Давид Ливингстон. Его жизнь, путешествия и географические открытия

Целую неделю путешественник не в силах был двинуться дальше из-за сильнейших приступов лихорадки, заставлявших его терять сознание. Придя в себя, он увидал, что люди его обнесли их стоянку частоколом и стоят на страже с оружием в руках. Оказалось, что чибокве окружали стоянку и настаивали на первых заявленных ими требованиях. Чтобы отделаться от них, Ливингстон выдал им еще одного быка и тотчас же снялся с места. Пришлось идти густым лесом, где каждую минуту можно было ожидать засады. Все шли плотно, держась друг около друга, не произнося ни одного звука. Дождь лил потоками, и с наступлением темноты движение затруднялось ползучими растениями. Ливингстону трудно было удерживать своего быка, и в одном месте, когда тот неожиданно пустился вскачь, он упал с него и больно ударился головой. К счастью, это падение не ухудшило состояние его здоровья. Тем не менее он переносил тогда жестокие страдания и от постоянной лихорадки превратился почти в скелет; шерстяное одеяло, заменявшее ему седло, было всегда так мокро, что даже не просыхало на солнце, и ноги его были стерты так, что всю дорогу не заживали; от жесткого ложа на земле он натирал себе раны на тех местах, где обозначались кости на отощавшем теле.

30 марта он дошел до крутого спуска, которым оканчивалась плоская возвышенность. Перед ним лежала теперь широкая долина реки Кванго. Здесь начиналось местообитание другого народа, башиньев, но и тот относился к путешественникам так же беспощадно, как и балунды. Башиньи не давали Ливингстону лодок, чтобы переправиться через Кванго, и он напрасно предлагал им единственную оставшуюся у него вещь – шерстяное одеяло. Люди его, множество раз приходившие в отчаяние и требовавшие возвращения в Линьянти, теперь почти не имели надежды на благополучный исход путешествия, хотя были уже у границы португальских владений. Ливингстон все-таки советовал идти далее вверх по берегу Кванго, рассчитывая где-нибудь найти переправу. Трудно сказать, чем бы разрешилось это затруднение, если бы на помощь путникам не явился португальский сержант, Киприан де Абрао. Башиньи преследовали их выстрелами; однако сержант благополучно провел их по узкой тропинке, пролегавшей в высокой траве, до своего жилища. Удерживаемый дождями и усталостью, Ливингстон пробыл пять дней в гостях у сержанта, который угощал путников всем чем только мог и дал им муки из маниокового корня на дорогу. Через три дня тяжелого перехода по высокой траве, в которой протекали мелкие притоки Кванго, караван достиг португальского поселения Касанга. Когда Ливингстон показал коменданту свой паспорт, тот с величайшей любезностью пригласил его к себе на ужин. Ливингстон с благодарностью вспоминает, какое удовольствие доставил ему сытный ужин и теплая, сухая постель, которых он так давно был лишен.

От Касанга до берега моря оставалось еще около ста верст. Последний переход не представлял уже прежних затруднений: в деревнях можно было найти хижины, устроенные для путешественников; туземцы страны, басонги, были учтивы и сами предлагали покупать у них съестные припасы; во всех поселениях, где были португальские чиновники, последние гостеприимно встречали Ливингстона. Это гостеприимство было особенно дорого для него; он чувствовал себя настолько ослабленным, что забывал дни, недели, имена своих спутников и даже едва ли бы мог назвать свое имя. Конец пути пролегал по красивой, плодородной местности; но ни богатство страны, ни близость места назначения не придавали бодрости крайне изнуренному путешественнику. Его тревожил вопрос, какого человека найдет он в единственном англичанине, которого ему предстояло встретить в Сан-Паулу-ди-Луанда и с которым ему приходилось иметь дело как с уполномоченным английского правительства для уничтожения невольничества в Западной Африке.

Когда 31 мая 1854 года он прибыл наконец в Сан-Паулу-ди-Луандо и встретился с уполномоченным Эдмундом Габриэлем, все тревоги его рассеялись. Габриэль с первых минут свидания пригласил его к себе и выказывал ему такую дружбу и заботливость, что Ливингстон не мог желать ничего лучшего. Во все время пребывания в Луандо, продлившегося до 20 сентября вследствие возвращения приступов лихорадки и крайней слабости, он пользовался величайшей любезностью и самым искренним участием представителей португальской администрации и английских морских офицеров. Последние настойчиво убеждали его поехать с ними в Англию ввиду его крайне ослабленного здоровья. Ливингстон не мог согласиться на это заманчивое предложение: он обещал провожавшим его макололо отвести их на родину и хотел во что бы то ни стало исполнить свое обещание.

Он предпринял обратное движение в Линьянти 20 сентября 1854 года. Различные причины задерживали его на пути. Чувствуя себя крепче прежнего, он занимался теперь определением широты и долготы многих мест, через которые проходил, внес немало поправок в существовавшие до тех пор карты приморской португальской провинции Анголы, делал съемки проходимого пути и изучал подробнее попутные страны в географическом и этнографическом отношениях. В португальском поселении Голунго-Альто Ливингстон, найдя больным тамошнего коменданта, стал лечить его и управлял его хозяйством до тех пор, пока тот не выздоровел. В Касанге до него дошла весть, что корабль, который должен был везти его в Англию, если б он согласился на предложение английских моряков, и на котором он отправил свои бумаги, погиб около острова Мадера. Ливингстону пришлось восстанавливать карты, письма и извлечения из дневников, не дошедших по назначению; все это настолько задержало его, что он оставил пределы Анголы лишь в конце февраля 1855 года. Перейдя реку Кванго, Ливингстон вновь очутился среди враждебных племен и опять несколько раз подвергался серьезной опасности от их нападений, не говоря уже о болезнях, постигавших его самого и провожатых, и крайней скудости продовольствия. Дойдя с величайшим трудом до владений Катемы, путешественник вздохнул свободнее: теперь он уже был в области дружественно расположенных к нему кафров. В сентябре 1855 года, проведя год в пути, Ливингстон вступил в Линьянти, доведя до него благополучно всех взятых им людей.

Секелету и жители Линьянти встретили его с большой радостью и убеждали остаться у них или по крайней мере дать себе продолжительный отдых. Все они понимали значение того, что сделал для них настойчивый миссионер, открыв новый торговый путь к морю. И Лондонское географическое общество, которому Ливингстон послал подробный отчет о путешествии в Луанду, оценило величайшую важность его открытий, назначив ему свою высшую награду – золотую медаль. Президент общества лорд Эллисмер отзывался с удивлением о беспримерном подвиге, совершенном Ливингстоном, который без всяких средств и поддержки, вынося непрерывную борьбу с болезнью и неприязненно настроенными дикарями, прошел через всю Южную Африку, от Капштадта до Луанды, и открыл для науки и торговли громадную плодородную область там, где предполагалась необитаемая пустыня. Но сам Ливингстон не был удовлетворен результатами своего путешествия: правда, он проник до западного берега, но открытый им путь был затруднителен и опасен, и он не встретил на нем места вполне удобного для основания миссионерской станции. Долг миссионера, которому прежде всего повиновался Ливингстон, указывал ему необходимость искать удобный путь к противоположному, восточному берегу.

