И показываю им мандат, где говорится, что по делам большой срочности и важности ехать надо вне всякой очереди. И слова эти даже подчеркнуты.
– Ничего не значит, это чепуха, – брякнул почтовик.
– Какая чепуха? – взъерошился я.
– Да так… Ну, нечего с вами болтать, – объявил он небрежно, – выкладывайте вещи, мы едем.
Тогда я к делу подскочил с другого конца.
– Грузу у вас сколько?
– Около тридцати пудов…
– А кто сопровождает?
– Я…
– А это кто такие? – наступаю я на почтаря и указываю на трех подозрительных субъектов, с ним приехавших и напоминавших по внешнему виду мелких торговцев.
– А они какое право имеют ехать? – кричу я раздраженно почтарю.
– Такое право, что со мной, – ответил он. – Да и что за разговоры – выгружайтесь!
А я уж слышал раньше, что почтовики в те дни спекулировали бессовестно: из Ташкента в Верный везли дешевый кишмиш, а из Верного, обратно – белую муку. Заглянул я им в повозки, ощупал, – вижу, совсем не почта – мешки кишмишу.
– Это что же такое? Ах вы, сукины сыны!.. Сейчас же документы! Я вам в Верном покажу кузькину мать!
Но почтарь был парень тертый. Хотя он и понял, что на тридцать пудов три тройки занять ему нельзя, все же попытался воздействовать на меня испугом:
– Нет, вы мне свои покажите… У нас закон… Я вас законом…
Мы записали друг друга и поклялись притянуть непременно к суду. Брань бранью, а мы все-таки сели и уехали. Почтарь поехал за нами, – не знаю, сразу ли достал он лошадей под мешки кишмишу.
Был и другой случай. Приехали.
– А ну-ка, приятель, нам лошадей…
– Нет лошадей, – отвечает сумрачно и вяло худосочный моложавый смотритель.
– Как, ни одной?
– Ни одной…
– Совсем пустой двор? – изумился я.
– Не совсем, тройка есть, да только пришла, упарилась, устала, – ее нельзя.
– А скоро ли придут новые?
– Не знаю, – отвечает он нехотя.
– То есть как же «не знаю», кто же знать-то будет за вас!.. Ну, хоть примерно, вы когда их отправили?
– А какое вам дело?! – оборвал он грубо.
Кровь ударила мне в голову.
– Что за хамское отношение? Что, вы не можете, что ли, отвечать как следует! – крикнул я ему, обозленный.
– Нечего отвечать-то, без вас все знаем, – ответил он, стараясь уйти в комнату.
– Нет, постойте, – останавливаю я, – вы все-таки скажите как следует… Вот мандат… Я еду срочно…
– А мне што за дело?
– Да, черт вас дери, мне-то это не безразлично!.. Скоро ли лошади ожидаются, спрашиваю я вас, и долго ли ждать?
– Не знаю, – ответил он на ходу и скрылся.
Я посылаю «кума» на разведку: осмотри все конюшни, проверь насчет оставшейся тройки.
Он через пять минут бежит возбужденный:
– Четырнадцать лошадей!!!
– Что-о?.. – не понял я.
– В стойлах на дворе четырнадцать лошадей…
Я побежал вместе с ним во двор и глазам своим не верил: по стойлам действительно стояло четырнадцать штук. Мы сейчас же в юрты к киргизам:
– Лошади давно стоят?
– Вчера ездил… – отвечают возницы.
– А сегодня не ездил? – спрашиваем.
– Нет…
– Все не ездили?
– Нет…
Разъяренный, несусь прямо к смотрителю и кричу на бегу:
– Это что за подлость! Саботажничать?!!
– Лошади устали, заезженные, – оправдывается он.