Четыре ночи

– Но за это же могут посадить на три года, а то и больше! А у меня университет, работа, родные…

– Послушай, сынок, – перебил его Сеня, – мне пятьдесят два, из них двадцать восемь я мотал по лагерям. Не так уж это и страшно! – а потом, понизив тон, добавил: – Да и сейчас мне мокруху шьют.

У Алексея даже челюсть отвисла.

– А тебе, скорее всего, дадут условно и отпустят на все четыре стороны. – Сеня бросил окурок в раковину. – Расскажи, как дело было.

* * *

В восемь часов утра Алексей Канатников вышел из подъезда своего дома и остановился на крыльце, чтобы улыбнуться солнышку, медленно поднимающемуся меж соседних домов. Сзади захлопнулась дверь, слегка скрипнув перед тем, но эти звуки не ассоциировались у него ни с чем плохим, в отличие от тех, что издавала дверь в камеру, а просто обозначали начало нового рабочего дня. Работал он в конторе «Шины и диски» в отделе поставок. «Мы обуем Ваш автомобиль», – шутили его сослуживцы. И вот в это утро он в прекрасном настроении направился на своё рабочее место. Картина сегодняшнего безоблачного утра отпечаталась в его памяти, казалось, навсегда.

До обеда всё шло, как обычно. Неприятности начались в тот момент, когда он подошёл к двери дешёвой забегаловки, дабы перекусить. Случайно его взгляд упал на автомобиль, припаркованный возле кафешки. Алексей не обратил бы внимания на это творение концерна BMW (хотя машина была, прямо скажем, шикарная), если бы не заметил краем глаза некую несуразность в его облике. Так бывает: смотришь на вполне обычную вещь и вдруг осознаёшь, что с ней что-то не так. Подойдя ближе, он понял, что его смутило: автомобиль не выглядел оставленным на пару минут, между тем водительская дверь была приоткрыта. Ещё несколько шагов, и стало видно, что содержимое бардачка в беспорядке валяется на пассажирском сидении и на полу перед ним. Очевидно, машину ограбили: магнитола отсутствовала, вместо неё, распушившись в разные стороны, торчали оборванные провода.

Недолго думая, Алексей достал сотовый и позвонил в милицию. По его разумению, так должен был поступить каждый сознательный гражданин. Именно так, а не иначе. А вот сейчас он уже этого не сделал бы. Пошёл бы по своим делам, и всё. Его спросили номер автомобиля. Алексей обошёл его и ответил. Затем последовал ещё ряд вопросов. На них он тоже ответил. Закончилось всё тем, что его попросили посмотреть, есть ли ключи в замке зажигания. Он открыл дверь и заглянул внутрь: ключа не было, как и замка зажигания, – одни провода. Алексей описал ситуацию по телефону. Его поблагодарили, сказали, что скоро подъедут, и отключились, попросив никуда не отходить.

Не успел он убрать телефон, как сзади раздался ехидный, но властный голос:

– И что это мы тут делаем?

Алексей обернулся и увидел двух милиционеров.

– Жду, – сказал он.

– Кого? – это прозвучало уже с издёвкой.

– Тех, кто займётся этим, – и без всякой задней мысли показал на автомобиль.

– Прекрасно, – произнёс тот, что потолще. – Что мы тут имеем? – он подошёл к машине и осмотрел её. – Кража магнитолы и попытка угона. Петро! Записывай! А Вам, молодой человек, придётся проехать с нами.

– Зачем?

Милиционеры даже переглянулись от такого хамства, потом улыбнулись друг другу и в мгновение ока заломали ему руки.

* * *

– Так я очутился здесь, – закончил Алексей свой рассказ. – Сколько я ни пытался объяснить им, как было дело, они меня не слушали. Даже ударили пару раз.

В голосе его звучали слёзы обиды, но в глазах они так и не появились.

– Да, дела, – протянул Сеня и пожевал в задумчивости нижнюю губу. – Ничего, ведь ты не первый, к кому так отнеслись наши говёные менты. Разберутся – нагонят.