Глава V. Путь к восточному берегу Африки

Проводы Ливингстона. – Водопады Виктории. – Страна племени батока. – Научные выводы Ливингстона. – Враждебные племена. – Переправа через Замбези. – Прибытие в Тете, Сену и Килиман.

Уже в октябре Ливингстон готов был начать путешествие к восточному берегу и, только уступая советам туземцев, остался еще некоторое время в Линьянти, в ожидании более влажной и прохладной погоды. Это время он посвящал лечению больных и проповеди, причем с радостью мог убедиться, что труды его не пропали даром. Он пользовался безграничным доверием макололо, и поучения его внимательно выслушивались и запоминались. Мамир, отчим Секелету, прощаясь с Ливингстоном, сказал ему: «Иисус Христос да будет с тобою и да поможет тебе среди твоих врагов».

3 ноября 1855 года Ливингстон выступил из Линьянти. Его провожал Секелету с двумястами человек. Караван был отправлен вперед, чтобы приготовить ночлег, а Ливингстон, Секелету и еще сорок человек остановились на границе области между Линьянти и Сешеке, где водилась муха цеце. Чтобы избавить животных от ее укусов, надо было сделать переход ночью, когда цеце не летает. Ночь была непроницаемо темна и освещалась только молниями; лошади пугались, люди беспрестанно теряли друг друга; вскоре полил проливной дождь, Что еще более увеличило общее смятение. Секелету ни на минуту не покидал Ливингстона; за жарким днем наступила холодная ночь, и промокший Ливингстон дрожал от стужи. Наконец они вышли к костру, разведенному другими путниками; Ливингстон хотел уже здесь прилечь, не имея чем защититься от холода, так как его одеяло было отправлено вперед, но Секелету не допустил этого: он снял с себя плащ, упросил Ливингстона завернуться в него, а сам лег на голую землю.

Вскоре Ливингстон и Секелету достигли островов на Замбези, где прежде жило племя батока, которое победил и переселил отсюда Себитуане, так как батока грабили проходящих путников. Острова находились поблизости от величественных водопадов на Замбези, которых не видал еще ни один европеец. Могучая, суровая красота этого зрелища поразила Ливингстона более всего, что он видел до тех пор. Замбези, ширина которого в этом месте около двух верст, ниспадает с высоты почти пятидесяти саженей в узкое и глубокое ложе. Часть падающей воды, отражаясь от базальтового дна, образует высокие пятидесятисаженные столбы числом до пяти; белые внизу, вверху они кажутся черными и, если смотреть на них издали, как будто смешиваются с облаками. Туземцы называют эти водопады Мози-оа-тунья (гремящий дым); Ливингстон в честь английской королевы назвал их водопадами Виктории, изменив на этот раз своему разумному обыкновению за вновь открываемыми местами сохранять туземные имена.

20 ноября Ливингстон простился с Секелету и его свитой и отправился дальше в сопровождении ста двадцати человек, с тринадцатью быками, из которых три предназначались для верховой езды, и некоторым запасом провизии. Первое время путники следовали по красивой и плодородной стране батока и притом только ночью из опасения укусов цеце. Чтобы лучше ознакомиться со страною, поручая людям быков и поклажу, днем Ливингстон шел пешком, хотя солнечный жар и действовал на него изнуряюще. Местность все повышалась, пока путники не достигли наконец хребта возвышенностей, окаймляющих Центральную Африку. Леса перемежались здесь с красивыми травянистыми равнинами, и общий вид местности напоминал Ливингстону Анголу. Люди Ливингстона еще раньше говорили ему об этой стране как о настоящем рае; действительно, растительность достигала здесь необыкновенной пышности; и в лесах, и на лугах можно было видеть большие стада буйволов, антилоп и слонов, почти не боявшихся человека. Помимо изобилия растительной и животной жизни и условий, очевидно благоприятных для земледелия и скотоводства, эта местность отличалась и климатом более здоровым чем другие страны, ранее пройденные Ливингстоном. По-видимому, он нашел наконец то, что так долго и упорно искал – место, вполне удобное для миссионерской станции. Единственным препятствием для осуществления этого плана являлось только безлюдье страны: жившие там батока разбежались и переселились в другие места.

Исследование страны батока утвердило Ливингстона в его предположениях относительно строения южной части Африканского материка. Он пришел к убеждению, что эта часть представляет собою плоскую возвышенность, окруженную с востока и запада невысокими горными хребтами, идущими в меридиональном направлении; середина плоской возвышенности образует впадину, которая некогда была наполнена водою, отчасти уцелевшей в виде озер и нашедшей себе доступ к морю посредством прорыва гор, окаймляющих плоскогорье. Озеро Игами было таким остатком некогда громадного пресноводного бассейна, а водопады Виктории на Замбези могли служить примером указанного прорыва, происшедшего благодаря землетрясению или проявлению вулканической силы. Эти взгляды Ливингстон развивал в своих сообщениях Лондонскому географическому обществу, найдя случай в разное время послать шесть таких сообщений. В них, как всегда, он смотрит на факты, добываемые им для науки, с точки зрения преуспеяния миссии. Для него самым важным выводом из всех его исследований Африки было убеждение, что если во внутренней, более низменной части Южной Африки природа ставила препятствия для учреждения миссионерских станций, то она как бы сама предназначала для них возвышенности, окаймлявшие эту последнюю, с их более свежим и здоровым воздухом. С другой стороны, реки занимали его как артерии, по которым христианское просвещение должно разноситься по Южной Африке. Его открытия доставляли ему удовлетворение именно как новые пути для осуществления евангельского завета о распространении христианского учения среди всех народов мира. Свое отношение к ним он выразил в следующих словах, которые характеризуют всю его деятельность: «Завершение географической работы есть только начало миссионерской деятельности».

