И зажмурилась, насилия ожидает. Я же на неё смотрю – и ни с места. Она ресницы свои пятисантиметровые распахнула, а когда я к ней нагнулся, снова захлопнула. Стал под аморальные действия подводить теоретическую базу:
– Нехорошо использовать подобную ситуацию в своих личных, гнусных целях. Правда, нам, подонкам, можно, на то мы и подонки. Конечно, будь ты уродиной, я бы не стал к тебе приставать, но тебе не повезло – ты красивая. Хочешь что-нибудь мне сказать?
– Иди к дьяволу!
– Не сейчас, чуть попозже, лет этак через много, вместе с тобой. Не переживай, тебе недолго придётся страдать: один разик чмокну, взасос, и всё.
Жду, ничего не предпринимаю, наблюдаю за ситуацией. Только в веки ей дую и посмеиваюсь. Наконец, она не выдержала и открыла свои ясные очи. Вот теперь полный вперёд. Прилепился и не отпускаю. Сперва хотел чисто символически чмокнуть и всё, но не удержался от соблазна и не стал торопиться. И на самом интересном месте пришлось это занятие прервать. И всё из-за неё, недотроги этой. Взяла и ни за что прикусила мой язычок. Я и так, и сяк, и во рту им болтаю, и наружу высуну, и руками обмахиваю – всё равно больно. Даже её о помощи попросил:
– Подуй на него, пожалуйста.
– Ещё чего!
Зло так сказала, как будто ей меня совсем не жалко.
– Чего кусаешься?
– А ты не засовывай свой язык куда попало!
– Не умеешь целоваться, так хоть у меня научись, – пробурчал я.
С недовольным видом взял куртку, достал из её кармана рожок и вставил его в автомат.
– У тебя есть патроны?!– ахнула Ребекка.
– Стал бы я с тобой в любовь играть, если бы их не было.
Она разразилась потоком выражений, причём единственным словом, которое я понял, было «мать». Нетрудно догадаться, что меня ругали.
– Да успокойся ты, чего разволновалась?
Но успокоить её оказалось непростой задачей. Хоть и старался избежать ударов, но всё-таки моим рёбрам маленько досталось. Правда, когда она своими когтями чуть не расцарапала мне лицо, я рассвирепел. Схватил её в охапку и встряхнул так, что у неё зубы клацнули.
– Прекрати, слышишь?
Когда она немного успокоилась, высказал всё, что думал:
– Мне очень не хочется тебя расстраивать, но знаешь, Беки, ты редкостная стерва, честное слово.
После этих слов она от меня отодвинулась и притихла. Интересно, нашу ругань тот парень слышал или нет? Если слышал, вот позабавился. Мне же тогда было совсем не до смеха. Зря, конечно, нагрубил, но что делать, сама виновата. Всё-таки неловко себя почувствовал, ещё заплачет, совсем будет здорово.
– Обиделась? – спросил я у неё.
– А ты как думаешь?
Разговаривает, и даже голову в мою сторону не повернёт. Уж такая обиженная, дальше ехать некуда.
– Не знаю. – И честно признался: – Я бы обиделся.
Она вздохнула, скрестила на коленях ручки, уткнулась в них подбородком, и задумчиво произнесла:
– Я бы тоже.
Совсем мне стыдно стало, хоть провались. Покраснел даже. Поверить в это, глядя на мою нахальную физиономию, конечно трудно, но, тем не менее, всё так и было.
– Что ж, пошел искупать обиду кровью.
Встал, решительно передёрнул затвор и направился к двери, добавив вслух:
– Надеюсь, не своей.
Сзади крик:
– Макс!
Иду, а в голове одна мысль вертится: или я, или меня. И вот представьте себе: высовывается из-за двери парень с автоматом в руках, и мы одновременно начинаем шмалять друг в друга. Расстояние между нами метров двадцать, не больше, промахнуться трудно. Всё же он падает, а я стою. Сначала даже до меня не дошёл весь сокральный смысл данного факта. А всё просто: мне повезло, а ему нет. У меня ни единой царапины не оказалось, столько стрелял и не попал, бывает же такое. Замер на месте, не шевелюсь, столбняк нашёл. Очухался, только когда меня Ребекка трепать стала:
– Ты жив? Скажи хоть что-нибудь.
Оказывается, она у меня что-то спрашивала, а я ничего не слышал. Наверное, уши от выстрелов заложило. Комок в горле проглотил и проговорил загробным голосом:
– Привет, Беки.
Она на меня как на безумного посмотрела и даже замерла от удивления. Тут я совсем в норму вошёл, и первым делом обхватил её за талию. Ребекка мою руку сбила, а я тогда стал трепать её волосы.
– Макс, что с тобой?
Глаза испуганные, как у студента-двоечника на экзамене. Я состроил хулиганскую физиономию и говорю:
– Дай я тебя полапаю, жалко, что ли.
Она на шаг от меня отскочила и фыркнула сердито:
– Не приставай ко мне, понял? Станки лапай.
– Станки неинтересно, они железные, – протянул я разочарованно, и направился к трупу.
– Беки, отойди подальше и не смотри на него, – кивок в сторону лежащего тела, – а то с непривычки наизнанку вывернет.
То, что тело, бывшее недавно человеком, в данный момент являлось трупом, у меня не вызывало никаких сомнений. Принять вовнутрь десяток свинцовых пилюль калибра пять, запятая, сорок пять сотых миллиметра, и остаться в живых – это просто издевательство над советским стрелковым оружием. На всякий случай пульс всё же проверил. Его, естественно, не оказалось. Таким образом, если принять версию о том, что его напарник убит, я с полным правом мог делать на прикладе две зарубки.
Я не стал больше излишне стесняться и принялся мородёрствовать. Прежде всего поинтересовался оружием. Оказалось, в меня стреляли из чего-то типа «узи» или «мага».
За счёт скорострельности им можно неплохо повоевать. Досадно только, что запасной обоймы не оказалось, всё в меня расстрелял, подлец, осталась только та, что в автомате.
Мою щеку приятно обдало тёплым дыханием. Это Ребекка через моё плечо смотрела на павшего бойца. Надо сказать, смотрела без тени страха, говорите мне после этого о повышенной женской чувствительности. И, как водится в подобных обстоятельствах, когда мужчина занят важным делом, ей потребовалось приставать с глупыми вопросами.
– Он мёртв? – спросила она, хотя утвердительный ответ был, как говорится, налицо.