Лабиринт

Борис в свои сорок два года сидел и оправдывался передо мной как маленький мальчик, причём врал он весьма неумело. Его ложь была бы для меня очевидной даже в том случае, если бы я не знал реальных фактов: ведь этот идиот был настолько тупой, что выложил в социальную сеть фотографии о том, как он отдыхал всю неделю на Кипре и развлекался с какой-то шлюхой (или, быть может, женой). Он что, думал, что я за ним не слежу?! Хотя, нужно отдать ему должное – необходимо было постараться за пять дней на Кипре не загореть, чтобы не скомпрометировать себя. Да ещё и этот развод приплёл, рассчитывая на моё снисхождение и солидарность. Он-то откуда знает, что я развёлся?! Интересно, действительно ли он разводится? Интересен не сам факт, а то, сумею ли я понять, говорит он правду или нагло мне лжёт.

– Борис Викторович, боюсь, что мы вынуждены расторгнуть с Вами трудовые отношения. Мы, как Вы знаете, многократно шли Вам на уступки, и мне очень жаль, что у Вас сложилась такая тяжёлая ситуация. Я понимаю, что, вероятно, развод с женой может быть психологически тяжёлым моментом в жизни, подрывающим, в том числе, и иммунитет, но Вы и нас поймите, у нас очень жёсткие сроки сдачи продуктов, и мы не можем рисковать исполнением обязательств из-за непредвиденных ситуаций. К тому же, так или иначе, Вы работаете в химической лаборатории, являющейся потенциально вредным местом, и это также может способствовать тому, что Вы неважно себя чувствуете. Мне кажется, что с моей стороны будет правильным посоветовать Вам сменить место работы на то, где Вы могли бы чувствовать себя более свободным без привязки к жёстким временным условиям.

– Вы хотите меня уволить? – Борис выглядел одновременно удивлённым и подавленным, и мне даже на мгновение показалось, что у него на глазах навернулись слёзы. Меня всегда поражало недоумение на лицах увольняемых мной людей. Такое ощущение, что они считали себя такими великолепными работниками, что факт их увольнения был для них не только не очевиден, но и вовсе абсурден.

– Да, но я не хочу оставить Вас ни с чем. Я разговаривал вчера со своим приятелем, занимающимся так же, как и мы, топливным бизнесом, но немного с другим уклоном, и он сказал, что готов рассмотреть Вашу кандидатуру на вакансию сотрудника своей компании. Вот, возьмите его номер, скажите, что от меня! – я протянул ему визитку с номером телефона своего знакомого, отвечающего за работу сети бензозаправок в нашем регионе, с которым мы договорились отправлять друг другу увольняемых сотрудников для прохождения собеседования, которое, разумеется, хоть и никогда не заканчивалось принятием на работу, позволяло избежать проблем с фрустрированным увольнением людьми. Так они уходили мирно, понимая, что о них позаботились и направили в другое место, а к тому моменту, как их не брали на рекомендованное место работы – а мы специально растягивали это недели на две – они уже успевали смириться с тем, что на первом месте работы их никто не ждёт.

– Ну что ж, и на том спасибо! – Борис угрюмо и недоверчиво разглядывал серебристую визитку с номером. Он, как и прочие сотрудники моего отдела, не стал вступать со мной в открытую дискуссию, однако это ещё не означало того, что он что-либо не замыслил против меня.

– Знаете, Борис Викторович, позвоните по этому номеру прямо сейчас. Я действительно переживаю за Вас! – я протянул ему свой телефон, хотя, естественно, понимал, что он позвонит по своему. – Если возникнут какие-либо проблемы, то просто передайте трубку мне, и я всё улажу!

Он достал свой телефон и набрал номер. Когда с другой стороны взяли трубку, Борис услышал приятный, но деловой женский голос секретаря, которая выслушала его и уверила, что сотрудникам, которых рекомендует им Андрей Александрович, у них всегда рады, и они с особым отношением подходят к рассмотрению их резюме. Собеседование назначили на завтра в середине дня. Через две минуты он уже вполне жизнеспособный шёл в отдел кадров, которым я успел позвонить и сказать, чтобы они сегодня же отдали ему документы и что я не намерен видеть его здесь ещё две недели. Всё прошло даже лучше, чем я ожидал.

Пока я ждал Пашу, успел подписать документы, которые оставила у меня на столе Маша, и передал их ей. Паша пришёл ровно через двадцать минут. Ради забавы, каждый раз, когда я прошу его ко мне зайти, я засекаю время на секундомере своих часов. Видимо, он – тоже, так как приходит с погрешностью не более пятнадцати секунд.

– Привет, Андрей! Ты хотел меня видеть?

– Привет! Я только что уволил Бориса.

– Эм, ясно, но мог бы поставить меня в известность заранее, а не post factum. К тому же, это мог бы сделать и я, – Паша даже несколько замялся от того, что я сделал за него эту грязную работу.

– Я не хотел тебя дёргать посторонними проблемами: как-никак ты сейчас весь в работе над завершением проекта, вот и решил, что сам с ним поговорю, – объяснил я, хотя на самом деле причина была в том, что Паша был в силу темперамента и возраста, а ему было двадцать семь лет, слишком бойким. Вкупе с тем, что Борис был типичным мужиком среднего возраста с начинающейся сединой и заканчивающейся надеждой на более светлое будущее, в лучшем случае это могло бы кончиться скандалом или самоубийством Бориса, а в худшем – судом по защите прав трудящихся.

– Кстати о проекте, – встрепенулся Паша, – Борис в нём участвовал. Я понимаю, что проку от него было меньше, чем от остальных, но всё-таки, когда мы обсуждали то, что проект будет завершён к первому октября, я исходил из того, что он будет у нас работать.

– Когда ты сможешь закончить, с учётом того, что Бориса с нами больше нет?

– Ну… – Паша посмотрел на календарь, висящий на стене и показывающий четырнадцатое сентября, – к пятому октября, думаю, управимся.

– К пятому, так к пятому. Если управитесь к первому, выплачу тебе половину месячной зарплаты Бориса за то, что вы сделаете за него работу. При желании сможешь раскидать эту сумму по ответственным за исполнение лаборантам.

– Хорошо, разберёмся.

– Только числу к двадцать пятому дай мне знать, когда вы в итоге планируете управиться.

– Хорошо! – сказал Паша и ушёл работать.

У меня не было сомнений в том, что всё будет сделано к первому числу. И дело было даже не в том, что я пообещал Паше денежное вознаграждение. Я плачу ему столько, что половина зарплаты Бориса для него не более, чем пшик. Я позвал его на эту должность, потому что он в своё время показался мне ответственным человеком, дорожившим своими словами, и я ни разу не усомнился в правильности своего выбора. Его оговорку про пятое октября я воспринимал лишь как сообщение о том, что ему и его людям из-за моего решения придётся в ближайшие две с половиной недели работать больше и чтобы я это знал. Уверен, что из той суммы, что я ему обещал, он себе не возьмёт ни рубля, а распределит её по двум-трём лаборантам, участвующим в проекте.

Я позвал Машу и сообщил ей о том, что нам нужен новый человек в химическую лабораторию: чтобы она согласовала это с отделом кадров и заблаговременно сообщила Паше о дате собеседования. Поначалу я принимал непосредственное участие в найме лаборантов, но теперь у меня на это совершенно не было времени. Как правило, на такие должности идут молодые люди, недавно окончившие научно-технические ВУЗы (как и я в своё время), а их так много, что найти более или менее адекватного кандидата не составляет труда. Сорокадвухлетний Борис, как и ещё несколько человек в коллективе, был, скорее, исключением из этого правила. К тому же, в этом плане, нет времени года лучше для того, чтобы уволить сотрудника, чем сентябрь. Большая часть выпускников, имеющих посредственные способности, уже устроились на первое попавшееся место работы, а более амбициозные как раз ещё не нашли работу своей мечты и уже начинали впадать в отчаяние, которые мы могли развеять, предложив им чуть более высокую, чем в среднем по рынку, зарплату, которая в любом случае для людей без опыта работы была не очень большой.