Исследовав с особым вниманием горные местности, обещавшие наиболее здоровые условия для европейских поселений, Ливингстон спустился по восточному склону горы в область батока, не признававших власти макололо. Население здесь выказывало вновь враждебное отношение к путешественникам, и опять дело обошлось без кровавого столкновения только благодаря хладнокровию Ливингстона и умению его обращаться с дикарями. Впрочем, враждебность свободных батока возбуждалась преимущественно видом макололо, сопровождавших белого путешественника. Караван, пользуясь богатством местности, на деревьях которой встречалось много съедобных плодов, и готовностью жителей продавать необходимые припасы, беспрепятственно достиг реки Кафуэ, впадающей в Замбези, и переправился на левый берег ее. Страна, по которой они проходили, благодаря холмам и долинам отличалась красотою и была обработана повсюду, где только представлялась возможность; в водах ее водилось столько бегемотов, что поля были окопаны ямами, ограждавшими их от нападений этих животных; слоны встречались огромными стадами. На берегу реки Чипонга дожди принудили путников к продолжительной остановке. Чтобы избегнуть заболеваний среди своей многочисленной свиты, Ливингстон уже не рисковал идти по затопленным пространствам, как он делал это на пути в Луанду, и пережидал непогоду, предохраняя от влияния сырости себя и людей. За три версты к востоку от впадения Кафуэ путешественники подошли к Замбези. Берега реки были покрыты широколистным, плотным кустарником, чрезвычайно затруднявшим движение. По обоим берегам тянулись холмы, среди которых водились во множестве буйволы и слоны. Караван двигался по левому (северному) берегу Замбези, обитаемому батока, оставаясь в благоприятных отношениях с последними. Так дело продолжалось до тех пор, пока путники не вступили в область, посещавшуюся португальцами, которых здесь зовут бацунга и которые, занимаясь торговлей невольниками, вооружили против себя население. Дойдя до слияния рек Луангвы и Замбези, Ливингстон увидал развалины португальского поселения. Туземцы не хотели объяснить, почему это поселение оставлено и разрушено. Нетрудно было понять, что это дело их рук, и увидеть опасность, какой они угрожали путникам. Ливингстона огорчала только мысль, что если он погибнет, то все открытое им на пути из Линьянти к востоку останется неизвестным. Почерпая уверенность в сознании исполнения евангельского завета, он на другой день спокойно вышел к целой толпе вооруженных туземцев. Нужно было переправляться на другой берег Луангвы. Хотя у берега были привязаны три лодки, туземцы соглашались дать для переправы только одну. Ливингстон выждал, пока переправились все его люди, оставаясь среди вооруженных дикарей, которых умел занять тем, что показывал им часы, лупу и другие невиданные ими предметы. Далее путешествие продолжалось по берегу Замбези. Здесь уже начинались владения страшного Мпенде, не пропускавшего белых через подвластные ему земли. Окрестные жители так боялись его, что ни за что не хотели дать Ливингстону лодок для спуска вниз по реке. Когда дошли до деревни, в которой жил Мпенде, оттуда вышли люди, которые велели удалиться проводникам из ближайших деревень, а путешественникам не сказали ни слова. Ночь прошла в напряженном ожидании. Около лагеря сновали люди, видимо, следившие за путешественниками, но не дававшие ответов на их вопросы. С раннего утра стали показываться вооруженные отряды, проходившие мимо лагеря. Макололо горели желанием сразиться с ними; Ливингстон удерживал их, хотя и был уверен, что они одержали бы победу над воинами Мпенде. Наконец от неприятельской толпы отделились два старика и спросили, что за чужеземцы пришли к ним? Ливингстон сказал, что он – «лекоа», то есть англичанин. «Такого племени мы не знаем, – отвечали ему, – а думаем, что вы бацунга, с которыми мы вели войну». Желая убедить их, что он не бацунга, Ливингстон показал им свои волосы и грудь. Его волосы, более длинные, и кожа, более светлая, чем у местных португальцев, заставили дикарей поверить, что он не принадлежит к числу их врагов. Пользуясь благоприятным оборотом дела, Ливингстон послал к Мпенде одного из наиболее толковых и преданных ему людей, Секвебу, попросить продать ему лодку для перевозки больного, которого приходилось нести на руках. Это посольство окончательно расположило Мпенде в пользу белого человека. «Он должен быть нашим другом, если так прямо говорит о своей нужде», – заключил Мпенде и приказал перевезти всех путников на другой берег, так как дорога там была удобнее и прямее.

Здесь уже была страна племени баньяи. Последние относились дружелюбно к путешественникам и требовали только известной части убитой дичи. Хотя караван приближался к португальским поселениям, он встречал еще повсюду в большом изобилии буйволов, антилоп и диких свиней. По мере приближения к границе туземцы предъявляли все большие и большие требования; Ливингстону уже нечего было давать им, и он старался избегать деревень, питаясь со своими спутниками продуктами охоты. Подходя к португальскому поселению Тете, приходилось идти каменистой местностью, где вовсе не было дорог. Ливингстон так устал, что вынужден был остановиться в трех часах пути от Тете и послать письмо к представителям португальской администрации. Рано утром появились португальские офицеры с отрядом солдат, присланные своим начальством в распоряжение Ливингстона.

Принятый весьма гостеприимно португальцами, Ливингстон оставался в Тете более месяца, исследуя окрестные местности и выжидая благоприятного времени для переезда в приморское португальское поселение Килиман. Вылечив от жестокой лихорадки коменданта Тете Сикара, Ливингстон 22 апреля 1856 года двинулся далее по течению Замбези и через четыре дня достиг Сены, полуразрушенного португальского поселения, настолько ослабленного, что зулусы брали с него дань. От Сены Ливингстон спустился до устьев Замбези. Река течет здесь в плоских, лесистых берегах и настолько широка, что с одного берега нельзя видеть другого. Наконец путешественники дошли до оконечности речной дельты, где Замбези разделяется на пять устьев. Муту, устье, которое вело к Килиману, было занесено илом, и нужно было пройти три мили пешком, чтобы добраться до другого устья. Этот небольшой переход доставил много страданий Ливингстону. Мучимый лихорадкой, он должен был идти по сильному зною, среди густой травы, превышавшей рост человека и преграждавшей доступ воздуха. Пульс его бился так сильно, что каждую минуту он ожидал удара. Перенесенные им трудности окончились в Интерре, португальском поселении, комендант которого Асеведо предложил ему парусное судно с каютой. Ливингстон мог удобно достигнуть Килимана, куда он прибыл 20 мая, проведя более полугода в пути.

Прошло четыре года, как он выехал из Капштадта и начал свое великое путешествие к западному и восточному берегам Африки. Оглядываясь на все испытания, какие ему приходилось перенести, он видел в них только явное доказательство помощи Божией. Более всех открытий его радовало убеждение, вынесенное из путешествий, что во всем мире живут добрые люди и что Бог, видимо, располагал в его пользу сердца черных и белых людей. Во всем пережитом он видел перст Божий и надеялся, что божественное Провидение и впоследствии поможет ему трудиться на благо Африки.

Глава VI. Приезд в Англию

Переезд на родину.– Прибытие в Лондон.– Чествование Ливингстона.– Его книга и ее успех.– Торжественные встречи в университетских городах.– Свидание с рабочими.– Снаряжение экспедиции в Африку.– Отъезд из Англии.

Предполагая из Килимана отправиться в Англию, Ливингстон оставил своих людей в Тете, за исключением восьми сопровождавших его до Килимана. Эти последние весьма желали поехать с ним на его родину; однако Ливингстон боялся взять их ввиду опасности от морского переезда и перемены климата и сделал исключение для одного Секвебу, оказавшего ему много услуг в последнем путешествии. После шести недель, проведенных в доме португальского полковника Нунеса и послуживших для некоторого восстановления здоровья Ливингстона, в Килиман пришел английский бриг, который привез Ливингстону сто пятьдесят фунтов стерлингов (около полутора тысяч руб.), присланных агентами миссионерского общества в Капштадте, чтобы доставить Ливингстону возможность возвращения на родину. Военный корабль предложил бесплатно довезти его до острова Св. Маврикия. Дружелюбное отношение капитана и всего экипажа позволяло Ливингстону думать, что он уже находится на родине; ему трудно было только объясняться по-английски, так как в течение почти четырех лет он был лишен возможности говорить на родном языке. Бедному Секвебу не удалось добраться даже до острова Св. Маврикия: новые впечатления, какие вызывали в нем море и пребывание на военном корабле, подействовали на его рассудок, и в припадке умственного расстройства он бросился в море.

Прибыв на остров Св. Маврикия 12 августа 1856 года, Ливингстон должен был остаться там в гостеприимном доме генерала Гэя, который советовал ему воспользоваться здоровым климатом острова для излечения последствий лихорадки. В ноябре Ливингстон продолжал путь на родину через Красное море. Он рассчитывал встретиться с женою и друзьями в Саутгемптоне. Однако пароход едва не потерпел крушения близ Тунисской бухты, и пассажиры были доставлены только до Марселя. Оттуда через Париж и Дувр Ливингстон проехал в Англию и прибыл в Лондон 9 декабря 1856 года. Еще в Каире им было получено печальное известие о смерти отца, чем отчасти была отравлена радость возвращения на родину. Из Лондона Ливингстон тотчас же проехал в Саутгемптон за женой, с тем чтобы немедленно вернуться в Лондон.

По возвращении в Лондон скромному путешественнику предстояло сделаться предметом самых торжественных чествований и восторженных оваций. 15 декабря в его честь Королевское географическое общество устроило экстренное заседание, в котором председательствовал знаменитый геолог Мерчисон и в числе присутствующих находился друг Ливингстона Освелл. Мерчисон в своей речи перечислил услуги, оказанные науке Ливингстоном, который прошел шестнадцать тысяч верст, определяя положение населенных мест, гор, рек и озер, неизвестных до тех пор, и изучая проходимые им местности в физико-географическом, геологическом, климатологическом и естественноисторическом отношениях. Своими наблюдениями он установил, что внутренняя Африка представляет собою плоскую возвышенность, прорезанную озерами и реками, имеющими сток к океанам, лежащим на западной и на восточной стороне материка. Но выше всего сделанного Ливингстоном, почетнее всех его подвигов президент считал выполнение обещания, данного сопровождавшим его дикарям, ради которого Ливингстон, преодолев столько опасностей, решился вновь подвергнуться им, чтобы привести своих провожатых на их родину. После речи президента Ливингстону была вручена большая золотая медаль. Извиняясь за краткость своей речи вследствие потери привычки говорить на родном языке, Ливингстон сказал, что, стараясь открыть некоторую часть Африки влиянию христианства, он исполнил только долг миссионера. Остается сделать еще весьма много, и предпринятое им можно будет считать оконченным лишь тогда, когда торговля невольниками будет уничтожена и вся внутренняя Африка будет открыта для христианства и торговли. Профессор Ричард Оуэн, под руководством которого некогда работал Ливингстон, подтвердил значение его исследований для зоологии и палеонтологии. Присутствовавшие астрономы, знавшие от своего капштадтского собрата Маклира о точности определений Ливингстона, присоединили выражения своего удивления многочисленностью и совершенством его работ этого рода.

На следующий день, 16 декабря, состоялось в честь Ливингстона торжественное заседание Лондонского миссионерского общества. Председательствовавший в собрании лорд Шефтсбери произнес приветственную речь, в которой сказал, что для общества не может быть более почетной обязанности, как чествовать такого человека, жизнь и деятельность которого посвящены смиренному и искреннему выполнению ангельской песни: «Слава в вышних Богу, на земле мир, в человецех благоволение!» Ливингстон ответил несколькими словами, в которых благодарил директоров общества за оказанную ему поддержку и объяснял причины медленного распространения христианства среди африканских племен. В заключение лорд Шефтсбери посвятил несколько сочувственных слов жене Ливингстона, напомнив о ее близком отношении к миссионерской деятельности как дочери и жены миссионера, о той помощи, какую она всегда оказывала мужу, пока была с ним, и о тревожных и печальных днях, пережитых ею, когда она, возвратившись в Англию, подолгу оставалась без всяких известий о муже. 5 января 1857 года было созвано лордом-мэром многочисленное собрание, чтобы выработать адрес Ливингстону от города Лондона. Внимание к Ливингстону возросло еще более, когда было получено известие о состоявшемся в его честь торжественном собрании в Капштадте. Королевский астроном Маклир, распространяясь о точности географических определений Ливингстона, объяснил, что число его частных наблюдений доходит до 2812, кроме тех, которые не дошли по назначению или не были сообщены им. «Вся внутренняя Африка, – сказал он, – носит теперь на себе отпечаток Ливингстона. Находясь в любом пункте той области, какую он прошел, теперь можно знать с точностью, где именно находишься… Я утверждаю, что сделанное этим человеком не имеет себе подобного». Капштадтский епископ Томпсон заявил со своей стороны, что нельзя найти человека, который лучше доктора Ливингстона исполнил обязанности священного призвания христианского миссионера и, сознавая всю важность своего дела, привел его к столь успешной цели. Негоциант Реттерфурд, сопровождавший Ливингстона в одну из его поездок, свидетельствовал о его замечательной справедливости, кротости и добросовестности и прибавил, что ему удавалось слышать от него поразительно верные и проницательные суждения об организации торгового дела в Африке. Таким образом, и в столице его родины и в центре той области, где он действовал, вполне признавались его заслуги как путешественника, географа, зоолога, астронома, миссионера, врача и организатора торговой деятельности. Ливингстон ожидал только возможности уехать от этих оваций в Гамильтон, где в то время жили его мать, дети и родные.

