Университетские встречи

– С днем рожденья поздравляю!.. Счастья-радости желаю!.. Нет, плохо, пошло! Гадость какая! Никогда не делайтесь учителями!

Дневник

Профессор Щукин сказал:

– Мне очень нравятся дневники Чуковского. Он каждые пять минут падал духом, но тотчас отряхивался и бежал дальше. Если упростить его дневники до предела и немного спародировать, то будет так:

10.00. Все кошмар. Жизни нет, завтра я умру. Не спал пять ночей.

12.00. Отряхнулся, побежал. Пробежал 40 км.

16.00 Упал духом. Завтра я умру, в боку у меня колет.

18.00 Пробежал 100 км. Ужасно смешная женщина грузила на лошадь мешки. А ведь бывшая графиня!

20.00. Нету сил. Завтра я помру.

4 утра. Как мне все надоели. Упал духом.

8 утра. Ну я побежал! Булка была ужасно вкусная, с изюмом! Всю ночь читал.

Фантастическая жизнь

Профессор Щукин сказал:

– Читаю Чуковского «Жизнь моя стала фантастическая». Точно понимаю теперь, что человек – это способность совершать определенное количество движений в день. Причем движений как творческих, так и физических. Это взаимосвязано. Как только это количество движений падает – падает и человек.

У Чуковского способность совершать много движений была развита лучше, чем у Блока, например. Поэтому он выжил в Питере в 1920-21 году, а Блок, например, нет. Просто физуха была лучше и жажда жизни сильнее развита. Чуковский бегал по жирным комиссарам, которых ненавидел всей душой, и клянчил у них то селедочку, то морковочку, то десять картофелин, и все тащил своим «птенцам». А Блок не то, чтобы гордый был, но очень медлительный, не жилец.

Условно говоря, есть известная схема выживания «Бей, или беги!» Чуковский всегда или бил, или бежал. Блок не бил и не бежал, и умер.

Есть еще схемы «Воруй, но делись!» и «Жалуйся, вопи!» Тогда ты всем надоешь и вовремя успеешься смыться. «Воруй, но делись!» – схема красных комиссаров эпохи преднэпа. «Жалуйся, вопи!» – схема Гиппиус и Мережковского. Она тоже рабочая.

Фольга от шоколадки

Во время новогоднего корпоратива профессор Сомов сидел на кафедре и жевал фольгу от шоколадки. Щукин подошел к нему и сел рядом.

– Вот смотри! – пожаловался Сомов. – Я же умный! Про всякого постороннего человека я сразу могу всё сказать! Например, вот той студентке могу сказать: «Ты всех пугаешь своими метаниями! Первых трех человек, которые тебя полюбят, ты бросишь! А потом тебя больше никто не полюбит, ты будешь ныть и всем надоедать! Успокойся! Не бегай, умоляю, и всё будет хорошо!» Но она не послушается, будет бегать и биться о стены.

Вот той могу сказать: «Не будь такой вялой! Не спи на ходу! Почему бы тебе немножко не поврезаться в стены? Чуть-чуть смелее надо быть». Вот тому парню могу сказать: «Ты думаешь, что ты самый хитрый, а все тупые? На самом деле, жизнь как-то так поворачивает, что у хитрых никогда не прокатывает…»

– Ну? – сказал Щукин.

– Что ну? Баранки гну! – огрызнулся Сомов. – А вот теперь спроси: почему если я умный, я ем фольгу от шоколадок?

– Ну и почему ты ее ешь?

– А вот не знаю! – вздохнул Сомов. – Видимо, есть столько разных градаций ума, что никто никогда не знает, кто реально окажется умнее и какая стратегия выигрышнее. Заметил в храме, что все хорошо бывает не у тех, кто умнее, а кто радостнее, доверчивее и проще. При этом они даже «Шакалат» могут писать через «а», это вообще ни на что не влияет, а даже, скорее, идет бонусом.

– Во! – сказал Щукин обрадованно. – Ты, наконец, ответил на мой вопрос!

– На какой? – напрягся Сомов.

– На вопрос студентов, какое образование является лучшим. Правильный ответ: любое, кроме высшего!

