Акула в черном небе

Странное это было ощущение, ни на что не похожее. Страха, как такового не было, но все вокруг как будто беззвучно задребезжало. Казалось, что реальность сейчас рассыпется, раздробится и моему взору откроется совершенно иной мир.

Мужчины шли впереди меня метров на 15-20, но, когда я вышел из перехода, они исчезли из поля моего зрения.

Пребывая в каком-то полусне, я на автомате подошел к остановке и стал ожидать маршрутку, которая ходила редко и не будь я так терпелив к холоду, предстоящие 10-20 минут показались бы мне необычайно долгими. Однако время пролетало незаметно, пустым, невидящим взглядом я бороздил до тошноты знакомый ландшафт.

Вдруг мне на глаза попался сложенный вчетверо листок бумаги, лежащий на скамейке остановки. Ничего особенного, просто чистый листок. Если там и было что-то написано, то внутри, да и вряд ли это что-то интересное, скорее всего какой-то школьник забыл самостоятельную работу. Однако ко мне сразу же пришла мысль, что это тот листок, который я находил в пакете почты.

Вот теперь я почувствовал страх, он незаметно сжал внутренности в тугой комок. Мне снова показалось, что окружающая реальность пошла трещинами. Словно, из темных недр бытия, не видимых человеческому глазу, на мир влияли неведомые властелины, расшатывая его.

В голове опять зазвучали отвратительные фразы из текста. Промелькнуло желание взять листок в руки и развернуть, чтобы окончательно удостовериться, что это именно он, но тут в противовес выступила логика, утверждающая, что это невозможно. Плюс у меня без всяких причин возникло опасение, что если это действительно тот листок, то в нем обязательно скрываются новые сюрпризы.

Так я и стоял, пока ждал маршрутку, поглядывая на скамейку, терзаясь сомнениями и временами погружаясь в ассоциативный поток мрачных картин.

4

Следующий день был выходной, и я поехал навестить брата. Как и в прошлый выходной и в позапрошлый, как, впрочем, почти во все выходные за последние годы.

Ворота психбольницы, как всегда, открывал не сторож, а один из пациентов, которые по очереди дежурили. Охранник оставался на КПП, к чему ему выходить на улицу в такой холод. К чему ему вообще лишний раз напрягаться, ведь дело было не в холоде, летом ворота тоже открывали пациенты.

Впустив меня через дверь, врезанную в широкие металлические створки ворот, на меня странно посмотрела женщина неопределенного возраста. Ни одна из эмоций, которые мы встречаем в жизни за этими воротами не соотносится с этим взглядом, потому его невозможно охарактеризовать, имея за плечами лишь опыт из внешнего мира. Да и была ли там эмоция? В глазах отталкивающе светилась пустота, а лицо, обрамленное растрепанными волосами, с тонкими, непомерно длинными губами имело какое-то карикатурное выражение, как клоунская улыбка.

Женщина проводила меня взглядом до КПП и затворила дверь. Она вполне могла убежать в этот момент. Впрочем, стоя здесь, у нее уже было много шансов, но она почему-то не убегала. Почему? Не знаю, но думаю, будь такой риск, охранник не ставил бы ее у ворот.

Не успел я дойти до корпуса, как у женщины появился очередной шанс. На этот раз пришлось полностью открывать ворота и на территорию больницы въехала бело-серая, дребезжащая "Газель". Машина подъехала к кухне и к ней тут же подоспело несколько пациентов, прогуливающихся невдалеке. Стали разгружать соки. Разумеется, ни один из медперсонала не был задействован в этом процессе, разве что повара принимали товар уже на кухне. Но больные не жаловались, напротив, некоторые так обрадовались, что стали выкрикивать:

– О, соки! Соки приехали!

Словно, они очень долго этого ждали, хотя я знал, что сок здесь привозят довольно часто.

Брат отдыхал на койке, но видно спал не крепко, потому что стоило мне затворить дверь палаты, как он открыл глаза и улыбнулся. Значит был в хорошем настроении, что не могло не радовать, с учетом того, как это редко бывает.

Я подошел к нему и, наверное, как всегда, на моем лице отразились сострадание и жалость. Говорят – человек привыкает ко всему. Это так и есть, я уже привык, что брат находится здесь и даже смирился с этим, но видимо не полностью. Поскольку скорбь и желание, чтобы все было иначе – никуда не делись. Они порой затихают, когда я забываюсь в бытовых делах, но стоит оказаться здесь, как истина сжимает горло.