Вначале Ливингстон думал пробыть в Англии не более трех-четырех месяцев, чтобы не заставлять своих людей слишком долго ожидать его в Тете. Однако успокоенный обещанием португальского правительства, что оно позаботится о них, он решился продлить свое пребывание на родине. Оно вовсе не было отдыхом для него. Первые месяцы 1857 года он должен был посвятить описанию своего путешествия, заказанному при посредстве Мерчисона издателем Мерреем. Как говорил сам Ливингстон, литературная работа давалась ему с таким трудом, что он скорее согласился бы проехать еще раз через всю Африку, чем снова написать такую книгу. Правда, его книга, названная им «Путешествия и исследования миссионера в Южной Африке», страдает недостатком цельности, но этот недостаток был естественным последствием спешной работы; по справедливому замечанию его биографа Блэки, если бы Ливингстон «обладал пером Сэмюэля Джонсона или красноречием Эдмонда Борка, он не мог бы произвести большего впечатления; его безыскусственный слог и простая речь как нельзя более гармонировали с его правдивым, чуждым всякого преувеличения характером». В то время, когда Ливингстон писал свою книгу, он жил с семьей у того или у другого из своих друзей. Один из них, Фредерик Фитч, в воспоминаниях о нем рассказывает, что Ливингстон, несмотря на все оказанные ему почести, оставался таким же простым и непритязательным человеком, как и прежде, и бывал недоволен, когда к нему относились как к знаменитости. Он даже избегал выходить на улицу и в церкви садился в уединенное место, чтобы избавиться от оваций. «Путешествия миссионера» вышли в свет в ноябре 1857 года и имели необычайный успех. Несмотря на довольно высокую цену, назначенную издателем, двенадцать тысяч экземпляров были распроданы в короткое время, и понадобилось второе издание. Выдающийся успех книги доставил автору значительную сумму; небольшую часть ее он отделил для воспитания детей, а остальную назначил для поддержания своих дальнейших исследований Африки. Книга была встречена самыми сочувственными отзывами в научной литературе, но, с другой стороны, на нее посыпались упреки за то, что в ней отведено гораздо более места географическим и естественноисторическим вопросам, чем миссионерскому делу. Одна дама из Карлейля написала письмо автору, в котором ставила на вид, что он более ученый, чем миссионер; Ливингстон послал ей следующий характерный для него ответ: «Нигде я не был ничем другим, как только служителем Бога, следующим указаниям Его перста… Я работал на моем поприще кирпичом и известкой, кузнечным мехом и столярными инструментами столько же, сколько проповедями и врачебной практикой. Я знаю, что я не принадлежу себе, что я служу Христу, когда убиваю буйвола для моих людей или занимаюсь астрономическим наблюдением, или пишу кому-нибудь из детей Божиих. Приобретя с Его помощью познания, которые, как я надеюсь, послужат на пользу Африке, должен ли я скрывать мой светильник под спудом только потому, что некоторые не считают его приличным для миссионера? Зная, что, по мнению некоторых лиц, открытие новой страны для христианства – дело, не подходящее тому, кто пользуется пособиями миссионерского общества, я отказываюсь теперь от содержания, какое получал от общества, находясь в сношениях с ним».

Окончив издание своей книги, Ливингстон уже не отклонял приглашений, вызывавших его в различные места Англии и Шотландии. Торговая палата в Манчестере приготовила ему столько же торжественный, сколько и сердечный прием. Ливингстон воспользовался этим случаем, чтобы ознакомить коммерсантов Манчестера с естественными богатствами Африки и расположить их к установлению торговых сношений с посещенными им странами. Затем его ожидала торжественная встреча в Глазго, где медицинский факультет университета избрал его своим почетным членом, а совет города – почетным гражданином. Особенно трогателен был прием, оказанный Ливингстону обществом шотландских фабричных рабочих и ткачей. На обращенную к нему речь он ответил, что его спартанское воспитание на фабрике в Блентайре послужило основой для совершенного им дела, что в жизни, посвященной работе, надо видеть удел большей части человечества и что бедности не следует стыдиться, так как Спаситель был унижен и беден. Такой же задушевностью отличалось его свидание с фабричными рабочими в Блентайре. Ливингстон должен был посетить Эдинбург, Оксфорд и Кембридж, где ему были поднесены почетные дипломы и где он прочел несколько лекций, возбудивших величайший интерес.

Цель, с которою Ливингстон прибыл в Англию, была достигнута. Своим появлением в общественных собраниях, своей книгой, речами и лекциями ему удалось привлечь общее внимание к делу просвещения Африки и произвести полный переворот в воззрениях на природу и обитателей этого материка. Господствовавшие до тех пор мнения о бесплодности и недоступности его и о свирепости населяющих его народов уступили место более правильным и гуманным воззрениям. Обширный план исследования и просвещения Африки, с которым приехал Ливингстон, теперь легко мог осуществиться. Ливингстон отказался от обязательных отношений к миссионерскому обществу, но его дело уже взяло в свои руки правительство. В феврале 1858 года он получил декрет, подписанный лордом Кларендоном, секретарем министерства иностранных дел, о назначении его английским консулом в Килимане и руководителем экспедиции для исследования Восточной и Центральной Африки; в помощь ему было назначено шесть специалистов по различным отраслям научной и практической деятельности. После аудиенции у королевы и торжественных проводов он оставил Англию 10 марта 1858 года, увозя с собою жену и младшего сына.

Глава VII. Плавание по низовьям Замбези и по реке Шире. Открытие озера Ширва и Ньяса

Инструкции Ливингстона. – Плавание по Конго и Замбези. – Исследования реки Шире. – Водопады Мурчисона. – Открытие озера Ширва. – Открытие озера Ньяса. – Результаты экспедиции.

Ливингстон и его спутники 10 марта 1858 года отплыли из Ливерпуля. С ними был отправлен в разобранном виде маленький речной пароход «Ma-Роберт», названный в честь африканского прозвания жены Ливингстона. Как только члены экспедиции свыклись с морем, Ливингстон с точностью распределил между ними их будущие обязанности, ознакомил их по инструкциям Оуэна, Мерчисона и других с научными и торговыми целями экспедиции и, со своей стороны, разъяснил нравственное значение ее, которое казалось ему особенно важным. Он настаивал, чтобы его помощники даже животных не истребляли без надобности, и выражал твердую надежду, что им никогда не придется обращать свое оружие против туземцев; с подчиненными он советовал обращаться возможно кротко и в случаях недоразумений действовать в примирительном духе до последней крайности. Новая и тяжелая ответственность, какую Ливингстон принимал на себя, становясь во главе экспедиции, настолько озабочивала его, что это время он считал самым трудным в своей жизни.

После выхода из Сьерра-Леоне погода испортилась, и здоровье жены Ливингстона настолько расстроилось, что пришлось оставить ее с ребенком в Капской колонии. Покинув берега этой последней 1 мая, экспедиция прибыла к устьям Замбези 14 числа того же месяца. Речной пароход был собран, и она направилась в устье Замбези, называемое Конгоне. Пройдя пять миль вверх по Конгоне, пароход через излучистый проток в пятнадцать верст длиною вступил в многоводную Замбези. По Конгоне путники ехали среди густых мангрововых лесов, в которых виднелись громадные древовидные папоротники и дикие финиковые пальмы; леса оглашались пением множества птиц. Далее вверх по Замбези открылись равнины с травою выше роста человека. На правом берегу между бананами и кокосовыми пальмами поднимались стоящие на сваях хижины туземцев. Плодородие этой страны оказывалось поразительным; кроме обычных овощей тропического пояса здесь произрастали рис, хлопчатник и сахарный тростник. По мнению Ливингстона, одной полосы земли (в двадцать пять верст длиною и пятнадцать шириною), простирающейся от Конгоне до Мазаро, было бы достаточно, чтобы снабдить сахаром всю Европу. Жители здесь были мирные земледельцы, как нельзя более склонные к торговым сношениям.

