– Позовите Кондру, – приказал Ковтюх.
– Кондра… Кондра… Кондра… – покатилось из уст в уста.
Быстрой твердой поступью подходит Кондра.
– Явился, что прикажете?
Любо посмотреть на бравого молодца: глаза горят отвагой, а рука то и дело опускается на эфес кривой чеченской шашки. На самом затылке мохнатая белая шапка: открылся чистый высокий лоб, еще яснее стали ясные быстрые глаза.
– Слушай, Кондра, – сказал Ковтюх. – Ты должен знать, что дело, на которое идем, – опасное дело. По плавням белые. Куда ни глянь – в камышах, по луговинам, над лиманами – у них везде стоят, разъезжают дозоры… Знаешь ты эти места?
– Ну кто же их знает, как не я? – осклабился Кондра. – До самого Ачуева, до моря – тут все болота, все дорожки знакомые… Ходил, знаю…
– А знаешь, так вот что, – молвил Ковтюх, – нам некогда медлить… Суда готовы плыть. Надо взять тебе десятка три-четыре лучших из ребят, самых смелых, да и место знающих, – взять их с собой и – фью… (Ковтюх свистнул и пальцем указал куда-то неопределенно вперед).
– Понимаю…
– А понимаешь, – и толковать больше не будем. Возьмешь погоны офицерские, кокарды, светлые пуговицы: у меня все заготовлено… А ну! – обратился он к одному из стоявших.
Тот мигом, к пароходу и скоро вернулся с небольшим узелком.
– Бери, – подал Ковтюх Кондре узелок. – Только живо: разукрашиваться будете не здесь – когда отъедете. Выдели надежного – он поедет по левому берегу, дашь ему человек десяток – тут не так опасно. А сам направо. Оглядывайся, не проморгай. Коли что неладно – знаешь наши сигналы? Держись ближе самого берега.
– Понимаю…
– Так запомни: ежели не очистишь берегов – нам назад не возвращаться…
– Так точно… Можно идти?
– Иди… Да живо…
Кондра так же быстро, как и появился, исчез на барже. Скоро стали сводить коней. Потом сбились в кучу. Потолковали с минуту, разбились на две партии… И видно было, как быстрою рысью поехал Кондра, а за ним человек двадцать пять бойцов.
В другую сторону отделилась группа человек в пятнадцать, и во главе ее узнал я Чобота: могучий, широкий, – как богатырь сидел он на рослом вороном коне. А рядом с ним Ганька – худенький, гибкий, как тополевый сучок. Со всех судов смотрели молча красноармейцы вслед удалявшимся товарищам; не спрашивали, не допытывались – все было понятно и так; не было ни шуток, ни смеха.
Отъехал Кондра версты полторы, спешился со своими ребятами и говорит:
– Вот тут разбирайте, кому что придется, только с чинами не спорить, – и подал им узелок.
Ребята развязали его, извлекли оттуда белогвардейские наряды – погоны, кокарды, пуговки, ленты, – а через пять минут отряда было не узнать.
Сам Кондра оборотился полковником, и когда надувал губы, делался смешон и неловок, словно ворона в павлиньих перьях. Тьма еще не проглотила вечерние сумерки, но дорожку различать можно было лишь с трудом. Сели снова на коней, тронулись.
– Хлопцы, – внушал Кондра, – не курить, не кашлять громко – будто нас вовсе нет…
Ехали в тишине. Чуть слышно хлопали по влажной и топкой земле привычные кони. Лишь только они начинали вязнуть – и вправо и влево отъезжали всадники, выскакивали, где крепче, где настоящая дорога… Так ехали час, два, три… Никто не попадался навстречу; в камышах и по плавням – никаких признаков жизни. Черным, густым мраком закутались равнины; над болотами – тяжелый седой туман. Вот навстречу донеслись какие-то странные звуки, которых не было до сих пор: так гудит иной раз телефонная проволока, может быть, это где-нибудь вдалеке падает ручей…
Кондра остановился, остановились и все. Он повернул ухо в ту сторону, откуда доносились звуки, и различил теперь ясно гомон человеческой речи…
– Приготовиться! – отдана была тихая команда.
Руки упали на шашки. Продолжали медленно двигаться вперед… Были уже отчетливо видны силуэты шести всадников – они ехали прямо на Кондру.
– Кто едет? – раздалось оттуда.
– Стой! – скомандовал Кондра. – Какой части?
– Алексеевцы… А вы какой?
– Комендантская команда от Казановича…
Всадники подъехали. Увидели погоны Кондры и почтительно дернулись под козырек.
– Разъезд? – спросил Кондра.
– Так точно, разъезд… Только – кто же тут ночью пойдет?
– Никого нет, сами проехали добрых пятнадцать верст.
В это время наши всадники сомкнулись кольцом вокруг неприятельского разъезда.
Еще несколько вопросов-ответов; узнали, что дальше едет новый дозор. Примолкли. Тишина была на одно мгновение… Кондра гикнул – и вдруг сверкнули шашки… Через пять минут все было окончено.
Ехали дальше, и с новым дозором был тот же конец…
Так за ночь изрубил мужественный Кондра шесть неприятельских дозоров и не дал уйти ни одному человеку.
Чоботу тоже встретились два дозора – судьба их была одинакова; только со вторым дозором чуть не приключилась беда: под раненым белым всадником рванулся конь и едва не унес его. Пришлось вдогонку послать ему пулю, – она сняла беглеца на землю.
Этот выстрел Чобота мы слышали с парохода и насторожились; предполагали, что завязывается перестрелка, что дозору удалось уйти, что враг примет живо какие-то новые меры.
Мы все стоим на верхней палубе и ждем… Вот-вот послышатся сигналы Кондры или Чобота. Но нет, ничего не слышно, на берегах могильное спокойствие.
Всю ночь до утра мы дежурили на верхних палубах. Все чудилось, что в камышах кто-то передвигается, что лязгает оружие, слышен даже глухой и сдержанный шепот-разговор. Здесь близко берега – и можно рассмотреть мутное колыхающееся поле прибрежных камышей.
– Как будто что-то… – начинал один, присматриваясь во мглу на берег и указывая соседу.
– А нет, – отвечал тот, – пустое…
Но потом, всмотревшись пристальнее, продолжал:
– А впрочем… Да, да… Как будто и в самом деле…
– Ты вот про то, что колышется, как штыки?
– Да, про них… Всмотрись… Только что это? – и здесь, смотри, и здесь, и дальше все те же штыки…
– Э, да ведь это все камыши, волнуются…