– А если не разберутся?

– Даже если окрестят, много тебе не дадут, так что всё равно откинешься на волю, если, конечно…

– Если, конечно, что? – встрепенулся Алексей.

– Если, конечно, сможешь выбраться из этой камеры, Канат.

– Ты о чём?

Сеня глянул в сторону заменявшего в этом месте окно толстого листа металла с просверленными в нём дырками; последние лучи догорающего дня уже угасли за ним. Это значило, что сейчас около одиннадцати часов и совсем скоро ночь станет полноправной хозяйкой над городом. Ночь в это время года легка и приятна… Но не для всех.

С окна Сеня перевёл взгляд на Алексея. Тот аж вздрогнул. В глазах сокамерника читался неприкрытый страх. Не страх чего-то конкретного, а дикий, мистический, первобытный страх. Были за ним ещё чувства, но какие именно, молодой человек по юности понять не смог.

– О чём ты говоришь? – повторил вопрос Алексей, почувствовав, как тело пробирает дрожь, а его собственные проблемы отходят на второй план.

– Замутим ещё чифирку, согреться, – сказал Сеня, выдержав паузу. – Что-то мёрзко стало.

Несмотря на то, что в камере было не меньше плюс тридцати, Алексей тоже почувствовал ледяные когти, подбирающиеся к самому сердцу.

– А там я тебе всё подробненько расскажу. Только вряд ли ты будешь в восторге.

С этими словами Сеня поднялся и занялся заваркой. На лице его застыла жуткая маска испуганного старика. При том и житейская мудрость никуда не делась. Это пугало вдвойне.

* * *

– Не знаю, что здесь творится, – начал Сеня, отхлебнув положенные два глотка, – но эта хрень мне не по нутру.

Алексей едва сдержался, чтобы не задать вопрос, какая именно «хрень», но воспитание взяло верх. Его с детства учили слушать.

– А суть такова: десять дней назад нас в этой камере было трое: я, Клещ и Кабан. – Его глаза остекленели, словно он обратился ими вглубь своей памяти и там перед ним разворачивались события, так напугавшие его. – Но оба они: и Клещ, и Кабан – померли.

Глаза Алексея широко раскрылись:

– Как? Сами умерли?

– Не знаю уж, как там лепилы, в смысле врачи, точканули их смерть, может, инфаркт, может, ещё что-нибудь сочинили… Но… Их убили, отвечаю.

– Но как? Каким образом? – Внутри у Алексея всё похолодело. Больше всего в своей жизни он боялся встретиться лицом к лицу со смертью.

– Канат, в таких местах люди откидывают копыта часто, в основном после допросов, так что лепилы уже научились выкручиваться, но тут… Уверен, тут что-то другое. И, поверь мне, более страшное.

Сеня хлебнул чифира, прикурил сигарету и затянулся.

– Нас троих привезли сюда с тюрьмы. Клеща и Кабана на суд, а меня – закрыть дело по убийству одного козла. Короче, обычная бумажная волокита.

* * *

Они вошли в камеру номер девять взбудораженные после бессонной ночи и поездки на автозаке. Клещ выбрал себе койку (в местах лишения свободы именующуюся шконкой) под металлическим листом с дырками, заменяющим окно, Кабан и Шило устроились возле стен. После тесноты тюремных камер здесь был сущий рай.

– Братухи, мутите чифир, – сказал Клещ. – А я попробую добазариться насчёт чего-нибудь покрепче. Ловэ у меня есть.

Все занялись своими делами. Чифир заварился через двадцать минут, ещё через десять к Кабану, родители которого уже знали, что он приедет, принесли передачу под дружные возгласы: «А вот и хавчик!». А ещё через полчаса прибыла литровая бутыль спирта.

– Сговорчивые вертухайчики, – радовался Клещ, прижимая ёмкость к груди, как родное дитя. Затем он открыл кран и положил спирт под струю ледяной воды.

– Береги себя, – прошептал он с вожделением.