Дети палача. Месть иссушает душу

Глаза женщины вспыхнули. Она вмиг подлетела к нему и крепко схватила за плечи.

– Ты сделал свой выбор! – выдохнула ему в лицо Сэдра.

Фарамор почувствовал рывок. Ноги оторвались от земли, перед глазами промелькнуло лицо женщины, стены, жилистые стволы. Появились клубы зеленого тумана, которые становились все темнее и темнее, пока не превратились в черные маслянистые завихрения.

Раздался тяжелый протяжный рев. Фарамор ощутил жуткий холод. Ледяной воздушный поток, казалось, сдирал кожу и пробирался до самых костей. Рев становился все сильнее – чудовищный, безумный, он буквально раздирал разум. Перед глазами кружил черный вихрь.

Фарамор кричал, но не слышал своего голоса. В сознании проносились разорванные в клочья мысли – в какой-то миг они собрались воедино и разум завопил: «Я не хочу! Будь ты проклята, Сэдра! Что ты сделала, тварь?!»

А потом рев превратился в скрежет, будто нечто чудовищное коверкало груды ржавого железа. В черном вихре появились серые потоки. Они кружились и извивались, сливались друг с другом и распадались…

– Что-то не так! – сквозь скрежет донеслось до Фарамора.

«Сэдра?!»

«Я схожу с ума, Сэдра! – снова завопил разум. – Останови все это! Останови!..»

Вихрь кружился все быстрее и быстрее. К скрежету прибавился пронзительный визг.

«Останови это, тварь! Пожалуйста, Сэдра!..»

Фарамор не чувствовал тела, но испытывал дикую боль – она будто жгла душу, пронзала само естество. Сознание уже скулило, моля о пощаде:

«Прошу, Сэдра… останови это…»

В следующее мгновение вихрь разорвался, разлетелся на серые клочья, которые растворила в себе абсолютная темнота. А тишина поглотила скрежет и визг.

Темнота. Беззвучие. Они наступили так быстро. Спокойствие. Фарамор почувствовал облегчение, а потом…

«Спокойствие? Это не спокойствие! Нет…»

…он испытал глубинный, буквально пожирающий душу ужас. Сознание ощутило безграничную пустоту черного пространства. Вечность, в которой нет ничего. Здесь не было покоя. Великая Пустота не даст сойти с ума. Беспредельная тоска, бесконечное ничто, над которым не властно время. Фарамор чувствовал, что эта Пустота хуже самой страшной боли. Настанет момент и разум начет выть от невыносимой жажды хоть что-то увидеть в этом черном пространстве, услышать хотя бы малейший звук. И эта безнадежность будет всегда, всегда, всегда… Уже сейчас Фарамор желал, чтобы пришло сумасшествие, чтобы разум затуманился и не ощущал этой чуждой бесконечности.

– Успела! Я успела! – голос Сэдры ворвался, как вспышка молнии.

Перед глазами, а может и в сознании, замелькали лица; блестевшее в лучах солнца лезвие топора; брызги крови; сотни глаз; что-то черное и огромное, плывущее среди звезд; объятые пламенем дома; город, над которым клубились красные облака…

– Очнись! – пронзительный женский голос.

На мгновение снова наступила темнота, а потом Фарамор ощутил свое тело. Он распахнул глаза и…

«Сэдра?»

…увидел парящую возле стволов женщину. Наверху медленно колыхалась темно-зеленая хмарь.

Фарамор лежал на полу в подземном зале. Он тяжело дышал, жадно хватая ртом воздух.

– Что-то пошло не так, – голосом похожим на шелест листьев произнесла Сэдра. – Тебя, мальчик, твою душу затянуло в Великую Пустоту. Ты был там всего мгновение, и я сумела тебя вытащить… с трудом, но сумела.

Фарамор не понимал, о чем говорит Сэдра. Сознание, будто проявив милосердие, запрятало память о Пустоте, вихре и боли в какие-то потаенные глубины. На поверхности остались лишь обрывки образов: клубящийся черный туман, серые извивающиеся… ручьи? Змеи? К горлу подкатила тошнота. Он повернулся на бок и его стошнило.

– Что-то пошло не так, – повторила Сэдра. – Я не представляю, как вообще такое могло произойти? Великая Пустота… это странно.

Фарамор вытер рот ладонью, тряхнул головой и поднялся на ноги.

– Какая Пустота? – прохрипел он. – О чем ты?

