовал бы вопрос, если, конечно, доброе расположение духа уже к ней вернулось. И ему пришлось бы выкручиваться, юлить, может, даже соврать… не то, чтобы Денис был примерным сыном, но врать он не любил.

Часовая башня с некоторых пор была закрыта для посетителей. Она ведь очень старая, эта башня. Возможно, по ней сверяли время какие-нибудь маркизы и графы… или кто здесь жил до того, как город перекочевал под крыло советской власти? Мама рассказывала, что в юности, когда они с папой только-только сюда переехали, башню как раз начали заворачивать в кокон строительных лесов. Доступ на смотровую площадку тогда уже закрыли. Когда дул ветер, вся конструкция стонала, как древняя старуха, а в досках пола с пугающей регулярностью образовывались дыры. Остатки тех лесов теперь чернели у самого её основания, вместе с красными, будто отвалившимися от древней, потухшей в незапамятные времена звезды, кирпичами. "Добрые намерения не всегда значат, что дело будет доведено до конца", – говорила по этому поводу мама. И после добавляла небольшое нравоучение: "Помни об этом, сынок, и когда понимаешь, что у тебя не хватает сил и терпения что-то доделать, подумай, ради чего ты вообще это начинал".

Именно так Денис и собирался поступить. Разговор с отцом только укрепил его решимость.

3.

Денис решил, что неплохо было бы заиметь в напарники Митяя. Этот малый поддерживал его во всех начинаниях. Но Митяй, как оказалось, укатил на сутки к бабушке, оказывать посильную помощь в переселении кроликов из одного вольера в другой. Несмотря на то, что друг должен был быть дома уже с вечерним автобусом, Денис не собирался ждать. Будоражащая идея поселилась в его голове. Он должен увидеть брата уже сегодня!

– Эй, Дениска-космонавт, ты выглядишь сам не свой, – с подозрением глядя на него, сказала тётя Лена, Митяева мама. – Уж не задумал ли ты высадку втайне от экипажа на какую-нибудь необитаемую планету?

– Ничего подобного, – сказал Денис, чувствуя, что конспирация его вновь под угрозой. Да, положительно, с взрослыми нужно быть осторожными в этот день. Иногда они слепы, как котята, видят только свои огромные дома и небольшие зарплаты, и содержимое витрин, и всякие металлические штуки, но какие-то хитрые приборчики порой дают им возможность читать мысли детей.

Уложив красные ладони на руль велика, Денис рванул к башне с часами, по дороге увернувшись от тучи, которая осыпала дождём угол Выборгской и Ленинградского проспекта. До исторического центра не так уж далеко. Миновать две хрущёвки, где за дырявой сеткой пинали мяч старшие мальчишки. Срезать через сквер. Вот уже все строения вокруг дряхлеет, как будто мчишься на машине времени, и с каждым оборотом педалей за спиной остаётся добрый десяток лет. Каждый камень брусчатки чувствуется в костяшках пальцев. Все головы поворачиваются к нему, улыбки на лицах или возмущение – наплевать! Денис весело хохочет, проносясь мимо на железном скакуне, и вопит во всю глотку: "У меня есть братик!"

Остановился он только на минуту: посмотреть на магнитики и значки, выставленные возле сувенирной лавки для туристов.

Эта часть города в самом деле будто другой мир. Здесь много упитанных кошек, которые лежат на подоконниках и нагретых солнцем откосах. Много бездомных бродяг и пьяных забулдыг. Вообще-то мама не разрешала Денису ездить сюда одному, но запрет этот был из категории "за закрытыми глазами": то есть глаза на него закрывали и мальчик, и она сама. Что может случиться с ребятишками в людном месте, где к тому же машины не ездят, а крадутся?

Однако Денис видел множество странных и местами пугающих, будоражащих детский организм вещей, и каждая поездка сюда, в одиночку ли, или (что чаще) с Митяем была для него волнительным событием.

Он поднялся по Крепостной улице, звеня в звонок и объезжая прохожих, повернул в арку, в скромный внутренний двор башни, где делалась добрая треть фотографий, увозимых туристами домой (большую их часть снимали с другой стороны, откуда были видны часы). Железный конь нашёл себе убежище в узком пространстве между подсобными постройками.

– Здесь я тебя и оставлю, – прошептал Денис, приложив палец к губам. – Смотри не выдай меня!

Немногочисленные туристы рассеянно бродили по двору, некоторые тянули за ручку кованой двери, которая, конечно же, была заперта. Иногда сверху появлялась краснощёкая физиономия смотрителя башни в кепке, которую можно было увидеть в старых советских фильмах. Снизу он походил на ожившего садового гнома – одного из тех, наткнувшись на которого в темноте можно напрочь лишиться речи. Денис почувствовал, как начинают стучать друг о друга голые коленки. Ему, быть может, придётся встретиться с этим существом там, внутри.

