Газетный самолётик

и сколько бы нам ни пророчили гниды,

ему – пережить и Каир, и Берлин,

Египта пески и его пирамиды…

Но сердце стучит и стучит невпопад

средь речек молочных да сытной закуски:

оттуда сюда не идёт снегопад,

и…  сын мой совсем не читает по-русски.

Мой русский из детства шагнул, от крыльца…

В Израиле кланяюсь слову и слогу!

Досадно, что сыну по просьбе отца

«Онегина» вряд ли осилить, ей-богу.

…Бывает, поманит в Израиле Фет

к высотам Голанским, к беседе с абсентом…

А сын позовёт в придорожный буфет –

пускай, по-английски, но с русским акцентом.

*  *  *

Cуетясь, как на камбузе кок,

на своем да на средстве плавучем,

именуемом «Ближний Восток»,

ты случился не слишком везучим.

Для тебя он, наверное, мал

на чудовищном фоне терактов.

Да к тому же ты вдруг захромал,

разогнавшись на велике как-то.

Предпочтений своих не предав,

хоть бы пиво готовый, хоть водку,

только дьяволу душу продав,

ты восточную выбрал походку.

Поменять можно веру и храм –

если что – присягнуть и Пилату…

Но походка меняется там,

где Господь тебя любит «по блату».

Мимозы

По всем дорогам желтые кусты

цветут в Израиле. Красиво… необычно.

И ничего, что рядом все: и ты

летишь ко мне, как в небе тени птичьи…

Люблю кустов несмелую красу,

смотрю, и медлю, и шепчусь с цветами…

Нет ни души в их сказочном лесу,

о чём они потом расскажут сами:

цветы поставлю в старенький кувшин –

и задрожит ворсинок позолота …

С каких они немыслимых вершин

сошли дожить до твоего прилёта?

Достаточно душевной маеты

в их жёлтых пятнах – в них тепло и слёзы…

Как хороши в Израиле цветы! –

в другой стране мы звали их «мимозы».

Уходит день, а с ним с усталых глаз