Меня печалило, что брат стал выглядеть истощенным и старым. Я интересовался, как его кормят, но все было приемлемо, значит дело не в кормежке. Тем не менее он выглядел гораздо старше меня, на лет десять, как минимум, хотя мы были одного возраста. Раньше, когда я смотрел на него, мне казалось, что я гляжу в перевернутое зеркало. Неудивительно, ведь мы – близнецы. Но в последние годы это ощущение пропало.

5

Морозы продлились недолго. Опять воцарилась сырая погода. На улице было +1-2 градуса, снег темнел и таял, превращаясь на тротуарах в грязное месиво. Маршрутка снова была забита и в зимней куртке мне стало жарко, хоть я и расстегнул ее.

Серое утро. Серая морось поглощала все, казалось, даже лица людей стали серыми. Довлеющая действительность, невыносимая в своем однообразии. Я снова стоял, сзади напирали люди, и я не падал на сидящего лишь потому, что держался за перекладину.

Вдруг перед глазами у меня возник человек с белесым пятном вместо лица, заключенный в рамку зеркальца. Промелькнул размытым черным силуэтом на однотонности обзора. В первую секунду я растерялся и почувствовал легкое головокружение. Как только пришел в себя, стал беспокойно оглядываться, будто татуировка, независимо от тела, могла находиться где угодно. Я действовал лихорадочно и вполне мог привлечь к себе подозрительные взгляды окружающих, однако на меня никто не обратил внимания. Все лица, в поле моего зрения, приняли каменное выражение и отупело смотрели в пустоту. Моя мокрая спина мгновенно покрылась холодным потом, и я тут же увидел обладателя татуировки. Он сидел на том же месте, что и в прошлый раз, в отличие от меня. Я стоял чуть сзади, так, что иногда (в зависимости от качаний маршрутки и пассажиров) мне на глаза попадал этот человек без лица, эта необычная картинка, неизменно притягивающая взгляд.

Меня бросило в дрожь, хотя в маршрутке было жарко, и я начал погружаться в какое-то странное состояние. Мозг словно тонул в черной маслянистой пучине мрачных образов, навеянных этой татуировкой. В голову опять полезли гадкие высказывания из текста, найденного мною.

Но тут я собрался и пришел в себя, вырвался из холодных объятий химер. Сперва мне показалось уникальным такое совпадение, но затем я подумал, что некоторых людей в этой маршрутке (может, одного-двух) я вижу почти каждый день на протяжении уже многих месяцев. Что же такого в том, чтобы встретить одного и того же человека лишь второй раз?

Посмотрев в окно, я с удивлением обнаружил, что почти приехал и начал протискиваться к двери.

Когда я уже шел по улице и под ногами у меня мерзко чавкала слякоть, до моего сознания дошло два факта, повергшие меня в ступор. Я замер посреди тротуара и изо всех сил попытался вспомнить лицо человека с татуировкой, но все было тщетно. Этот момент, который должна была запечатлеть память, ускользал от мысленного взора и скрывался в черной пропасти забвения, хотя я отчетливо помнил, как, стоя у двери маршрутки, посмотрел на него. Никто из пассажиров его не загородил, я посмотрел в упор и увидел лицо, но теперь этот кадр исчез. Вылетел из головы и провалился в небытие, словно выброшенный файл.

Второй факт, застопоривший меня, был не менее необычным. Я ясно вспомнил, что перед тем, как обратить внимание на татуировку, мы проезжали места, от которых до моей остановки около 20-30 минут езды. Но в то же время, по ощущениям, в потоке ассоциаций я пребывал не более минуты.

Этот день прошел как-то особенно однообразно, созвучно с погодой, гадкая морось которой проникла во все нюансы жизнедеятельности и отчасти диктовала наше мироощущение.

Меня не покидали странные и тревожные чувства. Все вокруг казалось другим и, в то же время, – пугающе одинаковым.

С работы я шел быстро, словно хотел убежать от этого дня, поскорее завершить его. Я очень редко мерз, к тому же был тепло одет, но сегодня сырость продирала до костей. Казалось, что вся одежда на мне – не более, чем тонкая мантия, лишь прикрывающая наготу, а отнюдь не греющая.