Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

Римини, Равенна. Классе

Совершенно понятно, почему Дант нашел пристанище в Равенне. Этот город для отдыха и тихой смерти…

    Александр Блок в письме Валерию Брюсову от 02.10. 1909

…и тут стало как-то совершенно понятно, что нет никакой Италии, а есть эманации чистейшей (как спирт) спиритуальности, а то, что страна говорит по-итальянски и хранится на Апеннинах, – совершеннейшая случайность.

Дух веет где хочет и может, климат да история ему в помощь, но какая же разница, где произрастает тот или иной сад?

Мне это стало очевидным еще в Венеции, которая, очевидно же, ни разу не Италия, но что-то совершенно особое, ни на что не похожее, диковина. Дива.

***

Суть в том, что и во всей прочей географии важным оказывается текст, а не контекст – сбор грибов в заповедных лесах больших соборов, баптистериев, под черепичной кровлей деревенских церквей и периферийных храмов; струящийся пряный дух, припекающий макушку; ну и всякие иные кулинарные радости большого, разлапистого тома, поделенного на главы, ждущего охотников на привале. Когда между страниц встречаются песок и травинки.

Совсем иначе исполненные и наполненные промежутки, временны?е ли, территориальные. Возможность пожить другой жизнью, своей и чужой одновременно. Редуцироваться до себя отныне в благоприятных, а не угнетенных и угнетающих обстоятельствах.

Все это похоже на светлый коридор воздуховода, на сам воздуховод, вынужденный принимать для человеков вид страны, населенной планетами удивительных городов.

***

Путешествие выполняет те же функции (потакает тем же потребностям), что и написание текстов, немного иными средствами, конечно.

Правда, текст уже сам по себе результат, хотя, возможно, и промежуточный, а путешествие только стремится осуществить свои преобразования, но главное же во всем этом не то, что будет, но то, что уже есть, – одинокая фигура путника, как бы лишенного, подобно былинке, своего веса; носимого по необъятным территориям, способным пробуждаться лишь под взглядом странника – и вновь засыпать вечным сном, стоит их покинуть. Текст тоже путешествие и перемещение по формам априорного опыта, голимое одиночество голого человека, оставляющего следы на прибрежном песке…

***

Оно же копится, откладывается на стенках сосудов, как холестерин или возраст, никуда не девается – карта накопленных впечатлений и городов, в которые врастал, даже если более туда не возвращался.

Даже если они стерлись реверсом римской или греческой монеты, тем более что я люблю вживаться в новые территории – сам этот процесс вживания, распадающийся на стадии в духе системы жанров, поджанров и маргинальных дискурсов. Так и носишь с собой незримую эту усталость, копоть увиденного и пережитого, все сильней и сильней туманящую зренье.

И тем не менее едешь снова и снова туманить то, что снаружи, и наводить резкость на то, что внутри. Пытаясь понять, как они, два этих процесса, между собой связаны.

Твиты полета и заезда в Римини

Вт, 12:00: Осознал, что пересылать файлы мне теперь больше нравится через мессенджер, а не через электронную почту, как раньше. Письмо уходит, исчезая, а в чате наглядно видно, что собеседник нашел сообщение и прочитал его.

Ср, 05:59: Первый раз лечу в самолете, где вообще нет детей. Да и кто их возьмет на утренний, шестичасовой рейс. Взлетаем на первой зорьке.

Ср, 06:05: Попросив на взлете убрать все гаджеты, стюардесса села на приставной стульчик и уставилась в свой айфон.

Ср, 09:12: Здесь август. Воздух рельефен. Сразу же хочется переодеться во что-нибудь светлое. Но вместо этого надеваю темные очки.

Ср, 16:44: От аэропорта до ж/д вокзала в Римини 22 минуты на автобусе № 9 и два евро за билет. Касса не возвращает денег и не дает сдачи. Зато инструкция на нем есть по-русски, по-французски и по-немецки, но русский идет первым. Жарко.

Ср, 22:45: Поезд от Римини до Равенны идет чуть больше часа за 4.75 евро во втором классе. Едет практически по побережью, сквозь поля и курортные городки.

Полетная синусоида

Я написал уже и даже отправил космосу твит о том, что взлетали на зорьке, как командир корабля объявил про неисправность и самолет отбуксировали на штрафстоянку. В твите еще было про отсутствие на борту детей – главных ангелов-хранителей, обеспечивающих безопасность, мол, кто же берет детей на утренний, шестичасовой рейс, но телеграмма не ушла – связь на штрафстоянке отсутствовала как данность.

Взамен зато возникала, возникла эпичность затяжного ожидания – ремонта поломки (всего-то заменить какой-то блок), наступления дня, еще одной отсрочки от вступления на тропу. То, что путь будет нелегким, стало понятно из-за очередного катаклизма с Вим-Авиа, которых не только активно банкротят, но и мощно рассказывают об этом в медиа.

Славабогу, я с Вим-Авиа не связался, озадачился чартером, но и его сдвинули на целые сутки. Пришлось выбирать – ждать поездки, на которую настроился окончательно и бесповоротно, еще один день и еще одну ночь или сразу шагнуть в студеную воду бездомья.

