Сердце двушки

«Зачем?» – хотела спросить Лиана и вдруг ухнула куда-то – будто с вышки в реку.

* * *

Очнулась она в лазарете. Она была уже без скафандра, в обычной своей одежде. Лежала на белой кушетке, на клеенке. Белдо, тоже уже избавившийся от защиты, меланхолично водил у нее перед носом зловонной аммиачной ваткой. На Лиану он не смотрел. Разговаривал с Секачом.

– Красная борода! – недовольно гудел тот. – Молодые щупальца похожи на рыжие волосы! И где он эту гадость подцепил! Не исключено, что несколько дней с ней проходил!

– Но почему? – жалобно взмахивая ваткой и по-прежнему не замечая, что Лиана очнулась, спросил Белдо. – Такая ненависть… Злоба – это, конечно, понятие культурологическое, но все же я в шоке…

Лев Секач насмешливо наблюдал за ним, терпеливо ожидая, пока Белдо перестанет кривляться. Тот перестал и, сердито надувшись, сунул ватку в самый нос Лиане. Лиана, вскрикнув, поймала руку Дионисия Тиграновича за запястье и отвела подальше от своего лица:

– Уберите! Я задохнусь!

– Очнулась! – радостно воскликнул Белдо.

Рядом кто-то настойчиво засопел. В дверях стоял тот самый кривоногий. Теперь он был уже без огнемета. Зато в брюках. Но брюки его явно тяготили, и одной ногой он уже чесал другую.

– Помощник мой. Исай. Все эти годы со мной. Все тут знает. Вместе начинали! – представил Секач.

Исай осклабился.

– Я чего пришел-то… Гай здесь! – сипло произнес он.

Тяжелое лицо Секача неуютно задвигалось.

– Я не слышал, как он подъехал! – озабоченно сказал он.

– Он не подъезжал, – сказал кривоногий и отчего-то усмехнулся. Подобная усмешка уже была на его лице, когда он выжигал из огнемета эльба.

Глава вторая. «Хоум! Свит хоум!»

Чем бы дитя ни тешилось, только б не квакало.

    М. У. Хоморов. «Генетические эксперименты магов и их последствия»

За городом, километрах в двадцати от Москвы, Гай велел водителю остановиться. Легко выскочил на обочину шоссе, отбежал немного от дороги, потянулся. Влажные обочины, заросшие травой. Клены, растопырившие красные, пугающе похожие на человеческую ладонь листья. Рядом, отвоевав полосу на опушке, сомкнул ряды борщевик. Вывели ж когда-то такую радость кормить коровушек! Замысел был блестящий: коровушки поедают борщевик, люди едят коровушек – и наступает всеобщее благоденствие. Но что-то в очередной раз пошло не так, и несъеденный борщевик год за годом пожирал влажные обочины дорог Подмосковья.

Арбалетчики, выбравшиеся из джипа сопровождения, сгрудились вокруг, озирались, тревожились. Остановка была незапланированная. Местность они не контролировали – а ну как какой-то шныр сидит на дереве с арбалетом?

Гай вдыхал влажный воздух. Память послушно перелистывала страницы. По лесам идет дорога, по болотцам. Давно ли тут лягушки в мокрой траве квакали и шли неспешные обозы? Брели рядом с телегами мужички, везли в Москву товары: ушаты, корыта, сундуки, резные игрушки, рыбу, кожи. А сверху, на черной крылатой гиеле, проносился над ними юный красавец Мокша. Бывало, из озорства пикировал, пугал лошадей. Лошади от ужаса перед гиелой бросались в лес, ломали оглобли, опрокидывали телеги. А теперь здесь шоссе. Жмутся к асфальтовой змейке заправки с магазинами. Выгрызают участки коттеджные поселки. Ведут к ним асфальтовые дороги со шлагбаумами. Ну что за глупые игры в цивилизацию! Что, лес от этого перестанет быть лесом? Да вся Москва лес! Даже на Тверской улице под бетоном и асфальтом – многовековые, ушедшие в землю, как в трясину, пни.