До острова Симбо за «Ma-Робертом» следовал морской пароход, который привез экспедицию из Европы. Далее он не мог уже идти и выгрузил на острове вещи, принадлежащие экспедиции. При этом у Ливингстона произошло столкновение с офицером, назначенным для управления «Ma-Робертом», и тот потребовал отставки. Ливингстон согласился его отпустить, испробовав все пути к мирному соглашению; не желая обременять других членов экспедиции излишними обязанностями, управление пароходом он принял на себя. К сожалению, последний был построен так неудовлетворительно, что на нем можно было двигаться лишь крайне медленно и с затратой большого количества топлива. Это неблагоприятное обстоятельство усиливалось другим, еще более важным: местность, по которой следовала экспедиция, была охвачена войною между португальцами и мулатом Марианну, занимавшимся разбоями и похищением людей, которых он продавал в рабство. Португальцы, поощрявшие торговлю невольниками и принимавшие в ней участие, терпели разбои Марианну, пока он не касался их владений; они послали против него солдат и изловили его, но брат его Бонга продолжал те же набеги и насилия. Нужно было все умение Ливингстона обращаться с дикими и свирепыми людьми, чтобы благополучно провести экспедицию среди разбойников и туземцев, враждебно настроенных к белым.

8 сентября экспедиция прибыла в Тете, где Ливингстона с восторгом встретили ожидавшие его макололо; численность их значительно уменьшилась: тридцать человек умерли от оспы, а шестеро были умерщвлены дикарями. Убедившись, что Конгоне вполне удобна для судоходства и что при соединении ее с Замбези легко может быть устроен склад европейских товаров, Ливингстон намеревался теперь исследовать, насколько пороги Кебрабоса, лежащие в тридцати-сорока верстах выше Тете, составляют препятствие для судоходства по Замбези. Исследование представило неожиданные трудности. Приходилось двигаться по сыпучему песку или по пояс в воде и перелезать через высокие, раскаленные солнцем скалы. Путь был не под силу даже испытанным макололо; они роптали на своего господина, находя, что он сошел с ума, и отказывались идти дальше. Ливингстон, оставшись только с доктором Керком и одним проводником, дошел до намеченной цели и убедился, что пороги составляют непреодолимое препятствие для судоходства, за исключением, быть может, времени половодья Замбези. Он решился дождаться высшего подъема воды, которая бывает обыкновенно в конце декабря или в начале января, и тогда попытаться пройти вверх по реке. Невозможность пуститься в такое плавание на малосильном и дурно устроенном «Ма-Роберте» заставила Ливингстона просить о присылке другого парохода; в том случае, если бы правительство отказало в его просьбе, он предписывал своему другу Юнгу употребить для этого дела двадцать тысяч рублей из денег, остававшихся от гонорара за его книгу.

Не желая терять времени, какое требовалось на получение ответа из Англии, Ливингстон решился исследовать неизвестную еще реку Шире, впадающую в Замбези с северной стороны, между Сеной и Мазаро. Его предупреждали, что португальцы напрасно пытались подняться по этой реке: их остановили непроницаемая водяная растительность и враждебность манганджей, живущих на Шире. Тем не менее Ливингстон в январе 1859 года поднялся по Замбези и ниже Сены вступил в Шире. Он встретил только водоросли, приносившиеся в изобилии из соседних болот, и сумел вступить в дружественные сношения с манганджами, угрожавшими ему сперва отравленными стрелами. Проплыв около 250 верст по извилистой реке, путники увидали великолепный водопад, который с общего согласия был назван водопадом Мерчисона. Дальнейшее плавание по реке было невозможно, а движение сухим путем – небезопасно вследствие неприязненности туземцев и дурной погоды. Ливингстон решился вернуться в Тете.

В половине марта он предпринял второе исследование Шире. На этот раз он еще более сблизился с туземцами, охотно продававшими ему съестные припасы, и в особенности с Чибизой, начальником одной из деревень, лежавшей ниже водопада Мерчисона. Оставив около этой деревни пароход, Ливингстон с доктором Керком и пятнадцатью макололо отправился пешком к невиданному еще ни одним европейцем озеру Ширва. Они шли в северном направлении по гористой местности; проводник по недоразумению привел их сперва к болотистому озеру, называемому туземцами Ньянза-Мукулу, и только после больших затруднений путешественники увидали наконец Ширву. Берега озера были покрыты густой камышовой порослью, и в солоноватой воде его водилось множество крокодилов, бегемотов, рыбы и пиявок. Окрестности обширного озера были замечательно красивы, и само оно, в особенности во время волнения, представляло величественное зрелище. Грандиозность его увеличивалась еще более горами, вздымавшимися на восточном берегу и достигавшими семи тысяч футов над уровнем моря. И на западном берегу тянулась высокая горная цепь, высочайшая вершина которой, Сомба, поднималась с лишком на восемь тысяч футов. Ливингстон слышал от туземцев, что с севера озеро Ширва только узкой полосой земли отделяется от другого, еще более обширного озера, но на этот раз он его не исследовал и поспешил в Тете. Надо было исправить «Ma-Роберт», который дал сильную течь, и затем отправиться к выходу из Конгоне, куда английский бриг должен был доставить провиант. Тогда же Ливингстон нашел нужным уволить двух членов экспедиции, не отвечавших своему назначению.

В половине августа он вновь поехал на Шире, отчасти для того чтобы еще более сблизиться с туземцами, отчасти же для исследования озера, лежавшего к северу от озера Ширва. 28 августа, оставив у Чибизы свой пароход, он выступил с тремя белыми и тридцатью восьмью темнокожими спутниками, из которых двое принадлежали к местным проводникам, с целью разыскать озеро Ньяса. Дорога шла сперва по долине небольшой речки, на берегах которой всюду были видны плантации хлопчатника. Вскоре начался подъем на хребет Манганджа, и характер растительности стал изменяться: появился бамбук, и показались деревья и растения, новые для путников. С вершины названного хребта открывался красивый вид и воздух был так прохладен, что европейцы чувствовали себя превосходно. Со стороны туземцев они повсюду встречали дружелюбный прием и легко приобретали у них нужные продукты в обмен на бусы и ситец. После недельного пути по горным местностям они вступили в долину верхнего течения Шире, лежащую на 1300 футов над уровнем моря и отличающуюся чрезвычайным плодородием и густотою населения. Несмотря на сбивчивые показания туземцев, которые на расстоянии одного дня пути от озера Ньяса утверждали, что в их стране нет ни одного большого озера, Ливингстон продолжал путь и 16 сентября 1859 года открыл озеро Ньяса. На этот раз ему не удалось подробнее исследовать озеро и прилегающую к нему страну. Манганджи, обитавшие в этой местности, продавали невольников арабским купцам, и те с недоверием и страхом смотрели на прибывших англичан. Начальники манганджей, извлекавшие выгоды из торговли рабами, выказывали нерасположение к белым пришельцам, а подчиненные их не верили мирным увещаниям Ливингстона, считая его принадлежащим к числу работорговцев; в долине верхнего Шире путешественников часто не впускали в деревни и не хотели продавать им съестные припасы. Намереваясь впоследствии возвратиться к озеру Ньяса, Ливингстон оставил его теперь и отправился в обратный путь.

