Данный факт выясняется из позднейшего сообщения Тверской летописи. Под 1408 г. она сообщает, что праправнук Александра Невского – великий князь Василий Дмитриевич – выступил в поход против литовцев. Василий I предложил участвовать в походе тверскому великому князю Ивану Михайловичу, но неожиданно получил отказ. Его причиной стало то, что двумя годами ранее, в 1406 г., тверской князь воевал вместе с московским против Литвы. На реке Плаве противоборствующие стороны заключили между собой перемирие.
Однако в договорной грамоте при перечислении князей, союзников Москвы, тверской князь упоминался одним из последних. Иван Михайлович счел такое оформление соглашения оскорбительным для себя и двумя годами позже отказался помогать своему соседу. При этом он обратился к Василию I с особым посланием, подчеркивая свое более высокое происхождение, указывая, что Даниила Александровича, предка Василия I, воспитал пращур Ивана Михайловича Ярослав Ярославич, тиуны (наместники) которого семь лет сидели в Москве: «По роду есми тебе дядя мой пращуръ великий князь Ярославъ Ярославичь, княжилъ на великомъ княжении на Володимерскомъ и на Новогородцкомъ; а князя Данила воскормилъ мой пращуръ Александровича, се(де)ли на Москве 7 летъ тивона моего пращура Ярослава. И по томъ князь великий Михайло Ярославичь, и по нем Дмитрей и Александр, вси сии дръжаша Новогородское и Володимерское великое княжение»[13 - ПСРЛ. Т. XV. Рогожский летописец. Тверской сборник. М., 2000. Стлб. 474 (второй пагинации); Кучкин В. А. Первый московский князь. С. 297–299.].
Как видим, главный упрек тверского князя заключался в том, что, признав тверского князя «братом», то есть равным себе, Василий I не написал в грамоте его имени сразу после своего.
Вплоть до смерти великого князя Ярослава Ярославича в 1271 г.[14 - ПСРЛ. Т. XVIII. Симеоновская летопись. М., 2007. С. 74.] Даниил являлся московским князем чисто номинально. Но даже и тогда десятилетний княжич был слишком юн для самостоятельного княжения. Поэтому известный знаток княжеских родословий А. В. Экземплярский (1846–1900) предположил, что опекуном Даниила стал еще один брат Александра Невского – Василий Ярославич, которому после смерти брата досталось Владимирское великое княжение [15 - ПСРЛ. Т. XVIII. С. 74; Экземплярский А. В. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период с 1238 по 1505 г. Т. II. Владетельные князья Владимирских и Московских уделов и великие и удельные владетельные князья Суздальско-Нижегородские, Тверские и Рязанские. СПб., 1891. С. 273.].
Правда, Василий Ярославич прокняжил всего четыре года и скончался в январе 1276 г.[16 - ПСРЛ. Т. XVIII. С. 75.] Великокняжеский стол перешел в новое поколение Рюриковичей и достался по старшинству сыну Александра Невского Дмитрию. К этому времени Даниил достиг 15-летнего возраста, с которого юноши считались совершеннолетними и полностью годными к военной службе. Возможно, именно с этого времени он стал княжить самостоятельно.
Но полностью взрослым человек признавался в это время только после женитьбы. Князь Даниил Александрович был женат, в браке имел детей, но вплоть до самого последнего времени не было известно не только происхождение его супруги, но даже ее имя. Выяснить имя жены Даниила удалось только в 1995 г., когда С. В. Коневым (1958–2008) был введен в научный оборот уникальный Ростовский соборный синодик.
Термином синодик обозначают книги, куда записываются имена умерших для поминания в храме или монастыре. Согласно православному учению, молитвы об усопших – это продолжение наших отношений с ближними, которые перешли из временной жизни в жизнь вечную. Однако многие перед смертью не успели сподобиться таинства покаяния и святого причащения, умерли неожиданной или насильственной смертью. Но поскольку скончавшиеся уже не могут сами покаяться, только молитвы за них могут облегчить их загробную участь. Считается, что подобные молитвы особенно действенны в дни, имеющие особое значение для скончавшегося: дни рождения, крещения, упокоения, именин. Синодики прочитывались в церкви во время богослужений.
