Мурзик

– Чего? – не понял я.

– Ну всего этого. Биостимулятора, например. Ты меня просто гипнотизируешь и внушаешь всякую чушь!

– Ну тогда, посмотри, где мой большой живот, – возразил я и похлопал рукой по тому месту, где он когда-то был. – Но неужели этого тебе не достаточно?

Убедившись, что прежнего живота на самом деле нет, Мурзик однако не успокоилась.

– А может, ты меня так хорошо загипнотизировал, что мне все кажется как наяву.

– Ну не знаю, каких доказательств еще надо. Так ущипни себя или же давай я тебя ущипну.

– Не надо! – Мурзик отскочила от меня, но незаметно все-таки себя ущипнула.

– Ну, что, убедилась?

– Ну, предположим, да.

– Не предположим, а на самом деле биостимулятор не плод твоего больного воображения, а реальная и очень полезная штука!

– Так с его помощью можно любую уродину превратить в красавицу?

– Конечно! Ты же видела мою обслугу. Правда, ничего девочки?

– Ну, вообще-то, их конечно нельзя назвать уродинами… – чисто по-женски оценила Мурзилка.

– Не вообще-то, а на самом деле классные девочки. Я ж для себя старался!

– Да?! – сразу же все опошлила Мурзик. – И как они в эксплуатации, ничего?

– Дура! – обиделся я. – Я ж для дела старался, чтобы они радовали и ласкали мой взгляд, чтобы у меня было всегда хорошее настроение, что бы они вдохновляли меня на славные дела!..

– Ну и как они тебя вдохновляют? – не унималась моя чересчур ревнивая Мурзилка.

– Да никак! – устав спорить, отмахнулся я. – Я тебе что, вечно голодный Хачик, и у меня что, совсем головы нет, чтобы заводить шашни с прислугой? Я так низко не опускаюсь.

– Неужели?! – не унималась Мурзилка. – Тебе ведь нужна только большая чистая любовь! Возвышенные чувства! Вздохи при Луне!

Мне стало смешно от ее наивности, и я улыбнулся.

– Какая ты еще глупая! И, по-моему, на весь белый свет обижена. Ты знаешь, что хороших людей на белом свете не так уж мало, и не так уж редко, когда под обличьем обыкновенной дурнушки скрывается большая и светлая душа.

– Так чего ж ты теряешься? Давно бы нашел себе крокодила со светлой душой, сделал бы из нее красавицу и не мучился бы, и меня не мучил бы. Или же ты, бедняжка, такой всемогущий, не можешь определить у кого душа чистая?

– Да, нет. Определить это легко, для этого есть специальный индикатор. Проблема в том, что, к сожалению, существует одна мелочь, из-за которой я не могу до сих пор слепить по своему вкусу себе жену.

– Ну и что же это за мелочь?

– Любовь!

Мурзик так поразился моему откровению, что надолго замолчала, видно решая пошутил я или говорю серьезно. И придя, видимо, к определенному выводу, решила выяснить еще один вопрос:

– Но если при помощи этого биостимулятора можно лечить любые болезни и делать людей красивыми, а значит и счастливыми, то почему ты этого не делаешь?

Вопрос, конечно, интересный. И, к сожалению, для меня уже давно один из самых больных.

– Нельзя этого делать, Мурзик, – тихо сказал я.

– Это почему же нельзя? Интересно, кому помешает, если все люди станут красивыми, здоровыми и счастливыми, – с раздражением и злостью в голосе ответила Мурзилка, видимо вспомнив о больной маме.

– Понимаешь, Мурзик, не все так просто в этом мире и не всегда мы вольны поступать, как нам хочется и как подсказывает нам совесть.

– Но ты же наделал из этих кукол красавиц, а для остальных значит нельзя, не так это просто, да?

– Видишь ли, локально можно, а в глобальном масштабе нельзя, – терпеливо ответил я.

– Но почему нельзя?

– Потому что это будет вмешательством в естественный ход развития земной цивилизации.

– Да кому нужно такое, к черту, развитие, когда умирают дети?

– Думаешь мне очень это по душе, когда они умирают, но я тебе еще раз говорю, что все не так просто. Ну, а насчет детей, то поверь мне, что их мучения не проходят даром, и на том свете они получит если не вечное блаженство, то, во, всяком случае, будут нормально жить и, возможно, даже будут счастливы!

– А причем здесь Бог?

– Вот и я говорю, при чем тут Бог! Так что давай оставим этот разговор и лучше об этом совсем не думать, а то можешь очень даже просто свихнуться.

Мурзик с недоверием посмотрела на меня, но я пошел на запрещенный прием и стер ей память с того момента, как она заговорила о благотворительности и чудотворстве, оставив только последнее мной сказанное слово «любовь».

Чтобы ей опять не пришли в голову те же крамольные мысли, я скорчил зверскую рожу и, обхватив Мурзилку руками, начал орать с полунинским акцентом:

– Любов! Любов?.. Детектива!

Мурзилка с трудом от меня отбилась и мы, наконец, вошли в студию, при виде которой не только бы наши нищие музыканты попадали в обморок, но даже сам Аллан Парсон с Эмерсоном умерли б от зависти.

Но все эти синтезаторы и другие музыкальные инструменты, что стояли рядами вдоль стен, были всего лишь обыкновенным интерьером, хотя и работали…

На самом деле я воспроизводил и моделировал свою музыку почти всегда мысленно, через большой музыкальный компьютер-мозг и лишь некоторые партии я играл вручную на специальной клавиатуре.

– Хочешь я тебе поиграю?

– Хочу.

Мы сели друг против друга. Я, положив перед собой прямо на воздух клавиатуру и вдарив по ней, запел:

Дорога жизни куда-то ведет.
Что впереди, тебе не знать.
Надеясь на лучшее, рвешься вперед,