– Не помнишь? – женщина парила, и ее движения были плавными, будто замедленными во времени. – Ты не помнишь?

– Я помню холод и… что-то мелькало перед глазами, – он поморщился. – Кажется, я кричал.

– Наверное, это хорошо, что ты не помнишь. Да, это хорошо. Несомненно.

Фарамор посмотрел на бледных тварей – бывших жителей деревни. Теперь их рыбьи глаза ему казались осмысленными и даже дружелюбными.

– Ты стал другой, – тихо сказала Сэдра. – Искра очнулась от сна. Я разбудила ее. Не сейчас, но скоро ты все поймешь, мальчик. Очень скоро.

– Пойму – что?

– Всему свое время. У тебя будет помощник, который даст ответы на многие вопросы. Ты с ним встретишься этим же вечером. А теперь… теперь иди. Тебя ждет долгий путь, – женщина начала подниматься к зеленой хмари в вышине зала. Она словно плыла сквозь толщу воды. – Ты всегда желанный гость в моих чертогах, мальчик… всегда… – ее поглотили зеленые сумерки, за которыми двигалось темное нечто. А до Фарамора донеслись последние слова Сэдры: – Забирай жизни… забирай жизни… забирай…

Он выбрался из провала. На небе мерцали звезды. Над лесом поднимался тонкий, окутанный бледным ореолом серп луны.

Фарамор почувствовал странное притяжение леса. Ночь манила на неведомые звериные тропы, в погруженные во мрак чащобы. Это было новое для него ощущение – желание раскрепощенной дикости. «Сэдра изменила меня! – без сожаления подумал он. – Теперь я это чувствую!» В душе Фарамора зарождалось что-то древнее. Оно поднималось из глубин сознания, как давно утерянные воспоминания. Нечто звериное, мощное. Несмотря на ночную прохладу, Фарамора бросило в жар, жутко захотелось пить. С трудом он поборол тягу прямо сейчас броситься в лес и направился к дому Найрада.

В этот раз старик почтил Фарамора тем, что встал с лавки. Он разогнал ладонью вьющийся из трубки дым и пристально взглянул на юношу.

– Твои волосы… они серые! – воскликнул Найрад.

Фарамор поднес к глазам прядь волос и долго смотрел, нахмурив лоб, затем произнес:

– Действительно.

На несколько мгновений в сознании вспыхнул образ черного шара с вращающейся воронкой-бездной. Лицо юноши скривилось в гримасе отвращения. Он зажмурил глаза и тряхнул головой. Образ шара исчез.

– Что с тобой случилось? – заискивающе спросил Найрад, усаживаясь обратно на лавку.

– Ничего… не помню. Я разговаривал с Сэдрой, – невнятно ответил Фарамор.

Он допил остатки воды из кувшина и начал озираться, пытаясь найти какую-нибудь отражающую поверхность, чтобы посмотреть на свои седые волосы со стороны. Найрад догадался, что ищет Фарамор.

– Сейчас, сейчас, – сказал старик и направился в спальню. Скоро вышел, держа в руке начищенную прямоугольную медную пластинку. – Узри! – ухмыльнулся он и протянул пластинку.

Фарамор посмотрел на свое отражение. Из глубин медной глади на него смотрело осунувшееся, обрамленное серыми, как мышиная шерсть, волосами лицо. В красных отблесках пламени из камина оно походило на огненную маску. В нем появилась странная строгость и острота. Глаза блестели как льдинки. Фарамор скривил тонкие губы в улыбке – ему понравилось, как он теперь выглядит. Исчезла та мальчишеская невинность, открытая простота, что была прежде в лице. В глазах появилась сталь, решимость. «Я убью в тебе жалость!» – вспомнил он слова Сэдры.

– Что ж, это к лучшему, – прошептал Фарамор и положил пластину на стол.

– Да, ты сильно изменился, – произнес Найрад. – Сэдра отметила тебя. Отметила. А меня даже не хочет пускать вниз, – заскулил он. – Почему? Я тоже хочу увидеть ее чертоги! Чем я хуже других? Тем, что стар? Многие старики уже живут там внизу. Да, сначала я боялся спускаться, опасался, что мои руки не выдержат, но теперь… Сэдра… воссла-а-авим! Теперь Сэдра не пускает меня. Хочет, чтобы старый бедный Найрад оставался здесь, наверху, в одиночестве. Хочет, чтобы я встречал случайных путников забредших в Совиное Око и оставлял на ночь. Почему я? Старый бедный Найрад хочет вниз, вниз…