Гай сорвал лист борщевика и, пробуя, обожжет ли, провел им по щеке и по нежной коже на запястье. Нет, не обожгло! Арбалетчики старались на него не смотреть. За каменностью их лиц угадывалось смущение. Арно одобрительно и мягко улыбался. Иногда Гай думал, что если бы он съел живого голубя или загрыз собаку, то и тогда Арно остался бы таким же деликатным и понимающим.

Гай отбросил лист. Ощущая в теле легкость, пробежал шагов сто. Огромный пустой билборд обещал: «Здесь может быть ваша реклама!» Гай прочитал надпись наоборот: «Реклама ваша быть может здесь». Смысл изменился не слишком значительно, но добавилось тайны. Гай зазвенел смехом – весело зазвенел, звонко, как смеялся когда-то юный Мокша, пугавший мужичков на телегах. Давно не ощущал он такой легкости!

Гай лег на обочину, ухо опустил на асфальт, вслушиваясь в звуки дороги. Трейлеры угадывались по дрожи покрытия и по упругому разовому толчку воздуха. Легковушки едва слышно шуршали. Звук от них был четкий и краткий, точно кто-то отчетливо наборматывал: «Иу! Иу!»

Некоторые машины, завидев лежащего на обочине человека, начинали притормаживать, но крепкие фигуры арбалетчиков отпугивали их, и машины продолжали движение, прижимаясь поближе к встречной полосе. Водитель – тот же олень. Хоть и мощный, хоть и заточен в железо, но сердце имеет робкое – от всего спасается нажатием ноги на педаль газа.

В поле зрения Гая возникли туфли. Блестящие, аккуратные, не просто вычищенные, а словно парящие над асфальтом.

– Сгинь, Арно! Ты загораживаешь мне солнце! – сказал Гай.

Туфли торопливо отодвинулись. Не вставая с асфальта, Гай скосил левый глаз на небо. Для этого он попросту передвинул глаз ближе к виску. Небо было с редкими тучками, не синее, не голубое, а какое-то недокрашенное.

– Мы опаздываем, – напомнил Арно.

А вот это было ошибкой. Не произнеси секретарь этих слов, Гай рано или поздно вернулся бы в автомобиль. Теперь же Арно его подзадорил. Гай уперся ладонями в асфальт и легко вскочил. Отряхнул руки. Проговорил вкрадчиво:

– Ну зачем же в машину, Арно? Мы уже почти на месте! – И он безошибочно ткнул пальцем в лес.

Арно мгновенно оценил всю суть предложения, и улыбка его остекленела:

– Но там же болото!

– Ну какое же это болото, Арно? Болото совсем в другом месте! Все за мной! – И, руками раздвинув борщевик, Гай нырнул в овраг.

За ним с топотом понеслись арбалетчики. Арно тащился последним, задирал воротник, старался защитить от ожогов лицо и запястья. В рот забивалась многочисленная поднявшаяся из травы мошка.

Гая Арно почти сразу потерял из виду – видел только берсерков. Те проламывались, как стадо кабанов, берегли оружие, подставляли под удары ветвей плечи и лбы. Некоторое время спустя арбалетчики вдруг замедлились. Арно увидел, что они топчутся на месте и растерянно растекаются вдоль невидимой преграды.

Арно догнал их – потный, с репьями, покрывающими брюки выше колен, с чавкающей в туфлях грязью. И сразу стало ясно, в чем дело – впереди была топь, окруженная мясистой болотной травой. И где-то там, в этой топи, сгинул их руководитель. Глубокие, затекающие водой следы обрывались там, где начиналась мутная черная вода.

То один, то другой арбалетчик пытался прорваться вперед, но проваливался и торопливо выбирался. Убедившись, что через топь дороги нет, арбалетчики разделились и, не зная, какой путь короче, стали огибать болото с разных сторон. Арно после небольшого колебания верно оценил обстановку и пристроился к той группе, на пути которой было меньше зарослей. Перед этим он наклонился и поднял с земли белую рубаху Гая и его холщовые штаны – Гай скинул их с себя, прежде чем броситься в трясину.