Но потом он подумал о Масимбе, который заперт наверху, за "замершим временем" циферблата, и стиснул кулаки. "Я тебя вызволю! Вызволю, во что бы то ни стало…"

У них с Митяем давно уже был готов план. Как и любое недоступное для ребятни место, башня с часами была, помимо легенд и преданий, шёпотом пересказываемых друг другу, десяток раз выдвинута на должность вершины, которую необходимо покорить, и десяток раз восхождение откладывалось. Потому что, одно дело – представлять, как ты обозреваешь сверху город, посмеиваясь над малышнёй и даже взрослыми, что ползают внизу как муравьи, и совсем другое – получать от сторожа, а потом и родителей всамделишные подзатыльники.

Все обходные пути, какими можно воспользоваться, чтобы проникнуть внутрь, были сейчас перед Денисом как на ладони. С этой стороны к башне примыкали одноэтажные строения, хозяйственные и местами жилые, которые в свою очередь сообщались с соседними двухэтажными домами. Попасть труда внутрь проблем не составляло, деревянные резные двери, ведущие в покосившиеся парадные, просто невозможно было запереть. Слушая за стенкой голоса жильцов, лай собак и капризы детей, а также звуки, которые издавало радио, где как раз начиналась передача "Детективы для домоседов", и глухой стук, похожий на стук зубов, который мог издавать старый, исполненный маразма и банок с консервами, холодильник, вжимая голову в плечи, Денис взлетел на второй этаж. Уронил прислоненную к стенке метлу, поднял её тихо-тихо, слушая, какие изменения в повседневных делах жильцов он произвёл, потом снял с подоконника кактус. Подъездное окно выходило ровнёхонько на крышу пристроя; башня возвышалась прямо перед ним, вонзаясь медным шпилем в небо.

Кашляя от поднятой пыли, мальчик распахнул окно и свесил ноги наружу. Ступни даже сквозь подошву сандалий жгло от нагретого солнцем ската крыши. Денис спрыгнул вниз, опустился на корточки, чтобы не попасться на глаза туристам, и к тому времени как добрался до окна башни (не того, из которого выглядывал гном, но находящегося на том же уровне), почувствовал, что пятки превратились в печёную картошку.

Вот он и внутри! Митяй ни за что не поверит… Денис сглотнул вязкую слюну. Казалось, циркуляцию крови по венам, шумную, как горная речка, вот-вот услышит смотритель башни, прибежит, сверкая своими маленькими пропитыми глазами, решив, что где-то прорвало водопровод и его драгоценную башню заливает. Кто знает, что тогда будет? Никогда ещё Денис не совершал в одиночку столь диковинных поступков. Всегда с ним был Митяй, вернее, это он был с Митяем, и мама не раз говорила, что "ещё одна выходка, и я запрещу тебе общаться с этим мальчишкой".

В сущности, мама имела все основания так утверждать. Не будь Митяя, в жизни Дениса не было бы и трети захватывающих приключений. Впрочем, жизнь Митяя также была бы бледнее. Денис был мозговым центром любого предприятия. Для донкихотовской храбрости приятеля он находил хорошие цели, и сам, как верный оруженосец и летописец, неизменно следовал за ним.

Отец был более благосклонен и не требовал от Дениса выбирать друзей. "Пускай малыш поучится жизни, – говорил он жене. – Городок у нас маленький и довольно безопасный. Не хочешь же ты, чтобы он узнавал жизнь из книг? Тем более то, что он читает, написано минимум четверть века тому назад".

Подумав, он прибавлял:

"Я тебе вот как скажу. Современные книги потому и не такие интересные, что писали их маменькины сынки, близорукие ребята, одним из которых ты хочешь сделать нашего ребёнка".

Скрючившись под окном, Денис вспоминал отцовские слова, пытаясь найти в себе достаточно храбрости, чтобы двинуться дальше. Эту миссию он не мог отложить на потом, когда Митяй наконец насмотрится на своих кроликов и изволит вновь, как обычно с поднятым забралом, отправиться навстречу приключениям.

Здесь прохладно и темно, как в пещере. Вместо факелов на недосягаемой высоте под потолком желтели забранные в металлическую сетку лампы. Можно было по лестнице подняться наверх или спуститься вниз. Везде следы подготовки к капитальному ремонту, который грозил так никогда и не начаться: возле стен стояли пыльные банки с краской и мешки с цементом, слежавшимся в сплошную массу. Обвалившиеся ступеньки заботливо заложили кирпичами. Мухи и летучие жуки, почувствовав наконец отдохновение после душащей жары июньского полдня, кружили под потолком и радостно, оглушительно жужжали.

Денис отдал бы свой новый велосипедный звонок, чтобы знать, где сейчас гном-тюремщик. Хорошо бы они друг с другом разминулись… и хорошо бы не пришлось искать его, чтобы, например, украсть с пояса ключи от кандалов, в которые закован братик…

Нет! – сказал себе Денис – Не стоит позволять фантазии верховодить, особенно в этой ситуации. Быть может, всё ещё обойдётся.

