– Контрабас раздавишь! – только и успела сказать она.
Наконец лапы Гуни разжались. Таня смогла набрать воздух и определить примерное количество раздавленных ребер. Неужели ни одного? Странно, очень странно…
– Вот я вас и нашла! Зачем ты бедную стену бьешь? Тренируешь Гломус вломус?
– Не-а, чего его тренировать? Я изгоняю стресс наружу, чтобы не дать ему разрушить меня изнутри, – подумав, сказал Гуня.
Для прежнего Гуни эта фраза была бы безумно сложной. Сегодняшний же оттарабанил ее бойко, как попугай. «Похоже, Склепова все время повторяла, и он запомнил», – решила Таня. Она еще в Тибидохсе заметила, что Гломов обожает думать Гробыниными мыслями. А еще точнее: полуфабрикатными заготовками ее мыслей.
– Стресс?
– Ну да. Гробыня меня измотала… Сказала: «Стой тут! Жди!» А я ненавижу ждать! Уа! Меня прямо всего трясет! Лучше б дома остался! – заревел Гуня.
Его кулак взметнулся, и от стены вновь полетели каменные крошки.
– А где Склепова? – спросила Таня.
– Она это… в магвазине. Она способна на минуту заскочить в магвазин за зубной щеткой и вернуться через три часа с тележкой покупок.
– А ты сам с ней ходи! – предложила Таня.
Гуня ухмыльнулся.
– Гы! Так она меня и взяла! Она говорит, что я у нее над душой стою!.. И вообще, когда я с ней в магвазине, ее трясет!
Неожиданно какая-то радостная мысль посетила Гуню. Его бандитская физиономия просветлела.
– Ты же тут? Сейчас мы ее вызвоним! – сказал он.
Довольный, что у него появился повод дернуть Гробыню, Гломов извлек зудильник и несколько раз ткнул в его дно заскорузлым пальцем. Современные модели зудильников позволяли вызывать абонентов контактным способом, не запуская наливные яблочки.
– Ну же! Где ты там? – нетерпеливо пробормотал он.
Поцарапанное дно зудильника осветилось. На нем возникла разгневанная физиономия Склеповой.
– Ты меня достал! Пяти минут не можешь без мамочки?
Гуня замычал и сместил экран зудильника так, чтобы Гробыня могла увидеть Таню. Таня не сказала бы, что Склепова чрезмерно обрадовалась. Если ее разновеликие глаза и расширились от изумления, то незначительно.
– О! О! Жди меня! Я сейчас! – сказала она и отключилась.
Таня думала, что Склепова примчится как метеор, однако не тут-то было. Гробыня появилась только минут через десять с кучей пакетов. Ее каблуки касались асфальта с особенным, четким звуком. Во всем облике Склеповой царила восхитительная, расслабленная небрежность. Это была королева, хозяйка жизни. Сунув пакеты Гуне, Склепова небрежно обозрела Таню.
– Что у тебя за ссадина на подбородке? Сарданапал побил? С кровати упала?
– А… это?! Кто-то из третьекурсников налетел… Соловей взял меня на драконбол младшим инструктором, – вспомнила Таня.
Брови Гробыни выразили все, что она думает об упомянутом виде спорта.
– Драконбол, а? Физкультура лечит, а спорт калечит, а?.. Ну иди ко мне, дорогая!
Таня подошла. Гробыня обняла ее холеными руками и осторожно поцеловала в щеку.
– Имей в виду, Гроттерша! Выглядишь ты плохо! Не то чтобы плохо, но неухоженно. Так недолго из человека превратиться в спортивно-ломовую лошадь!
Таня улыбнулась.
– Спортивно-ломовую? Такие разве бывают?
– И не такие бывают. Посмотри в зеркало, киса!
Лицо Гробыни стало вдруг озабоченным. Вспомнив о чем-то, она быстро извлекла пудреницу, щелкнула крышкой и внимательно оглядела свою верхнюю губу.
– Так и есть! Герпес! Сглазили, собаки! – сказала она без особой досады.
Постояла, подумала о чем-то своем, глядя поверх волос Тани. Таня почувствовала, что формальная часть закончена. Склепова с ней уже поздоровалась.
– Ты-то здесь какими судьбами? Проездом али по амурным делам? Хотя какие у тебя амурные дела? Печаль одна, – спросила и сама себе ответила Склепова.
Таня порылась в сумке и передала одно приглашение ей, одно – Гуне. Гробыня небрежно прочитала.
– А я-то думала, когда их осенит? Пять дней после окончания школы… Пять минут после окончания школы… И конечно, надо собираться всей толпой! Сопливая сентиментальщина! – сказала она.
– Так ты не приедешь? – с обидой спросила Таня.
– Почему не приеду? Кто тебе сказал такую чушь? Разумеется, приеду. Где я еще увижу дураков в таком количестве?
Таня собралась прощаться, однако у Гробыни были другие мысли на этот счет.
– Значится так, Гроттерша! Сегодня ты ночуешь у нас с Гуннием. Через сорок минут у меня запись… Думаю, за три часа отстреляемся. Потолкайся где-нибудь в студии, а вечером поужинаем.
Таня хотела сказать, что ей нужно разнести кучу приглашений, но Гробыня, не слушая, уже неслась куда-то. О том, что у Тани могут быть иные планы, ей и в голову прийти не могло. Таня подумала, что Гробыня очень счастливый человек. Существуя в своем склеповоцентричном мире, она и представить себе не может, что есть еще чьи-то желания и проблемы, кроме ее собственных. Мир вертелся для Гробыни и вокруг нее. И как ни странно, этот эгоизм был таким здоровым, таким заразительным, что не отталкивал. Скорее в нем было что-то завораживающее и притягательное.
«А почему бы и нет?.. К чему такая спешка? Приглашения можно разнести и завтра», – сказала себе Таня.
– Гуня! За мной! Мы опаздываем! – озабоченно взглянув на часы, велела Склепова.
И не оборачиваясь, быстро двинулась вперед. Так они и шли: впереди величественная Склепова, немного позади – Таня с контрабасом. Гуня, с ненавистью толкая коленями пакеты, тащился сзади, как большая собака, которой неохота возвращаться домой с прогулки.
Прохожие оглядывались на них. Точнее, не на них, а на Гробыню.
– А ты знаменита! Меня там какие-то едва не затоптали, – сказала Таня.
– Кто еще?
– В студии внизу толпятся. С волосами, как ты пару лет назад в Тибидохсе носила…
– А… эти… склепки… – сказала Гробыня небрежно. Все же заметно было, что она довольна.