Историки обратили внимание на синодики еще в XIX в. прежде всего как на источники по генеалогии. Любому исследователю родословцев известны случаи, когда из них нередко выбрасывались целые ветви рода, «захудавшие» к моменту их составления. Причиной этого было характерное для русского Средневековья местничество, когда продвижение по карьерной лестницы зависело от прежних служб предков. В отличие от родословцев, синодики являются источником более достоверным, поскольку никому даже в голову не приходило вычеркивать из них своих предков или вписывать туда мифических родоначальников, что сплошь и рядом видим в родословцах, особенно поздних.
Однако первая попытка изучения синодиков оказалась неудачной. Простые перечни имен, без пояснений, практически ничего не давали исследователям. Известный источниковед Н. П. Лихачев (1862–1936) с горечью должен был констатировать, что синодики «дают материал малопригодный сам по себе»[17 - Лихачев Н. П. Разрядные дьяки XVI в. СПб., 1886. С. 86.]. Академик С. Б. Веселовский (1876–1952), обратившись к изучению московского боярства, также затронул тему синодиков как исторического источника. Он отмечал, что синодики составлялись «по мере дачи вкладов, по родам». Когда синодики от ежедневного использования на службах ветшали и приходили в негодность, их переписывали. При этом «совершалась работа упорядочения и приведения в порядок и систему накопившегося материала». Лица, записанные в разное время, группировались по родам. «Это нарушало хронологию и приводило к частым ошибкам, к ошибочному соединению в роды или разъединению». Помимо ошибок переписчиков анализ синодиков осложняется тем, что «в одних случаях лиц записывали в порядке восходящем, в других в нисходящем, мешали боковые линии, родственников жен и т. п.». В итоге ученый пришел к выводу: «Данные синодиков, взятые сами по себе, в большинстве случаев совершенно непригодны. Но в соединении с родословными материалами, в случае, когда известно родословное древо, они являются очень ценным пополнением и коррективом для родословного материала как источник весьма достоверный… В общем синодики являются очень трудным с точки зрения исследования, но ценным источником, требующим особой осторожности и острой критики»[18 - Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969. С. 26, 27.].
На этом фоне Ростовский соборный синодик выделяется своей исключительностью: он указывает не только имена, но и отчества записанных в него лиц, и к тому же составлен по семейным записям более ранним, чем имеющиеся в нашем распоряжении родословцы. Из него впервые узнаем имя жены Даниила Московского, а также неизвестных по другим источникам трех из девяти их сыновей. Читаем:
«Князю Данилу Александровичю Московскому и княгине его Агрепене и сыновомъ его Михаилу, Александру, Борису, Семиону, Василию, Афонасию, Данилу вечная память.
Великому князю Юрию Даниловичю скончавшемуся нужною смертию и княгине его Агафии вечная память.
Великому князю Ивану Даниловичю всея Руси скончавшемуся въ мнишеском чину и княгине его Елене вечная память»[19 - Конев С. В. Синодикология. Ч. II. Ростовский соборный синодик // Историческая генеалогия. 1995. № 6. С. 99.].
Итак, жену Даниила звали Агрипиной[20 - Императрица Екатерина II, живо интересовавшаяся прошлым России, являлась автором «Записок, касательно российской истории», составленных в воспитательных целях для ее внуков Александра и Константина. В работе над ними она широко использовала летописи, включая и не дошедшие до нашего времени. Судя по ним, «супруга его [Даниила] была княгиня Мария» (Екатерина II, императрица. Российская история. Записки великой императрицы. М., 2008. С. 652). Но, вероятнее всего, это было ее монашеское имя.]. Появление этого уникального источника вызвало у историков желание выяснить происхождение супруги Даниила. Московский исследователь А. А. Горский вспомнил известный обычай, когда имена детям нередко даются по именам близких родственников. При этом он указал, что из завещания внука Даниила – великого князя Семена Гордого – 1353 г. известно, что у последнего была тетка Анна[21 - ДДГ. № 3. С. 13.].
