Внедрение по легенде

– Здравствуй, лейтенант! Срочно привози материал, я сегодня пойду с ним в областную прокуратуру.

Уже через полтора часа Денис был у здания областного УВД, куда он приехал на своём автомобиле. Зашёл к заместителю начальника управления БХСС и передал ему документацию. Просмотрев материалы дела, вчитываясь в протоколы очных ставок, Соболев поднял голову:

– Доказательства виновности Анисимова в совершении хищения денежных средств неоспоримые. На что надеется Полетаев. Ох, не чист он на руку! Вечером схожу к заместителю прокурора области, с ним у меня всё уже договорено о встрече. Ты поезжай назад, а завтра я позвоню вашему начальнику, и ты приедешь за этими бумагами.

Когда Фёдоров вернулся и заходил в здание РОВД, в вестибюле он увидел Анисимова. Тот сразу подошёл к оперативному работнику:

– Денис Иванович, жду вас! Я готов кое о чём поговорить с вами!

– Проходите, Николай Андреевич, ко мне в кабинет.

«О чём это он хочет со мной побеседовать?» – подумал Денис, пропуская заведующего фермой в кабинет.

Около часа Анисимов рассказывал ему, какая у него трудная и ответственная работа. О том, что свинарки воруют корма и поросят, а он никак с ними не может справиться. Много чего за это время посетитель наговорил о нехороших людях окружающих его, но, ни слова о своей вине.

– Николай Андреевич! Вы зачем пришли? Я думал, вы осознано раскаялись и пришли с явкой о повинной. Если вам больше нечего сказать, не занимайте моё рабочее время. Мне необходимо работать. А вину вашу мы докажем, и это будет в ближайшее время!

– Это как посмотреть, может, и вы окажетесь на моём месте. Знаете поговорку – «от сумы и тюрьмы не зарекайся»!

Денис не придал значения его последним словам. Когда он ушёл, достал из сейфа дела оперативно-розыскной деятельности и начал изучать некоторые документы…

Глава третья

…В то время как Макарчук и Зинкевич несколько дней отсиживались в тайнике, восьмой Армейский корпус группы армий «Центр» Вермахта сломил сопротивление Советских войск западнее реки Неман. Двадцать третьего июня тысяча девятьсот сорок первого года восьмая пехотная дивизия взяла Гродно.

Согласно новому административному устройству Гродно стал центром уезда в составе округа Белосток провинции Восточной Пруссии. Гаулейтером был назначен Эрих Кох. Функции администрации в городе стала осуществлять немецкая военная комендатура с соответствующими хозяйственными службами.

На восьмой день добровольного заключения в подвале стало невыносимо душно от горящих свеч. К духоте примешивался запах из «нужника». Неизвестность давила на нервы.

– Маркел Антонович, не пора ли нам выходить наружу. По моему, вам необходимо выйти в город и установить обстановку.

– Завтра, с утра встречусь с одним знакомым и разузнаю обстановку в Гродно.

На второй день Зинкевич ушёл в город, где пробыл полдня. Макарчук с нетерпением ждал его возвращения. Чтобы унять волнение, он выпил бутылку вина и незаметно уснул. Вернувшись, Зинкевич с трудом разбудил своего квартиранта:

– Я встретился со своим знакомым, а тот свёл меня с Войцехом Завадским. До прихода Советов у меня с ним были общие торговые дела, и мне он очень обязан. После оккупации Гродно Красной Армией Войцех выехал в Польшу. Теперь служит немцам в полевой военной комендатуре военного округа «Центр» и вернулся вместе с ними. Завадский рассказал мне, что в ближайшее время будет создана городская гражданская администрация и его назначат начальником управления. Он предлагает мне служить у него и завтра представит заместителю коменданта лейтенанту Генриху Шульцу.

– Ты обо мне с ним разговаривал?

– Да, я сказал ему о тебе, что ты тоже хочешь служить у немцев. При комендатуре организовывается полиция службы порядка, куда набирают полицейских. Поэтому, пойдёшь вместе со мной.

На второй день они подошли к зданию комендатуры к девяти часам. На крыльце их уже ждал мужчина лет сорока, одетый в немецкую форму, без знаков отличия. Увидев подошедших, он что-то сказал часовому на немецком языке, тот посторонился, и они прошли в здание. Пройдя по коридору, зашли в комнату, где почти посередине стоял большой письменный стол. С одной стороны стола, от стены, на которой висел портрет Гитлера, стоял один стул, а с другой два стула. В углу стоял шкаф с полками. На столе стояла старая печатная машинка. Завадский обратился к Макарчуку:

– Ты останешься пока здесь! – и кивнул Маркелу. – Пойдёшь со мной к заместителю коменданта. Как зайдёшь, сразу сними шапку, стой и жди.

Они ушли, а интендант сел на стул и стал терпеливо ожидать. Время тянулось медленно. Прошло более двух часов, когда вернулся Зинкевич. Он был какой-то перепуганный и подавленный. Но не успели они перемолвиться между собой, как вошёл Войцех:

– Пойдём! – и повёл Григория.

На втором этаже они остановились перед дверью. Завадский постучал и когда из кабинета послышался голос, сказавший что-то на немецком языке, он вошёл внутрь, увлекая за собой Макарчука. Войдя следом за сопровождающим в помещение Григорий увидел в хорошо обставленном кабинете сидящего в кресле за столом, полноватого военного в форме лейтенанта Вермахта. В стороне, на небольшом расстоянии от стола он увидел ещё одного немца, одетого в чёрную форму СД.

