Пробежали пальцы
по белым и чёрным накладкам
И запели струны,
предчувствуя новые беды.
Так родился блюз,
вскормленный блокадным городом,
Наевшись мякины
вперемешку с чёрным хлебом.
Зазвучали ноты,
сливаясь в безликую музыку.
Этот блюз зазвучал
по-весеннему очень громко.
И… ощерились улицы
чёрными провалами окон,
Громко стукнулась о камни мостовой
пустая котомка.
Он хотел отдать
последнюю честь солдатам,
Которые держат город
в не привыкших к оружию пальцах.
И понёс по улицам
ветер мелодию эту,
Станет она
вечным как он скитальцем.
И рождались слова
неуверенные, не в рифму,
И сплетались с пылью,
и копотью близких взрывов.
Вдруг присел старик на асфальт
и схватился за сердце,
Посмотрел на небо,
и улыбнулся криво.
И повисла в воздухе
чёрной печалью нота.
Эту песню и музыку
разве теперь забудешь.
Отзвук этого блюза
до сих пор жив на этих улицах.
Иногда его слышат
ныне живущие люди.
Прошлое
Мы тогда ещё пили портвейн
33-й и три топора,
Мы считали количества дней,
Забывая, что было вчера,
Мы кому-то писали стихи,
Мы наивно встречали рассвет
И мы думали, кончатся дни,
А прошло уже тысяча лет.
Это тысяча лет без любви,