В этой связи историк задал вопрос – известны ли в княжеских семьях той эпохи такие же сочетания имен, как в семье Даниила Московского: Агрипина и Анна. И оно нашлось, правда, в обратной пропорции: Агрипиной звали дочь князя Ростислава Михайловича (сына Михаила Черниговского), обосновавшегося в Венгрии в 1245 г. после поражения в войне с Даниилом Галицким. Подобный выбор был не случаен – женой Ростислава и, соответственно, матерью Агрипины являлась Анна, дочь венгерского короля Белы IV. Он-то и приютил зятя в своих владениях. При этом подобное сочетание имен было единственным у Рюриковичей вплоть до конца XIII в.
Младшей сестрой дочери венгерского короля Анны была Констанция, вышедшая за Льва Даниловича, сына Даниила Романовича Галицкого. И хотя полного перечня детей Льва и Констанции в источниках нет, А. А. Горский предположил, что у Льва могла быть еще одна дочь по имени Агрипина. Именно она, на его взгляд, стала женой Даниила Московского. По его мнению, брак Даниила был заключен в 1282 г.
Но тут перед историком возникли сложности. Лев Данилович приходился двоюродным братом Александру Невскому (их матери были сестрами, дочерями торопецкого князя Мстислава Мстиславича Удалого). Соответственно, Даниил Московский и возможная дочь Льва Даниловича являлись бы родичами в шестой степени родства, а такие браки запрещались Церковью. Пытаясь обойти это препятствие, А. А. Горский указал на подобный прецедент – дочь Ярослава Тверского, брата Александра Невского, вышла замуж за Юрия Львовича, хотя они также являлись троюродными братом и сестрой, а значит, церковное согласие на их брак было получено. При этом ему пришлось выстроить достаточно сложную конструкцию, предположив, что брак Даниила был заключен в 1282 г. одновременно и в увязке с женитьбой Юрия Львовича на тверской Ярославне.
Однако исследователь не учел того, что большинство историков признают 1281 г. годом рождения старшего сына Даниила Юрия[22 - Русский биографический словарь. [Т. 4] (Гааг – Гербель). М., 1914. С. 254–255.]. Справедливости ради отметим, что дата появления Юрия на свет неизвестна. Ее приходится вычислять косвенным путем. Известно, что в 1297 г. Юрий женился в Ростове на дочери князя Константина Борисовича Ростовского[23 - ПСРЛ. Т. XXV. Московский летописный свод конца XV в. М., 2004. С. 158.]. Юноши в средневековой Руси вступали в брак обычно в 15-летнем возрасте. Так, в 1366 г. в пятнадцать с небольшим лет Дмитрий Донской женился на дочери суздальского князя Евдокии[24 - ПСРЛ. Т. XXV. С. 394.]. Отсюда вытекает, что Юрий появился на свет в 1281 г.
Пытаясь доказать, что Даниил женился в 1282 г., исследователь выдвинул новое предположение: «В этом случае старший сын Даниила Юрий мог родиться не ранее 1283 г. и вступил в брак в 1297 г. максимум в 14 лет, что вполне возможно». Поскольку родство в 6-й степени, имевшее место в обеих парах, требовало церковной санкции, удобнее ее было просить для двух браков сразу. При этом он указал, что аналогичный случай – два матримониальных союза между троюродными братьями и сестрами, заключенных в одно время и в одном семействе (Рюрика Ростиславича), – имел место столетием ранее – в 1183 г.[25 - Горский А.А. О династических связях первых московских князей // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2018. № 4 (74). С. 42–51.]
Но и здесь исследователь, строя свою версию, не учел одной детали: разрешение на подобные браки мог дать только митрополит «всея Руси», которого в тот момент не было: предшествующий митрополит Кирилл умер 6 декабря 1281 г., а следующий – Максим – прибыл на Русь только в 1283 г.
Самым же главным возражением против предполагаемого брака Даниила с дочерью Льва Даниловича является разница в их статусе. Если Лев Данилович являлся одним из сильнейших на Руси, то Московское княжество на тот момент было почти незаметным на политической карте своего времени, а младший сын Александра Невского явно терялся на фоне прочих русских князей. Между тем браки заключались, как правило, с равными по положению семьями. Поэтому жену Даниила следует искать среди соседей Москвы.