Я позвонил Алине и предложил ей пообедать в ресторане недалеко от работы. Она сказала, что будет готова в полвторого, а это значит, что у меня было ещё полчаса свободного времени. Гудок машины за окном напомнил мне про сегодняшний сон, что зародило во мне поток размышлений о нём. Интересно, почему в роли машиниста выступил Лёша? Из всего моего нынешнего окружения он был человеком, которого я знал дольше всех, и я считал его своим другом – одним из двух моих друзей. Поэтому, в целом, я был не удивлён тем, что он фигурировал в моём сне. Но почему он, а не Саша? Обычно, если кто-то меня и втягивал в различного рода авантюры, то это, несомненно, был именно Саша, а не Лёша, который вёл довольно размеренный образ жизни, проводя большую часть времени со своей женой и маленькой дочкой. Несмотря на то, что я будучи студентом читал «Толкование снов» Фрейда и несколько смежных книг по психологии, я был далёк от того, чтобы реально понимать суть многих моих снов. Единственное, что я запомнил, что в первую очередь нужно смотреть на эмоциональный фон сна, а не на его сюжет. С этой точки зрения, в этом сне не было ничего выдающегося: я действительно чувствовал себя весьма одиноким человеком. И всё же странно, что я его запомнил. Через пару минут я сумел провести аналогию формы Сапсана и его скорости с самолётом, на котором мне сегодня предстояло лететь, но дальше продвинуться не получилось. Наверно, некоторые бы посчитали катастрофу во сне предзнаменованием падения самолёта, но я, как человек с красным дипломом физфака, был далёк от подобных суеверий.

Алина зашла ко мне в положенное время, и мы вышли пообедать. В нашем здании была столовая, и в ней мы тоже часто ели – причём, зачастую большей частью нашего отдела – и вели непринуждённые и весёлые беседы. Иногда сотрудники рассказывали увлекательные и нетривиальные истории из своей жизни, и я всегда радовался тому, что имею дело с такими людьми, как они, а не с серым офисным планктоном. Я и сам мог многое рассказать о своей жизни. Историй, поражающих своей абсурдностью, со мной случалось немало. Конечно, детали я всегда гиперболизировал для большего смеха, но по основному содержанию историй никогда не врал. В остальных случаях мы просто вели светские беседы о текущих ситуациях в мире, городе или, на худой конец, работе. Тем не менее, сегодня я хотел поговорить с ней наедине. Алина была привлекательной девушкой, хоть и была совсем не в моём вкусе. То есть, безусловно, внешние данные у неё были отменные, но она была типичной бизнес-леди, целиком отдавшейся карьере и немного своему парню. Меня привлекают более женственные особы, о которых можно было бы заботиться и которых я, хотя бы потенциально, мог представить нянчащими моих ещё не рождённых детей. Алина была совершенно не такой – боевая девица.

Мы сели за столиком около окна и сходу заказали по бизнес-ланчу. Дождь закончился, и изредка даже проглядывало солнце, освещая светло-жёлтые фасады зданий, тянущиеся вдоль канала, что определённо поднимало настроение. Минут пять мы говорили о жизни, и затем она перешла к делу.

– Знаешь, в текущем проекте у нас имеются значительные расхождения с ожидаемой динамической вязкостью при добавлении стандартного количества ARX-11, – задумчиво глядя в окно на прохожих людей, сказала она, – чуть больше, чем на две сигма от матожидания в сторону высоких значений.

– Ну, в целом, не страшно, в заданный диапазон попадаем, хотя, конечно, лучше стремиться уложиться в одну.

– Я про то же. У меня есть пара предложений, которые могли бы исправить ситуацию. Их я и хотела с тобой обсудить до отъезда. Если всё согласуем, то сможем начать уже сегодня, не дожидаясь твоего возвращения.

– Отлично, давай. Какие идеи? – я с интересом приник поближе к ней, облокотившись на стол.

– Два варианта: либо добавляем больше ARX-11, по моим расчётам процентов на десять больше, либо можем разбавить более лёгкой фракцией. В первом случае возрастут издержки, во втором уйдёт не менее месяца на изменение спецификации.

– Спецификацию менять себе дороже. Может, это временное отклонение, которое не повторится в следующих партиях. Что ж мы теперь каждый раз менять её будем? Насколько увеличится себестоимость и насколько снизится маржа при сохранении текущих цен?

– Прибыль снизится процентов на пять.

– Серьёзно… – задумался я, так как с учётом объёмов продаж это была немалая сумма. – А качество реагента проверяли? Может, с ним что-то не то? А исходное топливо спецификации соответствует?

– С ARX-11 всё в порядке. Независимыми методами всё проверили. Топливо по всем физическим показателям тоже проверили, всё строго по нормам, как всегда.

– Если всерьёз относиться к тому, что ты говоришь, получается мистическая ситуация: всё, как обычно, а отклонения каким-то образом наблюдаем. Паша результаты элементного анализа и хроматографии предоставлял?

– Я не запрашивала, думала с тобой сначала обсудить.

