Дорога из трупов

* * *

Дверь таверны «У Толстого Маззи» открывалась с таким зловещим скрипом, что его с удовольствием купил бы сам граф Дрюкула или представитель семейства Адамс. Хозяин заведения, принадлежавший к малочисленной расе выползней, скрипом гордился и периодически смазывал петли секретной и ужасающе вонючей жидкостью.

«Для звучку», – приговаривал он.

Таверна, расположенная на перекрестке улицы Оплывших Свечей и переулка Ушной Серы, снаружи ничем особым не выделялась. Зато внутри… о, о том, что там имеется внутри, знали завсегдатаи, ну и немногие люди, посетившие заведение в живом и целом виде.

Дверь скрипнула особенно зловеще, и сидевшие (а также стоявшие, лежавшие и висевшие) за столиками существа обратили взгляд на вошедшего. В глазах, буркалах и зрительных пятнах возникло удивление.

На пороге стоял человек, бородатый и безоружный, да еще и с повязкой на глазах.

Нет, люди в заведении «У Толстого Маззи» бывали частенько, но в основном в виде окровавленных кусков мяса.

– Хшшш… – сказал один из вампиров, принюхиваясь. – Ты кто?

– Славу воспой ты, о Муза, о мне, о великом поэте Умере! Мощном словами и сладкими песнями полном! – завопил старик, извлекая из-за спины доску с натянутыми струнами. – Готов я развлечь вас, о шлемоблестящих героях поведав, о злобе чудовищ и горести ихней судьбины!

Горгона, отличавшаяся тонким слухом, упала в обморок, вампиры, знающие толк в криках, одобрительно кивнули.

– Ага, – пробулькал Толстый Маззи, возвышавшийся за стойкой, как гора экскрементов. – То есть ты этот, певец?

– Аэд Умер!

– Ну, раз умер, то заходи, – решил оползень. – Спой нам про чудовищ, только не слишком громко…

Умер считал, что поэт должен быть поет (в смысле, накормлен) и напоет (в смысле, пьян). Но с воплощением этой концепции в жизнь порой выходили некоторые трудности. Например, сегодня аэда вышвырнули из трех таверн подряд, и поэтому он был несколько расстроен и не очень хорошо соображал, что творится вокруг и куда именно занесли его ноги.

Пока Умер шел к стойке, те из посетителей, у кого имелись затылки, задумчиво чесали в них.

У кого затылков не было, делали это мысленно.

Собравшиеся тут существа знали, что делать, когда ты нападаешь на человека, знали, что делать, когда он нападает на тебя. Но они не представляли, как себя вести с человеком, который собирается тебе спеть.

Ну а Толстый Маззи подумал, что можно внести некое разнообразие в звуковую начинку таверны. Рычание, вой, чавканье и предсмертный визг могут надоесть самому терпеливому кабатчику.

– Так, иди к стойке, – пригласил выползень.

– О, цветочек, – сказал Умер, разглядывая растение в горшке, что красовалось на стойке и одуряюще пахло.

– Осторо… – закончить предупреждение Толстый Маззи не успел.

Один из цветочков обернулся зубастой пастью, а та, зарычав, попыталась тяпнуть Умера за палец.

– Ой! – отскочил аэд. – Что это?

– Дикая орхидея, – сообщил Толстый Маззи. – Недавно из Пущи привезли. Ну, ничего, мы ее воспитаем…

– Предупреждать надо!

Умер отодвинул хлипкий табурет подальше от злобного растения. Для порядка прокашлялся и начал петь. Сначала он исполнил краткую, на десять тысяч строк, поэмку «Над пропастью не ржи», а потом принялся за мегаэпическое произведение, посвященное битве у Старой Пасеки.

На самом деле это была обыкновенная стычка между двумя бандами мародеров, но истина в поэзии выглядит иногда очень причудливо. Поэтому Умер надрывался, выпевая занудные родословные участников баталии и используя слова типа «многошумящий», «пьяно-гремящий» и даже «мертвосмердящий».

Такие термины всегда приносят прибыль, это он знал точно.

Вот и сейчас в сторону аэда полетели монеты – то ли в знак благодарности, то ли посетители просто решили попрактиковаться в дартсе.

– Встала над сушей исполнена бодрости Зоря! Ложе покинул и хитренький Вася Задонский! – вопил Умер, не забывая подглядывать из-под повязки.

Просто так, из любопытства.

В таверне все шло как обычно – три фея напивались, кто-то жрал человечину, в углу клубилось облако фиолетового дыма. Из него доносились тибидохающие звуки, явственно говорившие, что там курят вовсе не табак.

Потом дверь открылась, и вошел худощавый молодой человек.

Десятки рыл и морд повернулись к нему, свет факелов блеснул на обнажившихся клыках.

Но молодой человек сделал что-то, что именно, Умер не разглядел, и посетители вернулись к своим Кровавым Мэри (или Салли?). А новый посетитель, чье лицо вдруг показалось аэду знакомым, направился к столу, за которым сидели оборотни, числом не меньше дюжины.

Стоит заметить, что оборотни – самая неподходящая компания для кого угодно, даже для других оборотней. Они не уважают силу и не могут похвастаться умом по той причине, что никогда не задумываются, что такое этот самый ум и с чем его едят.

Но молодого человека не попытались сожрать тут же, только порычали немного.

А он уселся за тот же стол, и аэд перестал его видеть.

Умер продолжил петь, живописуя переломный момент битвы, когда нож одного из сражавшихся свалился в колодец. Чтобы передать переживания героя, пришлось напрячь силы, но аэд все же заметил, что оборотни затихли и наклонили головы, точно уставились на что-то.

Ну а затем брошенный одним из вампиров бубль треснул Умера по лбу, и певцу стало не до наблюдений.

Сложно глядеть по сторонам, лежа без сознания.

– Хороший бросок, – одобрил Толстый Маззи. – Пусть отдыхает. Сожрать его не позволю. Это плохо отразится на… – он наморщился всем телом, и в помещении сильнее завоняло горячим навозом, – интеллектуальном имидже нашего заведения…

Толстый Маззи был современным, образованным выползнем и старался быть в курсе новых модных словечек.

Лейтенант Лахов в сопровождении сержантов Ргова и Калиса патрулировал окрестности кабачка «Потертое ухо». Делали они это в положении лежа, но с задачей справлялись отлично.

Вокруг точно не происходило никаких преступлений.

– Стой, раз-два, – пробормотал Лахов. – Вольно. На первый-второй рассчитайсь.

– Первый, – проблеял Ргов.

– Второй. – Голос Калиса прозвучал глухо по причине того, что его хозяин лежал на дне сточной канавы. – Лейтенант, третьим будешь?

– Буду. Расчет окончен. – Лахов напряг содержимое того, на чем носил шлем и что называл головой. – Так, все видят то, что вижу я?

– Так точно, – ответили сержанты, давно усвоившие простую истину, что с начальством лучше соглашаться.