– Смотри, не упади, – предостерег я вертлявого младенца, и собирался дать ему еще пару ценных советов, когда сук, на котором я стоял, с треском обломился, и я молча полетел вниз.
Сказать, что я испугался, ничего не сказать!
За четверть секунды полета, я вспомнил всю свою жизнь, успел покаяться во всех грехах, обозвать идиотом себя, Мишку и особенно братца, а так же торжественно поклясться никогда не лазить по деревьям!
Все эти ценные мысли пронеслись у меня в голове за время достаточное для того, что бы с размаху грохнуться на расположенную чуть ниже толстую ветку.
Пребольно ударившись, об нее животом, я, словно летучая мышь, повис, раскачиваясь над бездной кверху тормашками.
В таком положении мне не составляло труда любоваться своими ногами, которые болтались в непосредственной близости от моего носа.
Рассматривая себя со столь необычной точки зрения, я впервые увидел, до чего старые у меня сандалеты и насколько протерты джинсы на коленках.
Где-то внизу бестолково бегал, размахивая руками, Мишка, и участливо спрашивал, как я себя чувствую.
Его глупые вопросы я только потом расслышал, а в начале я не мог ни вздохнуть, не выдохнуть. Так я капитально треснулся.
Прошло некоторое время, прежде чем я, приняв нормальное положение, огляделся.
В мире ровным счетом ничего не изменилось. Все так же чирикали птицы, а кучевые облачка бодро неслись по синему небу. Мой братец, успокоившись, задумчиво ковырял в носу и всецело был увлечен исследованием какой то букашки. Мои страдания его ничуть не взволновали и даже позабавили.
– Интересно, а что было бы, если бы ты упал вниз? – спросил он с чисто детской непосредственностью.
Такое нездоровое любопытство меня возмутило.
– Хочешь, на тебе проверим,– неласково предложил я, ощупывая, пострадавший живот и считая набитые шишки.
Если честно, то я еще легко отделался, лишившись трех пуговиц на рубашке и получив пару синяков и царапин.
Отдышавшись и передохнув, я продолжил эвакуацию любимого брата. Тот усиленно мешал мне, цепляясь за ветки всеми руками и ногами и попискивая со страху.
Изрядно с ним промучившись, я решил облегчить себе жизнь, опрометчиво усадив его на плечи. Эта ошибка чуть не стоила жизни моим ушам. Вскоре, потеряв равновесие, он схватился руками за мои уши, словно за поводья, и только чудом не оторвал их.
Придя в себя, я продолжил спуск, но не прошло и двух минут, как брат, чего-то, испугавшись, так вцепился мне в горло, что мы едва не загремели на землю. Здесь моему терпению пришел конец. И дальше я тащил его за шиворот.
Он злился, но, поглядывая на мою мрачную физиономию, благоразумно помалкивал.
Так мы добрались до последней ветки и……………………………Застопорились.
Четыре метра сверху показались мне восьмью.
От одной мысли, что надо спускаться по отвесному стволу, у меня тряслись поджилки. Дерево стояло на пригорке, и от этого ощущение высоты удваивалось. Нахохлившись, я смотрел вниз на важно расхаживавшего Мишку, из которого так и сыпались умные советы. Давалось они ему легко. Стоя на твердой земле по щиколотку в траве, он прямо таки излучал уверенность.
– Чего тут бояться – разглагольствовал мой друг, поплевывая на ладони. – Подумаешь, каких то четыре – пять метра! Обхвати ствол руками и ногами и спускайся.
В его интонации нет, нет, да и проглядывало легкое презрение к моей нерешительности, и это обстоятельство окончательно вывело меня из себя.
– Хотел бы я посмотреть, как ты бы запел на моем месте – обозлившись, прокричал я, в сильном негодовании.
– Все вы мастаки советовать стоя на земле, а кости ломать мне!
– Ерунда! – хмыкнул Мишка, ничуть не обидевшись. И пожав плечами, с поразительной быстротой забрался к нам на ветку.
– Я же говорил. Все это пустяки, – отдуваясь, сообщил, он, и собрался в обратный путь. Но тут он случайно поглядел вниз и вцепился в меня мертвой хваткой.
– Давай, давай – поторопил я его – нечего здесь задерживаться. Спускайся!
– Ага! Нашел дурака, – почему-то заорал на меня Мишка, – что я самоубийца? Уж лучше посижу здесь……..Пока, кто ни будь, мимо не пройдет!
Меня его заявление развеселило, но Мишке стало не до шуток. Он приуныл почище моего братца. А, считая меня виновником своих бед, он надулся, как мышь на крупу, и не желал со мной разговаривать.
Так мы и сидели – как куры на насесте.
Сидели, и чего-то ждали!
А время шло, и солнце, до того стоявшее над самой головой постепенно клонилось к западу.
– Есть хочется, – нарушил молчание Мишка.
– Не помешало бы,– согласился я, вспомнив, что толком и не позавтракал.
– А я писать хочу – внес свою лепту в разговор ненаглядный братец.
– Может, потерпишь? – уныло осведомился я, заранее зная ответ.
– Я и так давно терплю, мне не только писать хочется, – заныл тот, раскачивая ветку.
– Ну, так снимай штаны и делай, – посоветовал я ему.
– Здесь!? – ужаснулся он, и, покраснев, шепотом признался – Я стесняюсь»
Это заявление меня окончательно добило. И я растерянно взглянул на друга.
– Не бойся, мы отвернемся, – подбодрил его Мишка. Но моего братца это не устраивало.
– Нет! – уперся тот, упрямо набычившись, – мне на одной ветке с вами стыдно! Лучше я повыше заберусь, что бы вы меня не видели
– Об этом и не думай, – поспешно проговорил я, не желая усугублять наше и без того плачевное положение.
Да, скажу я вам, ну и занятие. Мы с Мишкой сидели тремя ветками выше, болтали ногами и ждали пока он, кряхтя поудобней пристраивался.
– Эй, скоро ты там – потеряв терпение, окликнул я его.
– Чего-то не получается, – напряженным голосом отозвался тот.
– Как бы не лопнул, – заботливо покосился на него Мишка, и тут же, кстати, припомнил анекдот про мышь, которая, какая, так выпучила глаза, что ее спутали с совою.