Тёмные сказки

Валера открыл глаза в тот момент, когда его сын позвал на помощь. Первым его желанием было броситься в спальню и успокоить карапуза. Но тот должен был привыкнуть к жизненным тяготам, поэтому бежать сейчас туда казалось Валере преступлением. Миша должен вырасти бесстрашным. Возможно, это идея фикс, но ребёнок просто обязан быть лучше своих родителей…

Потом наверху всё стихло. Валера подумал, что его сын забрался на кровать и укутался в простыню, которая всё ещё пахла папой. Мужчина обладал некоторым образным мышлением, но ему и в голову не могло прийти, что в тот момент испытывал его сын. Если бы знал, то непременно рванул бы к нему.

Наконец, Валера решил, что хватит уже мучить ребёнка. Марина должна была приехать менее чем через три часа, а ведь перед её приездом надо ещё успокоить малыша. И желательно ещё договориться с ним, чтобы он ничего не рассказывал маме.

Отец, чрезвычайно заботящийся о воспитании своего сына, поднялся на ноги и прислушался. Снаружи бушевала стихия. Она, как будто, и не собиралась усмиряться, а, наоборот, расходилась всё сильнее и сильнее. Наверху же царила абсолютная тишина. Валера представил, как его сын беззвучно рыдает в подушку. От этого образа стало невероятно тяжело на сердце, как будто он купил в магазине игрушку, а та оказалась с браком. В любом случае время обмена уже прошло.

Он, не спеша, ступенька за ступенькой поднимался наверх. Вокруг царили странные сумерки, создававшие причудливые полутени.

Когда Валера был уже на полпути к цели, в спальне возобновилось движение. Создавалось впечатление, что над головой танцует стадо слонов. Затем всё снова стихло.

В груди застыло тревожное ощущение, однако Валера всё ещё медлил с тем, чтобы показаться своему сыну живым и здоровым.

Но вот и конец лестницы. Дальше – спальня. Валера вошёл и не поверил своим глазам: Миши нигде не было. Для верности мужчина заглянул под кровать, но и там было пусто. Мальчик растворился в комнате, в которой просто невозможно было спрятаться.

Валера огляделся и только тогда увидел, что окно в сад открыто. Не чувствуя ног, он подбежал к нему и посмотрел вниз – туда, где они с сыном только вчера посадили куст красной смородины. Он подумал, что зрение подводит его. Точнее, хотел бы, чтобы это оказалось так.

Находясь в полуобморочном состоянии, он сбежал по лестнице, затем, пробежав через весь дом, выскочил на улицу. Обежав здание, Валера встал, как вкопанный. Сначала на его глазах выступили слёзы, а после он разрыдался во весь голос.

Мальчик висел на арматурине. Когда он падал из окна, то лицом попал на её верх. Ржавый кусок железа через глаз прошил его голову. Тело колыхалось на сильном ветру, который привык раскачивать всякие грузы. Его обмывали струи не по-летнему холодного дождя; и ничто на свете не могло вернуть к жизни этого мальчугана. Он действительно уже никогда не сможет поговорить с мамой. Он не сможет двигаться.

И все будут оплакивать его.

Лишь листья шелестели на ветру.

– Иди к нам,– слышалось в этом шелесте Валере.

Конец

25-27.10.2002

Жена террориста

Это сейчас я респектабельный корреспондент авторитетного и всеми уважаемого издания. Но начинал я не так. Начинал я в абсолютно жёлтой газетёнке человеком на побегушках и практически без зарплаты.

Мне приходилось зарабатывать себе на хлеб всеми возможными путями: так, например, я даже спекулировал номерами конкурирующих изданий, но журналистская жилка не позволяла мне совсем отойти от своего призвания, поэтому я был вынужден гнаться за новыми, захватывающими материалами для статей.

Если вы помните, в оные годы начинал бушевать пожар международного терроризма. До развязки, которую все мы не можем вспоминать без содрогания, было ещё далеко, но и те происки, что уже случались, наводили на людей ужас: брали заложников, взрывали дома, падали самолёты, сходили с рельсов поезда и трупы, трупы, трупы, трупы.

Тогда меня очень интересовал вопрос: кто стоит за всем этим? В чём заключается цель, которая оправдывает эти кровавые средства? Я знал, что в своём городе и у своего правительства я ответов не найду. И решился на откровенную авантюру: поехать к их логову и разыскать кого-нибудь, с кем можно было бы поговорить. В лучшем случае я надеялся получить ответы на свои вопросы и сенсационный материал, который помог бы мне выбиться в люди, а в худшем – меня поджидала смерть. Но, как говорится: кто не рискует, тот не пьёт шампанского.

