По ту сторону черной дыры

– Ле фам! – тихонько сказал Волков. Володя шутливо замахнулся на приятеля автоматом.

– Понятно, – протянул Булдаков, – и насколько полагает тупой майор, дочка Ратибора. Я вас вполне понимаю, товарищ сержант. На такой ниве я и сам бы не прочь поразмять копытца!

Но, увидев выражение Володиного лица, быстро сказал:

– Но тут я вам не конкурент! Шеф пасует. Только запомни Володя: любовь – это торжество воображения над интеллектом. Хотя, что это я… Помни о приличиях вообще, и о воинской чести, в частности.

Майор забрался в бронетранспортер и укатил. Два солдата с автоматами и УАЗик великолепно вписывались в панораму средневековой деревеньки. Размышляя об этом, Волков хмыкнул. Водитель машины, дремавший на заднем сиденье, при этом открыл один глаз, но тотчас же закрыл его. Мурашевич уютно устроился в теньке и отрешился от грешного мира, размышляя о до сих пор ему неизвестных вещах. Андрей пристроился рядом и принялся негативно влиять на ауру сентиментальности, окружавшую его приятеля.

– А ты, старина, хотел бы, чтобы она сейчас принесла тебе чего-нибудь вкусненького, скажем, яблок?

– Идиот! – Мурашевич зевнул, – какие яблоки в мае!

– Ну, груш, – чувствуя, что несет околесицу, Андрей, тем не менее, не мог уняться. Вдруг он от неожиданности икнул. Володя открыл глаза и обомлел. К ним направлялся предмет их беседы. Пунцовая, как целый куст роз, Евдокия приблизилась к ним, поклонилась и грудным голосом мягко проговорила:

– Батюшка мой вам кланяется и просит откушать с нами, – девушка поклонилась еще раз и убежала. Володя искоса глянул на приятеля:

– Слышь, Андрюха, ляпни что-нибудь про уста сахарные.

– Расслабься, – посоветовал товарищу Андрей.

– Заткнись! – буркнул Мурашевич, поднимаясь на ноги, – пошли на трапезу, неудобно как-то отказываться.

– Неудобно, когда мама младше тебя, – ответил Андрей, – а если опять узкоглазые наскочат?

– Они узкоглазые, а мы – широкоплечие. Я один сотню завалю, на спор! – расходился Мурашевич, летая на крыльях любви.

– Ладно, остынь. Пойдем в хату, только много не пей – мы как-никак советские воины.

А тем временем в городке было неспокойно. В кабинет Норвегова влетел запыхавшийся прапорщик Климов и сказал, что на плацу собрались бабы и грозят устроить бучу, если к ним тотчас не спустится командир, и не объяснит, за каким хреном нету выхода на город по телефонной связи, молчит радио, а телевизоры показывают голый растр. За каким дьяволом их не выпускают за пределы городка, и отчего лак для ногтей сохнет в два раза дольше обычного.

– Эта стерва, Худавая, всех баламутит, товарищ полковник, – пожаловался Климов, – там и ваша жена тоже.

– Ну, ничего, ничего! – пробормотал Норвегов, – просто у базы и у Худавой совпали критические дни. Бывает.

Он надел фуражку на пять пальцев от бровей (положенный чувак) и вышел на крыльцо в сопровождении своего порученца. Перед крыльцом стояло десятка два женщин, среди которых выделялась мадам Худавая, особа лет тридцати. Одетая в кричащий комбидрез поганого салатового цвета, она воскликнула при появлении Константина Константиновича:

– А вот и наш начальник! Давайте-ка, бабоньки, у него попытаем, что здесь за дела творятся?

– Здравствуйте, дорогие наши женщины! – Норвегов искоса взглянул на свою половину. Она молча пожала плечами и отступила вглубь, – что за манифестацию, извиняюсь, вы здесь устроили?

– Товарищ полковник! – визгливо принялась доносить повестку дня супруга особиста, – что это такое? Телевизоры не работают, радио молчит, телефоны как отрезало! Хотела сестре в Батуми позвонить – ни в какую!

Норвегов набрал в свои легкие воздуха на два ведра больше обычного. Для беседы с чокнутыми феминистками сексуально озабоченного плана он мог противопоставить лишь ледяное спокойствие.

– Уважаемая Софья Ивановна! – произнес он торжественным голосом, – командование базы выражает вам огромную благодарность за активное участие в общественной жизни нашего городка. Спасибо вам, что вы откликнулись на просьбу своего мужа и собрали наиболее сознательную часть наших женщин здесь. Действительно, наша База очутилась в чрезвычайной ситуации. Неожиданно мы переместились во времени. Точно еще неизвестно, где мы и когда. Это сейчас выясняют наши солдатики под руководством майора Булдакова. От имени командования призываю вас сохранять спокойствие и выдержку. Паника погубит нас всех.

Чувствуя, что инициатива ускользает от нее, Худавая возопила:

– Знаю я ваши штучки! Опять какой-нибудь эксперимент проводили! Проклятые экспериментаторы!

Полковник на мгновение смутился. Это были секретные сведения, но недалеко от Базы, действительно, недавно появилась группа ученых и занималась исследованиями некоторых следствий законов тяготения и гравитации. Но какая связь между гравитацией и временем? Константин Константинович не особенно задумался, когда ему позвонил куратор Минобороны Трущенков и предупредил, что недалече АН БССР будет проводить испытания какого-то прибора. Место было выбрано неслучайно – вокруг Базы была мертвая зона: с одной стороны городская свалка, с другой – бесконечные заборы и «зоны» химкомбината.

Норвегов мысленно пожал плечами, а вслух попытался одернуть зарвавшуюся бабенку. Покрутив головой и убедившись, что особиста поблизости не наблюдается, полковник произнес елейным голоском:

– Мы в курсе, уважаемая Софья Ивановна, относительно вашего знания о мужских «штучках». Но я не совсем понимаю, зачем выносить это в основную повестку дня?

Женщины засмеялись. Пунцовая Худавая выкрикнула: «Идиот! Импотент! Командир, тоже мне!» – и быстро скрылась из виду.

Жена начальника штаба, отсмеявшись, спросила:

– Но все-таки, Константин Константинович, как быть? Что нам говорить детям? Как самим спать спокойно, когда неизвестно, где мы и что с нами будет?

– Дорогая Антонина Дмитриевна, – мягко сказал полковник, – я не готов ответить на большинство ваших вопросов. Знаю одно…

Тут у командира заорал транк. Он выслушал сообщение, нажал на «отбой» и вновь обратился к женщинам:

– Ну вот, первый вопрос. Кто из вас согласен проехать с нами за ворота? Важный психологический момент – трапеза с аборигенами. От этого, возможно, будут зависеть наши дальнейшие отношения. Кто храбрый.

Из толпы вышла Елизавета Норвегова и молча стала рядом с мужем.

– Кто с нами? – спросила она, – еще бы парочку.

Вперед вышла дочь Семиверстовых – Татьяна.

– Куда? – ринулась за ней мать, – одну не отпущу.

Полковник фыркнул от смеха.

– Ой, я боюсь! – воскликнул кто-то.

– И я не поеду! – сказала жена начальника секретной части, – мы – тыловые бабы!

Только еще одна женщина согласилась ехать – жена зампотеха Рыженкова. Наталья Владимировна одернула на себе сарафан и тихо сказала:

– Хотя бы раз в жизни не лезть поперед матки на батьку, так нет же! Записывайте меня, товарищ полковник!

В большом, просторном помещении был накрыт огромный стол, на котором уютно гнездилась всякая снедь. Наметанный глаз бойцов сразу же определил отсутствие картофеля. Ратибор, заметив взгляд ребят, ухмыльнулся:

– Уж звиняйте, робяты – драников нетути.

Их усадили на почетное, как объяснили, место – по правую руку от старейшины. Прислуживала им его дочь, та, что грезилась наяву Володе. Сестра ее Анастасия

исподлобья глядела на парней.

Видя, что гости ничего не пьют, кроме кваса, Дуня спросила у Мурашевича о причине такого воздержания, при этом тихонько коснувшись его плеча. Володя хотел ответить, но в этот момент встретился с ней глазами. Ответ застрял у него в легких несформировавшимся пучком воздуха, на щеках выступил румянец, а сознание забилось в самый отдаленный уголок мозга и оттуда тихонечко повизгивало. Дуня застыла тоже в какой-то отрешенной позе. «Пора спасать ситуацию», – подумал Андрей.

– Благодарствуем, Дуняша! Пока у нас в руках эти штуки, – он указал на автомат, болтавшийся на боку, – хмельного нам нельзя никак.