– В принципе, – я на мгновение задумался, – если в исходнике небольшой избыток тиолов, то это потенциально может приводить к частичной деградации реагента. Я другого объяснения пока не вижу. Проверьте элементный анализ. Если по сере будут превышены сертификационные значения, то пусть отдел закупок совместно с юристами связываются с поставщиком и разбираются. Если нет, то увеличивайте долю ARX-11 без изменения цены. Если тенденция сохранится, то будем увеличивать цену. Если нет, то и плевать на эти единичные издержки. Впрочем, в любом случае увеличивайте долю ARX: товар надлежащего качества от нас ждут в срок, и даже если с исходным топливом проблемы, то все эти разборки решатся небыстро. Если будем ждать, то в срок не успеем.

– Хорошо, всё сделаем! – замолчав на пару секунд, она продолжила: – Я слышала, ты уволил того мужика из химической лаборатории. Я рада: на последнем корпоративе он перебрал и делал мне недвусмысленные намёки.

– Я думаю, что с твоими данными тебе не привыкать к вниманию мужчин, неужели тебя это задело?

– Одно дело – принимать знаки внимания от мужчин, а другое – от не реализовавшегося в жизни пузатого неудачника – большая разница.

– Я рад, что я тебя порадовал!

Иногда, когда мы смотрели друг другу в глаза, мне казалось, что между нами что-то есть. Временами, как сейчас, она смотрела на меня не так, как все. Такой взгляд вряд ли можно было спутать с обычным. Думала ли она о том, что между нами может что-то быть или нет? Или это просто ловкий трюк для того, чтобы расположить к себе мужчину, в чьём одобрении она была заинтересована? Я не знаю, но в любом случае мне это нравилось. Всегда приятно внимание красивой женщины, пусть даже и той, с которой нет никакого будущего даже в мыслях.

Мы посидели ещё минут пятнадцать и пошли на работу. За время нашего отсутствия на моём столе появился десяток рутинных документов, которые Маша любезно оставила для меня. Минут двадцать я потратил на бессмысленное чтение этой макулатуры и затем ещё около часа обсуждал мелкие аспекты текущих дел, которые сотрудники посчитали нужным обсудить со мной лишь постольку, поскольку я был на работе. Не будь я здесь – справились бы и без меня. Тем не менее, важно было уделить каждому из них внимание. Ничто не может быть ценнее для сотрудника, чем потраченное на него время руководителя. В отношениях между людьми время, в отличие от денег, абсолютно – это золотой стандарт, по которому можно оценить всё остальное.

В четыре часа дня я со всеми попрощался, вышел с работы и наконец закурил. Как же хотелось подымить после обеда, но Алина не курит, и при ней я не курил. Посадка в самолёт заканчивалась в восемнадцать пятьдесят, а это значит, что можно было не торопиться.

Счастливое детство

В Пулково я был ровно в шесть. Зарегистрировался на рейс и выпил кофе в бизнес-лонже: кофе был традиционно паршивый, но лёгкий перекус перед вылетом сделать стоило. Самолёт вылетел без задержки, и у меня было более полутора часов для того, чтобы, переведя телефон в авиарежим, просто отдохнуть. Всякий раз, когда я летел на самолёте, мне это напоминало тот полёт из Новосибирска в Санкт-Петербург, который я совершил более двенадцати лет назад, и который нёс меня из моего прошлого в моё настоящее.

Отца я не знал – он бросил мою мать, когда она была беременна мной и воспитывала Игоря, моего на тот момент семилетнего брата. Впрочем, в моих первых воспоминаниях уже был отчим, от которого мать родила мою младшую сестру – Веру. Всё моё детство прошло в постоянных сравнениях с братом. Я был не так хорош, как он. Не такой смелый, не такой весёлый, не такой воспитанный. В глазах матери Игорь был богатырём, а я каким-то жалким придатком, который достался ей от моего отца, хотя она старалась не подавать виду, что это было так. Если, когда я был маленький, она, вероятно вынужденно, проявляла формальную заботу обо мне, то годам к десяти уже в явном виде пыталась мной манипулировать и отдавала распоряжения, как какому-то рабу. Пожалуй, больше всего её во мне раздражало именно то, что я не шёл ей на уступки и не подчинялся её приказам. Особенно это раздражало её на фоне моего старшего брата, который был во всём с ней согласен и вообще был идеальным мальчиком и отличником. Годам к двенадцати я полностью эмоционально отдалился как от неё, так и от брата. Отчим не вмешивался в наш интриганский треугольник и, хоть он ни разу не проявлял ко мне какого-либо грубого или неуважительного отношения, всегда был довольно-таки холоден ко мне. Единственным человеком, с которым я действительно ощущал родственную связь, была Вера. Разница в возрасте у нас была два года и стала практически незаметной к моим четырнадцати и её двенадцати годам. К тому же, в силу каких-то обстоятельств, она училась лишь на один класс младше меня, а не на два. В отличие от меня, она не была изгоем в семье и пользовалась расположением как своего отца, так и матери. Это сильно ограничивало наше с ней общение, так как менять внимание родителей на моё она никогда не стремилась.