Перебегая из тени в тень и шарахаясь от падающих из окон лучей света, он шёл по лестнице наверх до тех пор, пока не обнаружил себя среди агрегатов, похожих на старые карусели из парка аттракционов. Краска отваливалась с них хлопьями, словно лепестки с позднеосенних роз. Механизмы молчали. Когда-то они двигали старое Время, а к новому никак не подходили. Колокола нигде не было видно. Дальше дороги не было – только чулан с шестернями, покрытыми похожей на снег пылью, да круглое окошко, на котором, судя по многочисленным отметинам, любили восседать голуби. Если высунуться из этого окошка – знал Денис – увидишь огромный белый циферблат с металлическими стрелками и тускло мерцающими мудрёными цифрами.

Денис не стал выглядывать. Он принялся рыскать вокруг в поисках хоть какого-нибудь следа, упоминания о себе, которое мог оставить пленник. Поиски увенчались успехом, в конце концов в кармане у мальчишки оказались: хлебная корка, оставшаяся от чьего-то скудного обеда, дохлый мотылёк, которого раздавили, наступив на него (непременно голой ступнёй!), и игрушечный паровозик из киндер-сюрприза. Денис тихо и радостно восклицал при каждой находке и в голове его роились разные невероятные идеи. Сюда! Сюда привели его, и… это пятно света из окна, не зря здесь меньше всего пыли. Должно быть, маленький Масимба встал в центр золотистого круга, надеясь, что кто-то увидит его, пролетая в небе на самолёте или воздушном шаре. О! Что это? Семена клёна… что бы они могли здесь делать?

Одна вещь надолго завладела вниманием мальчишки. В чулане стояла старая детская коляска, похожая на спрятавшегося там детёныша бегемота. Такие коляски умудряются поскрипывать сразу всеми своими колёсами, так, что получается незатейливая мелодия, похожая на ту, что напевает ночная пичуга. В первый момент эта коляска напугала Дениса до колик. Она была как притаившийся за углом грузовик из фильмов ужасов, который поджидает, когда с игровой площадки на дорогу выкатится мячик, чтобы с рёвом промчаться перед самым носом у перепуганной малышни.

Заперев в груди дыхание, мальчик смотрел на неё, а она (казалось) глазела на него добрым десятком рыбьих глаз, спрятанных в чешуе тента. Ни под каким предлогом Денис не хотел бы увидеть ребёнка, который там спал, и даже его старые пелёнки, если ребёнка там нет.

На самом деле, не было не только ребёнка, но и коляски. Она превратилась в стоящие друг на друге деревянные ящики, когда пятно света вдруг сдвинулось с места и осветило то, что мальчику казалось колесом. Денис оглядел свои потные ладони, а потом взглянул на синие пластиковые часы на запястье. Оказалось, он стоял без движения добрых пятнадцать минут.

Его страху можно найти оправдание. Когда-то, когда Денису было три или четыре года, он восседал на подоконнике и ждал с работы маму, как вдруг увидел как по волнам вечернего сумрака, пересекая их подъездную дорожку и чуть не залезая колесом в клумбу с розами, проплывает чёрная ладья, влекомая двумя изящными руками стройной женщины, одетой в чёрное платье. Эта коляска и пригрезилась ему сейчас; выглядела она, как что-то, в чём можно возить мрачные мысли и тяжёлые воспоминания. Казалось, угодишь в люльку и больше не выберешься, захлебнёшься там, как в пруду со стоячей ледяной водой. Денис хорошо запомнил свои чувства тогда: он перепугался до крика, свалился с подоконника, ударился локтем, и только огромный плюшевый медведь, дежуривший на полу под окном, предотвратил большее несчастье.

У него тоже была коляска, но совсем другая. Когда она стояла на лужайке, то напоминала куст, усыпанный ягодами. И в ней хорошо пахло. Поэтому мальчик, пытаясь рассказать потом маме о том, что его так напугало в тот вечер, не называл этот предмет "коляской", он использовал слова и звуки (всё время разные), которые на языке маленького ребёнка обозначают тревогу.

А потом, почти год спустя, мальчик видел этот скорбный корабль стоящим в прихожей, между мамиными сапогами и папиными ботинками. И ещё раз – на чьём-то балконе рядом с детской площадкой. Оба раза он ревел, будто последний раз в жизни, и родители никак не могли понять, в чём дело.

Наконец, ошалев от происходящего, Денис сел прямо на пол и уставился в окно. Там душное синее небо пересекали чайки, спешащие к заливу. Возможно, его братец с нелепым именем "Масимба" тоже смотрел в это окошко и думал о чайках. Давал каждой имена, одевал их в своей голове в разные одежды, чтобы как-то различать. Одну птицу – во фрак и котелок, как фокусника на недавней книжной ярмарке, другую – в кепку и потрёпанное пальто, как грузчика магазина за углом.