Прибыв в устье Конгоне, он остановился там для исправления своего парохода, из которого приходилось непрерывно выкачивать воду, и в ожидании корабля из Англии с письмами и провиантом. Корабль пришел вскоре, но вследствие сильного волнения не мог подойти к берегу, а лодка, посланная для доставления привезенных бумаг и писем, опрокинулась, и вся переписка, нетерпеливо ожидавшаяся Ливингстоном и его спутниками, очутилась в море. Эта потеря, крайне неприятная для Ливингстона, смягчалась тем, что незадолго до того он получил другим путем письмо из Курумана, в котором жена извещала его о рождении дочери. Впрочем, письмо было написано год тому назад, и все это время Ливингстон ничего не знал о своей жене и новорожденной дочери.

Географические результаты описанной экспедиции были весьма значительны. Наука обогащалась сведениями о неисследованной еще реке Шире и о двух обширных озерах с окружающими их возвышенностями. Открытия Ливингстона имели не меньшую важность и в экономическом отношении. Долина Шире со здоровыми и плодородными горными местностями обещала большие удобства для миссионерских и торговых пунктов; трудолюбивых и искусных во всяких промыслах жителей ее легко было склонить к разведению маиса, хлопчатника, сахарного тростника и прочего и к обмену этих продуктов на европейские товары. По мнению Ливингстона, долина Шире была вполне пригодна и для европейской колонизации. План переселения в эту здоровую страну двадцати-тридцати бедных и честных семейств из Англии тогда особенно занимал его. Он писал о нем Мерчисону, изъявляя готовность употребить из оставшихся у него денег до двадцати тысяч рублей на устройство колонии. С таким же жаром знаменитый путешественник стремился к осуществлению другого плана – подавлению невольничества. В письме к Мерчисону (7 февраля 1860 года) он доказывал, что вооруженный пароход на острове Ньяса, через который перевозились невольники с севера и северо-запада на восточный беpeг материка, успешнее содействовал бы прекращению ужасного промысла, чем целая военная эскадра на океане. Ливингстон высказывал твердое намерение добиться осуществления своей цели. «Если я останусь в живых, – писал он, – мое предприятие удастся; только смерть может положить ему конец».

Глава VIII. Возвращение с Макололо в Линьянти. Университетская миссия

Наблюдения Ливингстона на пути к Линьянти. – Радостная встреча населения. – Болезнь Секелету. – Возвращение в Тете. – Прибытие университетской миссии и «Пионера». – Основание миссионерской станции в Магомеро. – Исследование озера Ньяса. – Смерть миссионеров и жены Ливингстона.

Ливингстону предстояло еще отвести своих макололо на их родину. Надо было переждать сырое время года и выждать новой жатвы, чтобы не терпеть недостатка в припасах во время пути; поэтому Ливингстон отложил поездку в Линьянти до мая. После долгих приготовлений караван, к которому присоединился приехавший из Америки брат Ливингстона, Чарльз, выступил в путь 15 мая 1860 года. Многие из макололо пожелали остаться в Тете, и некоторые из примкнувших к экспедиции бежали с дороги; это были люди, успевшие познакомиться в Тете со спиртными напитками и т. п., и оставление ими каравана не было для него потерей.

Ливингстон, проходя мимо водопада Кебрабоса и лежащего несколько выше водопада Морумбва, мог осмотреть их с другой стороны и убедиться в верности своего предположения, что они не могут мешать судоходству по Замбези в половодье. Пройдя около шестидесяти верст по красивым возвышенностям Кебрабоса, путешественники 7 июня достигли равнины Чикова. Эта плодородная местность еще незадолго перед тем кормила многочисленное население; теперь она была оставлена жителями из-за войны и набегов работорговцев; изредка в покинутых деревнях встречались дети; они, а за ними и их матери поднимали крик и разбегались, завидев белых людей. 20 июня караван подошел к месту, где четыре года тому назад Ливингстон переправлялся через Замбези; отсюда начинались уже места хорошо знакомые, и путники не казались туземцам чужими и подозрительными людьми. Даже страшный Мпенде в самом дружественном настроении пришел к Ливингстону и взамен полученных от него подарков подарил ему козу, корзину вареного маиса и корзину полевого гороха. 26 июня караван был у развалин португальского поселения Сумбо, при впадении Луангвы в Замбези. Путешествуя теперь по странам уже известным, пользуясь удобствами, каких он прежде был лишен, Ливингстон отмечает в своих путевых заметках все особенности проходимых местностей, могущие иметь значение для европейской торговли; он тщательно описывает деревья, травянистые растения и съедобные плоды и изображает поразительное множество встречающихся там млекопитающих и разнообразных птиц. Среди этой богатой природы опустошения, производимые рукой человека, оказывали на Ливингстона особенно удручающее впечатление. Единственную возможность вывести Африку из состояния вечной войны, грабежа и похищения людей он продолжал видеть в учреждении европейских колоний повсюду, где условия местности хотя несколько благоприятствуют тому. Главное препятствие для них – губительную африканскую лихорадку – он не считал непреодолимым. Предохраняющим средством от нее он признавал работу и движение на свежем воздухе, а для излечения ее придумал особые пилюли, состоявшие из ялаппы, каломеля, ревеня и хинина. Во время описываемого путешествия он имел случай испытать действенность этого средства на своем спутнике, докторе Керке; тот подвергся такому сильному приступу лихорадки, что временно лишился зрения и от слабости не мог держаться на ногах; прием пилюль Ливингстона вполне восстановил его. Ливингстон отметил в своих дневниках много оригинальных картин безлюдных местностей, которыми завладели дикие животные: стада слонов, буйволов, зебр, антилоп, пасущиеся на лугах и медленно удаляющиеся при виде каравана, стаи обезьян, быстро скрывающиеся в лесу при появлении путников, огромные стаи цесарок, франколинов, диких голубей, поднимающиеся над лесом. Встреча с громадным черным носорогом в зарослях колючего кустарника едва не стоила жизни Ливингстону.