Однако во всём этом был и положительный момент: я всё время был предоставлен самому себе. В возрасте от семи до одиннадцати лет у нас была своя дворовая компания из четырёх мальчишек, с которой мы проводили большую часть дня после школы. Помимо меня в этой команде трое были из откровенно неблагополучных семей, поэтому мы все могли шляться по улицам допоздна и там, где хотим – никому не было дела. У нас был штаб на местной свалке, который мы собрали из мусора. И там у нас даже была своя мастерская, на которой мы делали фигурки из свинца: разбивали отработанные аккумуляторы, плавили их внутренности на костре в жестяной банке из-под растворимого кофе и отливали в формы. Прекрасно помню тот день, когда мы решили оптимизировать процесс и, чтобы не ждать медленного остывания жидкого свинца в формах, решили поливать его водой из канавы. При первой же попытке вода, при попадании на форму, резко вскипела от всё ещё расплавленного свинца, и его куски попали на лицо одному из мальчиков, кажется, его звали Вова. Глаза не пострадали, но то, как он орал, когда мы отковыривали припёкшийся металл с его щёк, я запомню навсегда. Шрамы остались, но небольшие – выглядел он с ними скорее мужественно, чем пугающе. К одиннадцати годам результаты семейных обстановок у них и у меня принесли разные плоды, и они пошли своим путём, а я своим. Больше мы не общались, и я остался совсем один.

Прекрасно помню тот день, когда, возвращаясь в двенадцать лет домой из школы, я слушал плеер и никак не мог понять, с какой целью проезжающая электричка так пронзительно и не переставая гудит, мешая мне разобрать мелодию, ведь, подъезжая к станции, они по традиции ограничивались формальным коротким звуковым сигналом. Понял я суть такого продолжительного гудения лишь тогда, когда кто-то, схватив меня сзади за рюкзак, резким движением одёрнул меня за мгновение до того, как поезд пронёсся в пяти сантиметрах от моего носа. Много позже, лишь четыре месяца назад, я узнал от своего психотерапевта, к которому после развода я ходил скорее от скуки, чем от наличия каких-то беспокоящих меня проблем, что это была подсознательная попытка самоубийства, которая несомненно бы удалась, если бы не вмешалась бабушка, торгующая семечками рядом с переездом. Когда эта ситуация произошла, я просто взял и пошёл дальше, слушая начавшуюся песню, даже не поблагодарив бабулю. Об этой истории в семье никто так и не узнал.

В семнадцать лет я кое-как умудрился успешно пройти вступительные экзамены в один из ВУЗов Питера – мне было не важно, куда поступать, главное, подальше от дома – и в конце августа я половину из всех своих накопленных денег потратил на билет до Санкт-Петербурга. Никому не сказав, я просто собрал свои вещи и уехал из дома. Лететь нужно было четыре часа, а так как разница с Новосибирском в часовых поясах тоже составляла четыре часа, то фактически я должен был прибыть в Питер примерно в то же время, что и вылетел из моего города. В тот момент я наблюдал в иллюминатор за движением солнца на небе – оно было неподвижно, и я ясно представлял у себя в голове, что самолёт парит в воздухе на месте, компенсируя работой двигателей сопротивление воздуха, а земной шар медленно вращается под нами. Не я улетал из того ада, в котором жил, а сам земной шар уносил всё моё прошлое за тысячи километров от меня.

Через три дня мне позвонила мать с резонным вопросом о том, где я и какого чёрта не появляюсь дома. Я сказал ей, что теперь учусь в Питере, уже заселился в общежитие, и что в ближайшие пять лет, а в идеале больше никогда, возвращаться домой не собираюсь, и получил огромное моральное удовлетворение от тех пяти секунд её молчания, когда она не могла произнести ни слова от удивления. Я не помню, о чём шёл разговор дальше, но с тех пор она лишь пару раз поздравляла меня по телефону с днём рождения, а потом и вовсе перестала звонить.