Самым ближним к будущей российской столице являлся Звенигород, небольшой городок на Москве-реке в полусотне километров от московского Кремля. По нему получили свою фамилию князья Звенигородские, происходившие из черниговского княжеского дома. По нашему предположению, женой Даниила Московского могла стать одна из звенигородских княжон. Судя по анализу родословия князей Звенигородских, она являлась сестрой князя Мстислава Михайловича Карачевского и Звенигородского, жившего приблизительно в то же время, что и Даниил Московский[26 - Аверьянов К. А. Становление Московского княжества. М., 2023. С. 249–250.].
Летописцы ничего не говорят о времени брака Даниила Московского. Во второй половине XIII в. московские и звенигородские князья были не самыми заметными князьями на Руси, и поэтому брак между ними прошел мимо внимания летописцев. Тем не менее у нас имеются основания хотя бы приблизительно вычислить его. Поскольку к 1276 г. он достиг 15-летнего возраста, с которого юноши могли жениться, возможной нижней датой женитьбы Даниила следует признать именно этот год. Что касается верхней даты, то ее следует связать с моментом рождения Юрия, старшего из сыновей Даниила. Большинство исследователей, как отмечалось выше, говорит о его рождении в 1281 г. Тем самым можно говорить, что Даниил женился в промежутке между 1276 и 1280 г.
В качестве приданого за своей женой Даниил получил пару волостей в Звенигородском уделе. У нас даже имеется возможность указать, какие именно. Судя по духовным грамотам московских князей XIV в., речь должна идти о Великой или Юрьевой слободе, лежавшей по среднему течению реки Рузы и получившей имя по старшему сыну Даниила, а также соседней Окатьевой слободки (к северо-западу от нынешнего города Рузы), название которой происходит от ее вероятного устроителя Окатия, родоначальника боярского рода Валуевых[27 - Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969. С. 231.].
Согласно Ростовскому соборному синодику, в браке у Даниила родились девять сыновей, тогда как Первая Новгородская летопись перечисляет лишь шесть: «Сынове Даниловы: Юрьи Великыи, Иванъ, Борисъ, Семеонъ, Александръ, Афанасии»[28 - ПСРЛ. Т. III. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М., 2000. С. 465–466.], а Симеоновская летопись пять: «Даниловы сынове: Юрьи, Александръ, Борисъ. Иванъ, Афанасеи»[29 - Там же. Т. XVIII. С. 24.]. Поскольку летописцами в дальнейшем упоминаются только пять сыновей Даниила, следует полагать, что остальные сыновья умерли в младенчестве. Известно, что старшим из сыновей был Юрий, а относительно же последовательности появления на свет других у историков идут споры. Про дочерей Даниила никаких сведений нет.
Первыми шагами Даниила в качестве московского князя, судя по всему, стали меры по преодолению последствий Батыева нашествия. Во время штурма Москвы 20 января 1238 г. город сильно пострадал. По свидетельству летописца: «Люди избиша от старьца и до сущаго младенца, а град и церкви святыя огневи предаша, и манастыри вси и села пожгоша и много именья вземше, отъидоша»[30 - Там же. Т. I. Стлб. 461.]. Очевидно, тогда же были разрушены и деревянные стены Кремля, заложенного еще Юрием Долгоруким в 1156 г. Археологами при раскопках были обнаружены следы разгрома московской крепости – слои пожарищ, погибшие жилища. Немыми свидетелями этих страшных дней явилась находка двух богатых кладов, обнаруженных на территории Кремля в 1988 и 1991 гг.[31 - Панова Т. Д. Клады Кремля. М., 1996.]
Вероятно, Даниил восстановил городские укрепления. Прямых указаний в источниках на это нет, поскольку московское летописание возникает лишь при внуке Даниила – Семене Гордом – около 1340 г. Однако судить об этом можно на основании того, что в начале XIV в. Москва успешно отразила осаду тверских князей.
Одновременно в Кремле возводится и первый каменный храм. Правда, историками принято считать, что первой каменной церковью Москвы стал Успенский собор времен Ивана Калиты. Это утверждение основано на записи летописца конца XV в.: «6834 (1326) августа 4, пресвященыи митрополитъ Петръ заложи на Москве прьвую церковь камену Успение Богородица, при князи Иване Даниловиче…»[32 - ПСРЛ. Т. XXIII. Ермолинская летопись. М., 2004. С. 102.]. Однако находки археологов показывают, что еще до этого на месте Успенского собора ранее существовал каменный храм, возведенный в конце XIII в. Его небольшие остатки обнаружили во время раскопок[33 - Цуканов М. П. Предисловие // Успенский собор Московского Кремля. Материалы и исследования. М., 1985. С. 5.].
В качестве московского князя Даниил впервые упоминается в летописях лишь под 1282 г., когда он оказался втянутым в междоусобную борьбу коалиции Новгорода, Твери и Москвы с великим князем Дмитрием Александровичем Переславским: «Идоша новгородци на Дмитриа к Переяславлю, и Святославъ со тферици, и Данило Олександрович с москвици; Дмитрии же изиде противу плъкомъ со всею силою своею и ста въ Дмитрове»[34 - ПСРЛ. Т. III. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. С. 325.].
Но владел ли Даниил в этот период всей Москвой? Академик М. Н. Тихомиров (1893–1965) обратил внимание на известие Супрасльской летописи первой половины XVI в. о смерти Даниила Московского, которая добавляет, что он «княжив лет 11»[35 - ПСРЛ. Т. XVII. Западнорусские летописи. М., 2008. Стлб. 27.]. Перед нами явно слова, пропущенные в других летописях. Поскольку известно, что Даниил умер в 1303 г., начало его московского княжения, исходя из данного сообщения, следует отнести к 1292 г.
Не зная, как разрешить данное противоречие, М. Н. Тихомиров писал: «Из противоречивых показаний летописей как будто можно сделать одно заключение – признать ошибкой или данные Супрасльской летописи, или противоречащее ей свидетельство Никоновской летописи, называющей Даниила московским князем уже в 1282 г. Но возможно и другое предположение – признание ошибки в дате, поставленной в Супрасльской летописи, особенно ценной для истории ранней Москвы. Вместо цифры 11 в ней могло стоять 21, так как буквы “
” для обозначения 10 и “
” для обозначения 20 очень близки по написанию. Тогда окажется, что Даниил сделался московским князем в 1282 г.»[36 - Тихомиров М. Н. Древняя Москва XII–XV вв. Средневековая Россия на международных путях XIV–XV вв. М., 1992. С. 21.].
Правда, согласиться с тем, что перед нами описка, довольно трудно. Цифра 11 записывалась как «
», а 21 – как «
». В данном случае видим не только описку, но и перестановку букв, что маловероятно. Поэтому приходится искать иное объяснение разногласий летописей, отмеченных М. Н. Тихомировым.
Все становится на свои места, если вспомнить, что в Москве существовала традиция совместного владения городом и ближайшей округой, которая прослеживается по духовным и договорным грамотам московских князей XIV–XVI вв. Однако они дошли до нас только начиная с завещаний Ивана Калиты. Поэтому историки, говоря о совместном владении Москвой князьями, начинают его обзор именно с этих источников. Между тем благодаря случайной оговорке Супрасльской летописи становится понятным, что данная традиция, когда в Москвой владел не один князь, а по крайней мере два совладельца, возникла еще в XIII в.
При этом следует подчеркнуть, что главной обязанностью князей-совладельцев являлась совместная оборона города при нередких тогда вражеских нашествиях. Это требовало единоначалия в делах обороны княжества. Один из князей-совладельцев обязательно признавался «великим» по отношению к своим совладельцам. Подобная ситуация совместного владения была характерна и для других русских городов и княжеств этого времени. Москва в этом плане не представляла какого-то исключения.
Оговорка Супрасльской летописи показывает, что ее составитель не ошибался, когда говорил об 11 годах именно самостоятельного княжения Даниила в Москве, начиная с 1292 г. Данное обстоятельство позволяет выяснить имя московского совладельца Даниила. Под этим годом летописцы сообщают о смерти старшего сына великого князя Дмитрия Александровича – Александра: «Преставися у великаго князя у Дмитриа сынъ Александръ в татарехъ»[37 - ПСРЛ. Т. III. С. 327.]. Очевидно, именно он и был совладельцем Даниила в Москве. Только после его кончины Москва стала полной собственностью младшего сына Александра Невского.
На протяжении 80–90-х годов XIII в. Даниил активно участвует в политической жизни Северо-Восточной Руси. В это время развернулась борьба между двумя группировками князей: великим князем Дмитрием Александровичем Переславским, Даниилом Александровичем Московским и Михаилом Ярославичем Тверским, с одной стороны, и Федором Ростиславичем, князем ярославским и смоленским, вместе с Андреем Александровичем Городецким, будущим великим князем владимирским, с другой стороны. Эта борьба была порождена ордынским фактором. Коалиция переславского, московского и тверского князей ориентировалась на Ногая, правителя западной части улуса Джучи, тогда как их противники стояли за хана Волжской Орды Тохту.
В 1293 г. князю Андрею Александровичу Городецкому удалось получить у хана Тохты сильную ордынскую рать во главе с братом хана Дюденем, которая направилась на владения «проногайской» коалиции князей. Удар ордынцев был страшен, и еще долго на Руси вспоминали «Дюденеву рать». При этом земли союзников ордынцев – Федора Ростиславича и Андрея Александровича – не подвергались разорению. Летописец подробно перечисляет города, взятые ордынцами. В их числе названа и Москва[38 - ПСРЛ. Т. XXV. С. 157.]. В итоге Дмитрий Переславский вынужден был уступить великокняжеский стол брату Андрею. Вскоре после этого Дмитрий скончался.
При этом споры русских князей не прекратились. В 1296 г. во Владимире состоялся княжеский съезд. При этом его участники разделились на две партии. Во главе первой встал великий князь Андрей Александрович, которого поддержали Федор Ростиславич Ярославский и Смоленский и Константин Борисович Ростовский. Их противниками выступили Даниил Московский, Михаил Тверской и переславцы. Распри на съезде чуть не дошли до вооруженных стычек, но все же князьям удалось договориться и они разъехались восвояси[39 - Там же. Т. I. Стлб. 484.].
О напряженной ситуации в княжеских отношениях хорошо свидетельствует договорная грамота между Тверью и Новгородом. Обращаясь к новгородскому архиепископу Клименту, тверской князь Михаил Ярославич писал: «Поклонъ от князя от Михаила къ отьцю ко владыце. То ти, отьче, поведаю: с[ъ бр]атомь своимъ съ стареишимъ съ Даниломъ одинъ есмь и съ Иваномъ; а дети твои, посадникъ, и тысяцьскыи, и весь Новъгородъ на томъ целовали ко мне крьст: аже будеть тягота мне от Андрея, или от тат[ар]ина, или от иного кого, вамъ потянути со мною, а не отступите вы ся мене ни въ которое же веремя»[40 - Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.; Л., 1949. № 4. С. 14.].
Следует объяснить, о чем идет речь в данном документе. Из него выясняется, что между Москвой, Тверью и Новгородом был заключен союз, направленный против великого князя Андрея Александровича. При этом союзники опасались военных действий как со стороны великого князя, так и со стороны татар, очевидно, поддерживавших Андрея. Хотя грамота не датирована, историки уверенно относят ее к 1296 г. на основании того, что «розмирье» между князьями, упоминаемое в ней, резко обозначилось на княжеском съезде во Владимире в этом году. В своем послании новгородскому архиепископу Михаил Тверской упоминает своих союзников: Даниила (это, без сомнения, московский князь) и Ивана. В нем историки полагают Ивана Дмитриевича, сына великого князя Дмитрия Александровича, после смерти которого ему досталось Переславское княжество.