И я поехал. Получил от начальства мизерные командировочные и отправился в путь. Современные технологии позволяют связаться с любым человеком на Земле, где бы он ни был, а тогда наука была ещё далека от этого. До ближайшей «горячей» точки я добирался почти двое суток, и уже начинал ругать себя за легкомыслие, поминутно стряхивая пыль с брюк. Я всегда, знаете, пытался соответствовать.

К тому же угнетало то, что ничего «горячего» я там не заметил: город и город. Ну, может быть, военных чуть больше, чем у нас, некоторые дома пробитыми боками вспоминают о минувших когда-то боях, но так всё как обычно. Я даже отчаялся, не надеясь уже заполучить никакой сенсации, но тут в моей голове промелькнула сколь светлая, столь и безумная мысль, что надо удалиться от города и искать там. И я вновь тронулся в путь. Протрясясь ещё двенадцать часов по холмам и взгорьям, я оказался в одном богом забытом селении.

Гробовая тишина и отсутствие какого-либо движения в разгар дня озадачили меня. Я проезжал мимо домов с наглухо закупоренными окнами. Потом, сквозь прорези в ставнях, я всё-таки разглядел мимолётное движение, что удивило меня ещё больше.

Окончательно меня убила надпись, сделанная на бледной стене ядовитой краской. Аршинными буквами она кричала со стены:

«ЖЕНА ТЕРРОРИСТА!!!»

Я остановил машину, взятую напрокат в городе. Не предвкушая сенсацию, я всё же ощутил дрожь во всём теле. Что-то было в этом селении. Что-то, не побоюсь этого слова, – мистическое. Ну, может быть, не мистическое, но странное, это уж точно.

Хлопок двери прозвучал выстрелом. Я невольно поёжился, но, подсознательно чувствуя, что за мной следят, старался не подавать вида, хотя сам был испуган до чёртиков. Распрямив плечи, и, стараясь ступать непринуждённой походкой, я пошёл к дому.

Только тут понял, чем ещё этот дом отличался от остальных: на окнах здесь тоже были ставни, но по непонятной причине они были прихвачены толстенными досками, да и вдобавок ко всему царил дух запустения.

Грешным делом я уж подумал, что вообще зря остановился, но вдруг на заднем дворе послышалось шуршание.

Миновав довольно мрачный фасад, я оказался там. Каково же было моё удивление, когда моим глазам предстал полный разнообразной жизнью участок земли, что являлось полной противоположностью увиденного мною снаружи. Я даже рот раскрыл. Но потом сообразил, что барашки, птица и всё остальное является вполне естественным для этих мест.

Больше всего меня интересовало, кто за всем этим ухаживает. Должен же кто-то кормить всю эту живность?

Я увидел дверь в стене и поспешил к ней. Здесь на входе всё напоминало бомбоубежище. Я постучался.

Никакой ответной реакции.

Я постучался ещё раз. Теперь уже ногами. Внутри вроде как завозились, но дверь открывать не спешили. Прошла ещё долгая минута, прежде чем изнутри был задан вопрос:

– Ну, кого там ещё нелёгкая принесла? – спросил голос, явно принадлежащий молодой женщине.

– Меня, – честно сознался я.

– Что значит: «меня»? Кто Вы?

– А Вам не кажется, что Вы задаёте слишком много вопросов для сельского жителя? – парировал я её выпад.

В ответ я услышал несколько непечатных выражений, после чего зазвучала туземная речь, которая, по всей видимости, в ярких красках отражала мнение хозяйки обо мне.

– Да не кипятитесь Вы так, – прервал я её тираду. – Лучше откройте! Я журналист, и ничего плохого вам не сделаю.

– Журналист? Искатель дешёвых сенсаций?!

– В общем, да! – ещё раз честно признался я.

Совершенно неожиданно для меня, решившего, что пора уже потихоньку отваливать отсюда, заскрипел замок, и входная дверь отворилась.

Ещё не доверяя своей удаче полностью, я крадучись проследовал в дом и поинтересовался:

– Почему вы открыли?

– Люблю прямых людей, они не способны на подлость, – ответила мне миниатюрная чернявая девчушка. Говорила она с едва заметным акцентом.

Честно говоря, в прихожей мне показалось, что ей лет четырнадцать-пятнадцать – не больше, если не меньше, но, когда мы прошли на кухню, куда она пригласила меня жестом, в свете одной-единственной яркой лампочки, я понял, что ошибся, по крайней мере, лет на десять.

– Мне тридцать, – сказала она, перехватив мой изучающий взгляд.

Я смутился. Она тоже. Потом, взглянув из-под густых бровей, добавила: