Галилео

В этот момент ощутимо тряхнуло землю под ногами. А следом солнце запрыгнуло за Край.

Стало темно.

Сначала Лилиан хотела куда-нибудь пойти, но затем решила, что в темноте и при таком скоплении народа, это будет не лучший вариант. Она осталась на месте. Тревожные мысли стали аккуратно пробираться в её голову. Тест оказался сложным. Гораздо сложнее всего того, к чему они готовились по стандартам Галилео. Что если она не пройдёт его? Завалит испытания, и её с позором выставят к Южному Краю. Или ещё хуже того, позволят участвовать на будущий год, и она будет вынуждена всё это время наблюдать, как Ярик – её Ярик – счастливо живёт с какой-то другой девушкой. Возможно, даже с Энджи. Эта мысль ржавой стрелой впилась ей в мозг, и она не могла её выковырять, как ни старалась. Почему-то перед внутренним взором всё время вставала картина целующихся Ярика и Энджи.

Из пучины столь мрачных дум её вырвал большой прожектор, включенный оргами.

– Лилиан, – услышала она голос жениха

Радость и благодарность близкому человеку залила её до макушки. Она ринулась к своему избраннику и прыгнула ему на шею, осыпая поцелуями.

На мгновение тяжёлые хмурые мысли отступили он девушки. Но лишь на мгновение.

– Малышка, скажи, а ты не видела Энджи? – спросил её Ярик вместо того, чтобы поинтересоваться её состоянием.

Моментально все самые тёмные думы взметнулись в ней, как ил к поверхности воды, когда плюхаешься в речку с разгона, и затопили сознание девушки. И словно струна лопнула со звонким звуком. Словно нечто сдерживавшее доселе лавину истерики вдруг, в одну секунду перестало существовать.

Лилиан зарыдала, с силой вырвалась из объятий Ярика и убежала прочь. В глубине души она хотела, чтобы он помчался за ней, остановил, встал перед ней на колени и начал вымаливать прощение. Но другая её часть порадовалась, что этого не произошло. Именно сейчас она могла бы сделать глупость, которая погребла бы под руинами всю её дальнейшую жизнь. И девушка это понимала, несмотря на дикую, иррациональную истерику.

Очнулась она на краю Испытательного поля. Её тело сотрясалось от рыданий, а лицо было мокрым от слёз. «Как легко, – думала она позже, когда способность размышлять стала постепенно возвращаться к ней, – как быстро можно разрушить счастье, выстроенное с таким трудом». Она пыталась понять мотивы своих действий и никак не могла сделать этого. Энджи, говоря строго, не сделала ничего такого, что могло бы вызвать такую реакцию. Лилиан понимала, что всё дело в ней самой, но обнаружить источник дурных чувств не удавалось. Поэтому не получалось и купировать его, устраняя тем самым тёмную бурю эмоций внутри.

Тут ещё совершенно некстати Лилиан вспомнила о незавершённом Испытании и разрыдалась. Во рту стояла горечь. Темень, кое-где разорванная прожекторами, подрагивала в замутнившей зрение пелене слёз.

Ей никогда не справиться с этим тетрисом. Её выкинут из деревни и из родного дома, потому что никто не захочет знаться с такой неудачницей, как она. Жалость к себе усилила потоки слёз.

Если бы Лилиан не убегала от своего квадрата десять на десять клеток, то хорошо бы видела, как орги помогают всем участницам с тетрисом. Испытание оказалось не по зубам почти всем, и было решено не заострять внимание на данном тесте.

Рыдания девушки прервало объявление об окончании Испытания. Собравшись с силами и готовясь уже принять любой удар судьбы, она тяжело встала и побрела к тому месту, где оставила размётанные деревянные фигурки.

Фигурок не было. Ни одной.

«Должно быть, уже орги собрали и унесли», – подумала Лилиан.

И лишь потом заметила, что все дощечки причудливых форм никуда не делись. Они преспокойно лежали на поле десять на десять клеток, составляя идеальный квадрат.

00.10

Давно это было. Уж и деды наших прадедов не вспомнят, когда точно. Жила-была семья Потихонюшки и Цирла. И всё у них было справно да гладко, как у людей порядочных да добрых. И очаг жил, и любовь пребывала, и неугасимая искра сияла. Одним словом, мало чем отличались они от большинства путёвых жителей.

Но однажды приключилась с ними беда непрошенная.

Темь глубокая стояла уже дня два: солнце не появлялось. Цирл колол дрова на улице, а Потихонюшка хлопотала по хозяйству дома. Внезапно небо со стороны Восточного Края вдруг ярко вспыхнуло, но тут же погасло.

Распрямился Цирл и глянул туда, где расцветилось. А тут и во второй раз полыхнуло, и в третий.

– Потихонюшка, – крикнул он, – иди, глянь, что за красотища!

И лишь успела жена Цирла распахнуть дверь, как небо не просто полыхнуло, а взорвалось, разливая яркие краски за Центр и дальше.

На короткое, исчезающе малое мгновение Потихонюшка ощутила немыслимый, словно взбесившийся ветер. Тот, исходя из избы, словно пытался забрать оттуда все вещи, дул по направлению к вспышке. И в тот же миг камень размером с кулак ударил Цирла в голову, да и прошиб её насквозь, оставив дымящуюся дыру.

Женщина вскрикнула да и захлопнула дверь, отсекая ею осаживающийся на колени, а затем заваливающийся на бок труп мужа. Затем она бросила залитый слезами взгляд в святой угол и с поглощающим разум ужасом поняла, что неугасимая искра больше не горит. Она, конечно, догадалась, что это сам Гонеб приходил к ним и дыханием своим затушил её. А в придачу и Цирла убил.

Нет больше неугасимой искры. Нет любви. Нет очага.

Долго ещё бродила Потихонюшка, моля подарить ей огонь, но соседи, опасаясь гнева Гонеба, отказывали ей все до единого. Так и сгинула она одна во тьме да холоде.

* * *

Эту легенду знали все ещё с пелёнок. Мораль её достаточно проста: берегите огонь, ибо он – жизнь.

Однако сейчас, когда её озвучили орги перед новым Испытанием, Макс задумался.

– Слушай, – сказал он Ярику, – как ты думаешь, было это на самом деле?

– Ты сейчас серьёзно? Это ж обычная легенда, чтобы народ искру неугасимую хранил!

– Я не про это. Говорят, что камень этот до сих пор где-то возле заброшенной избушки Потихонюшки лежит.

Ярик издал губами не совсем приличный звук. Он уже более-менее пришёл в себя после происшествия с Лилиан.

– Макс, не начинай! Ты ещё скажи, что там на самом деле Гонеб дыханием ветры пускал!

– Нет, конечно, не существует никаких демонов, – сказал Макс. – Но… камень вот этот и сквозняк… что-то это всё должно значить. Как говорится, не бывает дыма без огня.

Их прервал голос Первого Глашатая.

– Итак, следующее испытание для мальчиков. Вы должны любыми доступными способами добыть огонь, не используя неугасимую искру. Представьте себя на месте Потихонюшки с погасшим очагом, и вперёд! Девушки, готовьтесь, за вами следующий ход.

– Я вот ещё чего не понимаю, – сказал Макс, когда ребята шли на указанную оргами полянку. – Почему Потихонюшке никто не помог? Почему не поделились огнём?

– Ну-у-у, – протянул Ярик. – Там же говорится, что боялись гнева Гонеба.

– Это чушь полная, – безапелляционно заявил Макс.

– Тогда не знаю. Хотя помню, что мама говорила, про потерю неугасимой искры. На такие семьи ложится проклятье. И любой, кто им поможет, разделит это проклятье вместе с ними.

– Бред, честное слово, – вздохнул Макс. – Надеюсь, с нашими искрами всё будет в порядке.

– Я вообще о таком и слышал-то лишь из этой вот легенды, – сказал Ярик. – Так что ты просто снова себя накручиваешь.

– Хорошо, если так.

Добыть огонь без неугасимой искры не так-то просто.

На полянке, предназначенной для этого теста, были разложены различные приспособления, с помощью которых предлагалось попытаться разжечь небольшой костёр. Макс выбрал две деревяшки. Одна плоская с отверстием посередине, а вторая круглая. Ярик же взял кремень и сточенный цилиндр, отдалённо напоминающий кресало.

– Трение – это вообще великая вещь, – заметил Макс, удобнее примащиваясь на земле перед ворохом сухого мха и соломы. – Можно даже сказать, что трение – это жизнь.