Однако в этом усомнился В. А. Кучкин. Поводом для этого стала запись в одной из новгородских книг – в пергаменной ноябрьской Служебной минее. В ней на полях имеется запись конца XIII в.: «В лето 6804 (1296. – Авт.) индикта 10 при владыце Клименте, при посаднице Андрее съгониша новгородци наместниковъ Андреевыхъ съ Городища, не хотяще князя Андрея. И послаша новгородци по князя Данилья на Мъсквоу, зовоуще его на столъ в Новъгород на свою отциноу. И присла князь переже себе сына своего въ свое место именемъ Ивана. А сам князь Данилии. Того же лета поставиша мостъ великыи чересъ Вълхово. А псал Скорень, дьякон святыя Софии»[41 - Янин В. Л. Новгородские акты XII–XV вв. Хронологический комментарий. М., 1991. С. 150–151. Запись неоднократно издавалась. См.: Щепкина М. В., Протасьева Т. Н., Костюхина Л. М., Голышенко В. С. Описание пергаменных рукописей Государственного Исторического музея. Ч. 1. Русские рукописи // Археографический ежегодник за 1964 год. М., 1965. С. 146.].
Указанные в записи лица действительно известны в то время: архиепископ Климент занимал новгородскую кафедру с 1276 по 1299 г., а посадник Андрей Климович исполнял должность новгородского посадника с перерывами с 1286 по 1316 г. Но самое главное – приглашение на новгородский стол князя Даниила Александровича подтверждается находкой в Новгороде его свинцовых печатей[42 - Янин В. Л. Актовые печати Древней Руси X–XV вв. Т. 2. М., 1970. С. 12–13.]. Для нас эта запись интересна тем, что в ней впервые упоминается сын Даниила Иван Калита, которого отец послал прежде себя в Новгород.
Поскольку запись сделана на ноябрьской минее, можно полагать, что писец описывал события ноября 1296 г. На основании этого историк отнес заключение упомянутого новгородско-тверского договора к ноябрю 1296 г. или несколько более позднему времени[43 - Кучкин В. А. Первый московский князь. С. 305–309.]. Но, сделав шаг в правильном направлении, он допустил ошибку, соотнеся упоминаемого в договоре Ивана с сыном Даниила вместо Ивана Дмитриевича Переславского.
Биография Даниила содержит еще одну загадку. Уже после смерти Даниила Московского и Андрея Александровича в борьбу за великое княжение вступили Михаил Ярославич Тверской и Юрий Данилович Московский. Историки XIX в. выражали определенное удивление по поводу того, что в борьбу за владимирский стол ввязался Юрий, на их взгляд, не имевший на него никаких прав. По этому поводу С. М. Соловьев (1820–1879) указывал, что «по прежнему обычаю старшинство принадлежало Михаилу Ярославичу Тверскому, поскольку он был внуком Ярослава Всеволодовича, а Юрий Данилович Московский – правнуком, и отец его Даниил не держал старшинства»[44 - Соловьев С. М. Соч. Кн. 2. М., 1988. С. 209.].
На первый взгляд, мнение историка полностью подтверждается фактами. Напомним, что после кончины Александра Ярославича Невского, являвшегося в 1252–1263 гг. великим князем владимирским, великокняжеский стол перешел к его брату Ярославу Ярославичу Тверскому, занимавшему его с 1263 по 1272 г. В этом году Ярослав умер и новым великим князем стал еще один брат Александра Невского – Василий Ярославич Костромской, скончавшийся в 1276 г.
Затем владимирский великокняжеский стол перешел в следующее поколение Рюриковичей Северо-Восточной Руси. Великим князем владимирским с 1277 г. стал второй сын Александра Невского – Дмитрий Александрович Переславский. У него Владимирское великое княжение оспаривал его брат – третий сын Александра Невского – Андрей Александрович Городецкий. В 1294 г. Дмитрий скончался, и великокняжеский стол был окончательно закреплен за Андреем Александровичем Городецким. Великим князем владимирским он был вплоть до своей кончины летом 1304 г. К этому моменту других сыновей Александра Невского в живых уже не оставалось (младший из них – Даниил Александрович Московский – скончался в начале весны 1303 г.) и великокняжеский стол достался Михаилу Ярославичу Тверскому, как старшему в роду северо-восточных Рюриковичей. На нем он сидел вплоть до своей смерти в 1318 г., когда великим князем стал старший сын Даниила Московского Юрий Данилович.