Красная точка

Между прочим, обладая коллекцией западных дисков, Инна была гораздо ближе к гламурной эстетике, чем все остальные соседи, но каждый раз выходило так, что именно Вася понимает во всём этом шоу-бизнесе (тогда и слов-то таких, правда, не знали) больше подружек, вместе взятых. Подобно режиссёру, совмещённому с продюсером, он как бы ставил Инне концертные номера, глядя на происходящее глазами стороннего зрителя.

Песня не прощается с тобой

Инна постоянно напевала одну песню, задушевность которой переплеталась с официальностью. Вступая на её территорию, Инна внутренне преображалась, становилась в позу, более логичную для бронзового памятника. Она замирала, широко распахивала глаза, как если начинала смотреть на мир иначе. Не так, как раньше.

Ночью звезды вдаль плывут по синим рекам,
Утром звезды гаснут без следа.
Только песня остается с человеком.
Песня – верный друг твой навсегда!

Обычно этим шлягером десятилетней выдержки начинали и заканчивали итоговые концерты фестиваля «Песня года». Его смотрела вся страна, трансляцию вели из концертного зала «Россия», именно здесь и в этот самый момент неофициально назначали главного исполнителя сезона. Мысленно Инна переносилась туда, на самую важную сцену страны, для того чтобы, набравшись дополнительного воодушевления, перейти к пафосному припеву.

Через годы, через расстоянья,
На любой дороге, в стороне любой
Песне ты не скажешь до свиданья,
Песня не прощается с тобой!

Такие песни в Советском Союзе особенно любили – они выполняли роль отдушины: постоянный официоз надоедал, особенно в приватной жизни, а такие сочинения «советских авторов» позволяли вроде бы как расслабиться, но при этом не терять бдительности.

Отдушина

Однако своим неформатным исполнением Бендер разрушала железобетонный пафос песенной конструкции. Музыкально талантливая «от пуза», уже на втором куплете Инна сдвигала ритм сочинения С. Острового и А. Островского, всё более и более его приджазовывая, чтобы последние куплеты исполнять уже на территории свободной импровизации, враскачку.

В лютый холод песня нас с тобой согреет,
В жаркий полдень будет как вода.
Тот, кто песни петь и слушать не умеет,
Тот не будет счастлив никогда!

После чего Инна пускалась в плавный патриотический перепляс, словно бы иллюстрирующий навязчивость всех этих чужих мелодий и чужих слов, которому было явно мало места в пушкарёвской комнате, но танцевала она, угловатая оглобля, настолько неловко, что хотелось отвернуться или закрыть глаза.

Вася наставлял дебютантку так, точно за его спиной как минимум хореографическое училище; точно он единственный знает, как нужно. Эта уверенность, причём в самых разных жизненных сферах, и дальше вела его по жизни, делая более опытным, чем есть на самом деле. Вася будто бы знал know-how: как сделать всё максимально правильно и эффектно. Точно только для него одного существовала какая-то изначальная предзаданность единственно возможного оригинала, который возможно подглядеть одним глазком и, пока никто не видит, ретранслировать в окружающий мир.

Как важно быть несерьёзным

Впрочем, с подругами Вася позволял себе быть несерьёзным и много кривлялся, наставничая Инне. С некоторым недоумением он замечал, что в этом заступе на чужую территорию его никто не останавливает, воспринимает должным, и, таким образом, можно внедряться в подкорку той же Инне всё дальше и дальше.

Васе доверяли, а он пока не догадывался, что сталкивается здесь с важнейшей чертой женского мировосприятия, основанного на открытости и постоянных открытиях, позволяющих женщинам из-за родовой неуверенности развиваться и дальше, всю жизнь (в отличие от мужчин, рано закрывающихся от мира и быстро роговеющих внутри капсулы одномерной правоты). Ведь если ничего не впускать внутрь, невозможно оплодотворить свой сущностный центр и понести миру новую целостность, складывающуюся из заимствований и влияний, вливаний чужого начала.

Пушкарёва пристально наблюдает за их игровыми «репетициями», и совсем непонятно, что у неё, вечной молчуньи, страстно сжимающей первый том «Ярмарки тщеславия», на уме. Васе-то, разумеется, грезилось восхищение его вкусом и умом, демонстрируемым как бы исподволь и применительно только к конкретному поводу. Неопытный и самоуверенный в близком кругу, он ещё не знал, как люди умеют злословить за спиной, и тем более не понимал, что неосознанно выставляется талантами перед Леной, завоёвывая её уважение за счёт мягкотелости, податливости Инны.

– Инна, ну, ты и дура, хотя бы и Пугачёва…

Прекрасна без извилин

Однажды Вася как-то бросил соседке в сердцах глупую фразу, та запомнила, затем часто повторяла, но не по злобе, а оттого, что смешно. Да и на что обижаться, если Вася тут же нашёлся и исправился (вежливый же, воспитанный мальчик), «снизив пафос» обиды ласковыми стихами из одного журнала. Умел ведь. И знал когда. Инна на них запала, попросила записать.