Когда полчаса спустя полуживой Арно с сопровождающими его арбалетчиками вынырнул из камыша на противоположном берегу топи, навстречу ему с камня поднялся Гай. Худой, голый, с ног до головы измазанный грязью. Веселый. Поблескивали белые зубы.

– Захватил одежду, Арно? Давай сюда! Ну и копуши же вы!

Гай, вскинув руки, ловко нырнул в рубаху, и одновременно с этим грязь исчезла с его тела. Будто кожа просто взяла и сожрала все, что ей мешало. Арно деликатно отвел взгляд.

Пока Гай одевался, подтянулись те арбалетчики, что обегали болото с другой стороны. Гай окинул взглядом свою усталую рать, усмехнулся и безжалостно перешел на бег. На этот раз Арно пришлось страдать недолго – вскоре они уткнулись в забор, находящийся в лесу и отделяющий лес от такого же леса. В основе забора угадывался деревянный частокол. От времени он обрушился, и его заменили: где-то – кирпичной стеной, где-то – бетонными плитами, где-то – железной оградой с проржавевшими пиками.

Арно успел взглянуть на карту в телефоне. Ага, теперь понятно, где они. С южной стороны от Наумова, отделенные от него высокой железнодорожной насыпью. Цепь оврагов, в которой угадывается русло пересохшей речки, тянется к Копытову и оттуда вдоль леса к ШНыру. Когда-то здесь были глухие леса с частыми мелкими болотцами. Удобные места, затаенные. Первошныры это ценили. Из леса с неприметной поляны взлетаешь, в лес камнем упал – и ищи-свищи. «Мужика, говоришь, на лошади летающей видел?» – «Да, ваше благородие!» – «И куда он делся, твой мужик?» – «Да в топь прям ухнул!.. Так прямо вот жих! – и исчез!» – «Сейчас ты у меня сам исчезнешь! А ну дыхни!»

Гай по-хозяйски потрогал столбик ограды. Тот качнулся, как гнилой зуб. Влажная земля чавкнула.

– Смотри, Арно! Сюда мы откочевывали летом… Или когда времена становились беспокойные! Вон там, между холмами, у нас паслись пеги! Хороший луг, разнотравье. В тех камышах было полным-полно кабанов. Ночью камыши прямо оживали. Как-то я прижался к дереву, а они так и шли мимо меня, не боялись… Десятков семь, не меньше… А уж землю как изрывали – все клубни какие-то свои искали!.. А там овражек видишь? Ниже гляди, между березами! Там у нас была пегасня. Фаддей ее из дерева построил! Ручищи огромные, рубанок в них и не виден. Со стороны смотришь – точно глину мнет!

Арно честно уставился в пространство между березами, но не увидел ничего, кроме небольшой кучки камней.

– Нет, пегасня была левее… А там, куда ты смотришь, дом у нас стоял в три избы. Избой тогда сруб жилой называли… В три сруба дом то есть. Чуть подальше – огороды, а за ними семейные наши проживали – Матрена и Носко… У них и свой отдельный сруб был, но это после, когда ребенок родился… – По лицу Гая пробежала легкая тень. Он не любил царапающих воспоминаний. Воспоминания как старый, привыкший к тебе соседский пес, сидящий на цепи, – пока его не дразнишь, он и не лает. Тогда и тебя для пса нет, и пса для тебя как бы нет.

– А вы где жили? – поинтересовался Арно.

– Там же, где и все шныры. Но была у меня и отдельная земляночка, над ручьем. А однажды с моей земляночкой произошла нехорошая вещь. Такая нехорошая, что пришлось и пегасню отсюда убирать, и вообще перебираться отсюда подальше.

Арно поежился. Насколько он знал своего шефа, тот даже ночью в разрытой могиле не пожаловался бы на неуют.