– Ты есть кто? – заговорил на плохом русском сидевший за столом офицер.

– Я Макарчук Григорий. Отец мой имел богатый хутор на Украине, в Житомирской области, за что его раскулачили и нашу семью сослали в Сибирь. От комиссаров я скрыл это и смог получить бухгалтерское образование. Когда призвали в армию, меня послали на интендантские курсы. По окончанию обучения мне присвоили звание интендант второго ранга, что соответствует общевойсковому званию лейтенант. В мае направили служить в двадцать девятую танковой дивизии помощником начальника склада горюче-смазочных материалов. С самого начала войны я хотел перейти к вам на службу, чтобы учувствовать в освобождении России от красных и евреев. Помощник командира танкового полка по снабжению, интендант третьего ранга Рябиченко приказал мне доставить горючее танкам, ведущих бой с вашими войсками. Но я его приказ не исполнил, а специально подставил бензовозы с ГСМ под бомбёжку, и они все были уничтожены. По вашим солдатам я ни разу не выстрелил.

Когда Завадский перевёл сказанное им, немец засмеялся:

– То есть гут, корошо!

В это время со своего кресла поднялся немец в форме СС и о чем-то начал говорить с заместителем коменданта на немецком языке. Григорий тревожно вслушивался в их разговор, пытаясь что-нибудь понять. Затем лейтенант Шульц поднялся, подошёл к Макарчуку и ткнул его пальцем в живот:

– Ти, поедешь с заместителем начальника гестапо унтерштурмфюрером СС Эрихом Шотом.

Затем он поднял телефонную трубку и что-то сказал приказным тоном. Гестаповец пошёл на выход и Григорий, с замиранием сердца пошёл за ним. Выйдя на улицу, он увидел легковой автомобиль, припаркованный рядом с крыльцом. За рулем сидел солдат в форме СС. Рядом с автомобилем стоял эсэсовец в звании унтершарфюрер СС. Как потом оказалось, его звали Дитер Зейлер. Он был правой рукой Шота, выполнял все его кровавые поручения. Поравнявшись с ним, унтерштурмфюрер что-то ему сказал. Тот подбежал к автомобилю, открыл пассажирскую переднюю дверцу, где уселся гестаповец. Затем открыл заднюю дверцу и подтолкнул в салон автомобиля Макарчука, а когда тот сел на заднем сиденье, уселся рядом с ним. Автомобиль тронулся и поехал по улицам Гродно.

«Куда они меня везут? Что они хотят со мной сделать?» – мелькали мысли у Григория.

Автомобиль остановился рядом с трёхэтажным зданием мрачного вида. Когда они вышли из машины, Шот завёл интенданта в здание и сопроводил в комнату на первом этаже, в которой стены были свежевыкрашены в светло-голубой цвет. У стены стоял медицинский шкаф, на приоткрытых дверцах было матовое стекло. На полках вместо лекарств лежали плетки из проволоки, отточенные шомпола, иголки и щипцы для ногтей.

«Это же камера пыток! Меня, что, хотят пытать? Почему он не верит мне?» – подумал Макарчук, моментально вспотев от страха, и у него участился пульс.

Гестаповец усадил его за стол и подал бумагу:

– Пиши биографию и клятву фюреру!

Он стал писать требуемые документы. В это время зашли следователь, севший за другой стол, и переводчик. Следом унтершарфюрер Зейлер привёл арестованного в гражданской одежде. По виду, задержанный был ровесник Григория.

– Коммунист? – спросил следователь через переводчика.

– Нет! Комсомолец!

– Кто взорвал водокачку на железнодорожной станции?

– Я не знаю! А если бы знал, то вам не сказал!

Зейлер подошёл к комсомольцу, в руке его блеснул кастет. Он с размаху ударил его в грудь. Арестованный упал, а унтершарфюрер стал избивать его ногами. Патриот потерял сознание. Его облили водой из ведра и усадили на стул. Минут через пять ему начали втыкать под ногти иголки. Когда подпольщик снова потерял сознание и был приведён в чувство холодной водой, ему вогнали отточенные шомпола в суставы ног. Тот начал кричать, а Эрих Шот стоял возле интенданта и смотрел, как тот на это реагирует. Затем он взял плётку, подал её Макарчуку и произнёс на чисто русском:

– Бей его, пока не даст правдивые показания. Григорий взял плётку и начал избивать. Бил не останавливаясь, приложив все силы, и на лице его просматривалась ненависть к жертве. Вдруг он почувствовал, что ему это нравиться. Прекратил избиение, когда услышал голос гестаповца:

– Стой! Ты его уже убил!

Шот что-то сказал на немецком языке Зейлеру. Затем обратился к Макарчуку на русском:

– Унтершарфюрер тебя проводит ко мне в кабинет.

Зайдя, следом за немцем, Григорий огляделся. Кабинет был отделан со вкусом. Обставлен он был обновлённой старинной мебелью. Окна на половину прикрывали тяжёлые гобеленовые шторы.

«Когда он успел так обжиться? Такое впечатление, что он находится здесь давно», – мелькнула у него мысль.