Решающим аргументом стала пустота холодильника, последовательно подчищавшегося в течение последних дней. Ну и, конечно, пугала эта акустическая яма выпадания из графика. Не столько потому, что поездке может быть нанесен урон, просто еще один день болтанки вне расписания провести гораздо труднее, чем тягомотины конкретного сюжета с поломкой, которую, пока я пишу, все устали бояться. Пришлось доплатить за новый билет и выдвинуться в сторону Внуково по расписанию.

Тянуть резину

У каждого пассажира есть такие истории, связанные с нештатными ситуациями. Кто-то опоздал на рейс в чужой стране, чьи-то чемоданы потеряли, кто-то не успел на стыковочный рейс и завис в Риме (Барселоне, Сыктывкаре) на ночь в окраинной гостинице, декорированной точно нарочно для фильмов Дэвида Линча.

В этих случаях обязательно есть сюжет и счастливая развязка, случайные знакомства и вынужденное дольче фар ниенте, обращаемое в расслабление и в конечном счете, если получится, в пользу. Задержки или остановки в пути проявляют, выявляют, почти до каких-то материальных величин, густой экзистенциальный замес, оставляя человека один на один даже не с обстоятельствами, но с самим собой.

Тянуть резину – это наша работа, призвание и судьба, однако избалованность характера требует, чтобы все свершалось с нашего произволения. Я не против подождать и потерпеть, но этот пункт программы тоже должен быть внесен в меню. Хотя бы в самый конец, где мелким шрифтом пишут, что чаевые включены в счет.

Задумывая путешествие без плана и правил, я понимал, что подобные оттяжки обязательно будут, но не думал, что прямо с самого начала, когда еще не взлетели, но уже потеряли кучу времени и денег.

Денег не жалко, трата времени никогда не бывает пустой, поэтому не так надсадна, печально, что все эти попутные песни и вспышки насыщенной экзистенциальной бледности быстро стираются из памяти, архивируются тут же, на месте, как только момент настоящего перестает растягиваться.

Они вытесняются более зрелыми плодами запланированных впечатлений, так как понятно же, что мы помним не то, что видели или слышали, но то, что планировали подумать по этому поводу.

Любая безнадзорная комета, изначально не включенная в бизнес-план, обречена на забвение, хотя для меня нет ничего интереснее насыщенной бессюжетности.

***

Стоим у взлетной полосы. Одно дело мечтать о путевой цезуре внутри организма своей квартиры и совершенно другое – сидеть на месте «б» между двух спящих (салон почти весь дремлет) и, выглядывая в иллюминатор, замечать, как небо наливается силой кавернозных тел.

Внутри небесного ландшафта, точно шпанские мушки, возникают прожектора садящихся авиалайнеров. Кажется, день будет солнечным, светлым, настоящий подарок судьбы для конца сентября.

Зато при свете дня в соседнем ряду обнаружился мальчик, который спал, пока шел ремонт неполадки, свернувшись калачиком. Если бы не поломка, я бы и не знал, что у нас все-таки есть на борту один ангел-хранитель.

Счастливого приземления

Мы летим, и сильно устает спина, она уже заранее устала от ожидания долговременного полета и выпадения из календаря, а тут еще оттяжка из-за этой поломки, увеличившей полет на целый час.

Дисциплинированно терплю, и все терпят, претерпевают и переживают неудобства, особенно люди больших размеров и корпулентные, также не везет длинноногим, хоть в чем-то мой рост способен пригодиться – ведь я уговариваю себя тем, что устаю меньше других, а это методологически неверно: чувства других не должны волновать, в зачет идет только собственная переносимость/непереносимость.

Мы летим, все более вовлекаясь в предчувствие прибрежного рахат-лукума, разлитого в рыхлом, точно песок, прибрежном воздухе, словно цвета имеют вкус: небесно-голубой – с привкусом пряничной патоки, желто-песчаный – с текстурой печенья, кирпичный – с послевкусием кирпича, размоченного водой.

Все ждут лета и большого пространства с незакрытой второй скобкой – отсутствие этажности и нарочито человеческий ландшафт (если смотреть на Римини или на Равенну сверху, вспоминается поздний Сезанн), имеющий нарочито человеческое измерение всей этой запущенности – процесса, давным-давно запущенного в неостановимость вместе с медленным одичанием палисадников и садов, зарастающих прожитым временем и плавно переходящих в песок пляжей.

Важно уйти от ожиданий, предложенных бедекером, выковыривающим из Равенны изюм; город всегда иное – синтаксис длительностей и складок, заставляющих взгляд загибаться за угол, если и опережая фланера, то на какую-то пару минут, а то и того меньше.

***

Между прочим, в Равенне Глеб Смирнов обещал траву в полный рост. Мне за пару часов до посадки она кажется пыльной – нужно же что-то противопоставить чистым краскам мозаик.

Идея в том, чтобы записывать предощущения, а затем сравнивать – сбылись они или не очень. Забава, возникшая из ночных и вечерних бдений, выкликавших осязательные практически впечатления из микста интернета, путеводителей, книг и догадок.