Замороченная Пафнутькина

Доценту Воздвиженскому нравилась преподавательница Пафнутькина. Но она была дико замороченная. Например, попросишь Пафнутькину: «Дай мне, пожалуйста, чашку!» Пафнутькина на три часа задумается, а потом начинает зудеть: «Если я дам тебе чашку, ты подумаешь, что… Но если я не дам тебе чашку, то ты подумаешь другое. Но в то же время какой-то поступок я должна совершить? Быть может, мне дать тебе чашку в общечеловеческом смысле? Но тут вопрос: почему ты попросил чашку, а не тарелку? Ведь нужна была тебе тарелка? Или все же чашка? Вот в чем вопрос!»

Доцент Воздвиженский начинал выть и бегать по потолку.

Такое бывает, – спрашивал он у Щукина, – что женщина тебе нравится, но при этом дико тебя бесит? Просто хочется ее на луну забросить. Но я одного не могу понять: Пафнутькина – тупая или дико умная? Видимо, это для меня главная загадка.

– Женщины – существа загадочные, – сказал Щукин. – Я тоже всю жизнь в таких вещах путаюсь. Но ведь за плечами у Пафнутькиной – два миллиона лет эволюции. Как-то же она не вымерла до сих пор?

Воздвиженский кивнул, и оба ученых призадумались.

Граница на замке

Профессор Щукин сказал:

– Почему не стоит читать ужастики, ходить на страшные фильмы, узнавать всякие пограничные вещи и т. д. Если совсем просто: «Человека нельзя ударить тем камнем, которого нет в его воображении».

Получается, злу надо первым делом заправить этот камень в наше воображение и пусть он там дожидается нужного момента. Сейчас он не работает – потом сработает.

Это я вычитал в «Добротолюбии». «Добролюбие» можно читать только пятитомное, оригинальное, начиная с Антония Великого. Никаких сборников. Читая «Добротолюбие», вы такие вещи там будете находить невероятные, до которых вообще нереально было додуматься в 4–5 веке.

Там где-то мысль есть, что если злу надо тебя ударить – оно вначале заправляет тебя лишним пограничным знанием, без которого ты прекрасно бы прожил, затем выжидает момент слабости психики, затем нашаривает в твоем воображении какой-то подходящий камень и бьет тебя этим камнем. Дико просто. Но если какого-то камня нет, то ударить тебя этим камнем нельзя.

Телевизор

Щукин пришел в гости к Воздвиженскому. На стене у Воздвиженского было белое пятно четырехугольной формы, отличавшееся по цвету от остальной стены.

– Картина висела? – спросил Щукин.

– Нет, – поспешно сказал Воздвиженский. – На этом месте у меня висел телевизор. Но я его ни разу не смотрел! Вообще не разу в жизни.

– Да я и не думаю, что ты его когда-нибудь смотрел! – сказал Щукин. – Да даже если и смотрел – какая мне разница?

Воздвиженский еще раз тревожно взглянул на него и успокоился.

– А вообще я однажды выиграл пиццу! – сказал Щукин. – Мы пошли с тремя друзьями в кафе, а нам на стене был огромный телевизор. Я знал, что у этих трех друзей нет дома телика, они его презирают, и я сказал: «Давайте так! Если кто-нибудь из вас посмотрит хоть одним глазом в телик – он покупает мне пиццу. Если никто не посмотрит – я плачу за всех!» Уже через десять минут они все втроем залипли в телик и так, что невозможно было оторвать. Общаться с ними нельзя было, они на слова не реагировали. И смотрели – не поверишь – какой-то сериал типа «Кухни» тысячную серию. Думаю, если у человека нет телика – он везде, где будет телик, не сможет от него оторваться. Что угодно будет смотреть, хоть сплошную рекламу. Просто у него исчез иммунитет. Вообще исчез. Если же телик есть, он просто воспринимается как фоновый шум.

– Да, – сказал Воздвиженский. – Я понял о чем ты. Я однажды поехал на конференцию. Иду ночью по гостинице и там в одном номере открыта дверь. Времени часа четыре утра. Заглядываю и вижу. На полу сидят три мужика самого дикого, самого грозного вида, пьяные в дымину, смотрят «Машу и медведь» и рыдают. В четыре утра! «Машу и медведь». Я это прямо на всю жизнь запомнил. Вот чистые души!

Мечтатель

Профессор Щукин встретил однокурсника, которого не видел больше двадцати лет. Однокурсник сидел в городском парке, грустно смотрел на наряженную елку и в руках у него была маленькая бутылочка. Щукину он не особо удивился.