11 июля караван переправился через Кафуэ при впадении этой реки в Замбези. Дальнейшее движение каравана напоминало собою триумфальное шествие: так радостно и дружелюбно население встречало Ливингстона. Караван оставил Замбези при впадении реки Сонгвы и поднялся на хребет Батока. По волнообразной плоской возвышенности он достиг долины Макололо и 4 августа приблизился к деревням батока, подвластных Секелету. Последний находился в то время в Сешеке, куда Ливингстон прибыл 18 августа. Секелету переживал тяжелое время: он сам был поражен проказой, а страна его терпела от неурожая вследствие недостатка дождей; он жил на противоположном берегу реки и никого не допускал к себе. Однако для европейцев было сделано исключение, и Секелету просил Ливингстона и Керка дать ему средство от его болезни. В их дорожной аптеке не нашлось лекарства от кожных болезней, и они должны были ограничиться некоторыми внутренними средствами и прижиганием ляписом, что, впрочем, оказало весьма успешное действие. В Линьянти Ливингстона встретили как близкого друга: начальники города выражали горькие сожаления, что им нечем угостить его, так как у них нет ни молока, ни хлеба, ни пива; жены Секелету принесли ему вареного мяса и пирожков, приготовленных ими самими. Повозка Ливингстона, оставшаяся в Линьянти, пострадала только от белых муравьев; люди ничего не тронули в ней, и Ливингстон мог опять пользоваться ящиком с лекарствами, инструментами, книгами и волшебным фонарем. В Линьянти он узнал грустную новость о гибели английской миссии, присланной туда Лондонским миссионерским обществом. Миссионер Гельмор, его жена, трое белых и четверо черных спутников умерли от лихорадки, и даже нельзя было найти их могилы. Зато Ливингстона порадовали известия о Сечеле, начальнике баквена, обращенном им в христианство: он подчинил своей власти девять племен, дал у себя место ганноверской миссии и заботился о процветании школ в своих владениях.

Через три дня Ливингстон вернулся в Сешеке; он не мог там оставаться более месяца, так как в ноябре поджидал новый пароход из Англии. Это было его последнее свидание с Секелету: тот умер в 1864 году, и царство его распалось.

Сообщения Ливингстона о пригодности долины верхнего Шире и страны около озера Ньяса для европейской колонизации возбудили живейшее внимание в Англии, и английские университеты (Оксфордский и Кембриджский) пожелали отправить от своего имени миссию для просвещения народов недавно исследованной области. Эта миссия, называвшаяся «университетской», напряженно ожидалась Ливингстоном, который для встречи ее 4 января 1861 года высадился на берегу Конгоне. Однако раньше миссии прибыл пароход «Пионер», назначенный заменить «Ma-Роберт», затонувший в Замбези. Вскоре два английских крейсера привезли миссионеров; это было первое отделение миссии, состоявшее из епископа Макензи, пяти англичан и пяти цветных людей из Капской колонии. Ливингстон радостно приветствовал их, считая приезд миссии началом новой эпохи просвещения и умиротворения Африки. Епископу Макензи хотелось тотчас же отправиться на место своего служения; но, ввиду возможности стеснений со стороны португальцев на пути по Замбези и Шире, английское правительство прислало Ливингстону поручение исследовать реку Рувуму, впадающую в океан гораздо севернее (вблизи мыса Дельгадо). Епископ желал принять участие в этом исследовании и на время отвез своих спутников на остров Джоханна (один из близлежащих Коморских островов). Между тем уровень воды в Рувуме успел настолько опуститься, что плавание по ней пришлось отложить до другого времени.

Захватив остальных членов миссии с острова Джоханна, «Пионер» привез их к Конгоне и оттуда направился по Замбези и Шире. Конструкция «Пионера» не оставляла желать ничего лучшего, но, будучи построен и для речного, и для морского плавания, он сидел в воде слишком глубоко, что оказалось существенным недостатком на верхнем Шире. В деревне Чибизы путешественников ожидали тревожные вести. Покровительство португальцев торговле невольниками в этой стране уже было открытым; они воспользовались путями, найденными Ливингстоном, и местность, недавно столь мирная, находилась теперь в величайшем смятении благодаря шайкам аявов, грабившим манганджей и уводившим пленников для продажи в португальские колонии. Вскоре Ливингстон мог лично убедиться в справедливости этих слухов. Начальник деревни, где он остановился, известил его, что здесь должна пройти партия невольников, отправляемая в Тете. Являлся серьезный вопрос, как в этом случае должна поступить миссия? По совету Ливингстона решено было выкупить невольников, чтобы показать туземцам различие между англичанами и португальцами. Но предводители каравана, едва завидев англичан, бежали в лес, бросив рабов. Последние были освобождены из своих цепей и рогаток, и им было предложено возвратиться домой или остаться при миссии; все они, числом восемьдесят четыре, предпочли остаться. Манганджи выказывали большое расположение к англичанам. Чигунда, начальник одной из их деревень, просил Макензи основаться у него, в Магомеро. Ливингстон советовал принять предложение Чигунды, позволявшее миссии поселиться вблизи озера Ньяса и реки Рувумы, вне сферы непосредственного влияния португальцев. Ввиду того, что эта местность терпела от набегов аявов, решено было вступить с ними в сношение. Вскоре аявы появились в окрестностях Магомеро и сожгли одну из деревень. Оставив освобожденных невольников, миссионеры отправились навстречу аявам, чтобы начать переговоры с ними. Однако те окружили их, намереваясь поступить с ними так же, как и с манганджами. На все уверения, что белые пришли с мирными целями, они отвечали стрелами и пулями, наступая все более и более на европейцев. Когда аявы с дикими криками и плясками, продолжая выпускать стрелы и стрелять из ружей, приблизились к путешественникам на расстояние семидесяти пяти шагов, те поневоле должны были сдержать их натиск оружием. Несмотря на очевидную необходимость, обращение оружия против человека чрезвычайно потрясло Ливингстона; он, никогда не носивший даже револьвера иначе как на охоте, в эти тревожные минуты вынужден был вооружиться. Его заботили и будущие отношения епископа Макензи и его спутников к хищникам, посещавшим эту страну. Все, кроме него, склонялись к насильственным действиям против аявов, чтобы заставить их прекратить набеги. Ливингстон убеждал епископа, решившегося остаться в Магомеро, быть как можно осторожнее и не вмешиваться в распри туземцев. Выбрав удобное место под тенистыми деревьями на берегу реки Магомеро, епископ приступил к основанию поселения, а Ливингстон простился с ним, чтобы заняться исследованием озера Ньяса и окружающей его страны.

Исследование озера Ньяса продолжалось со 2 сентября до 22 октября. Ливингстон измерил поверхность и глубину озера; при этих работах ему приходилось преодолевать такие сильные бури, что однажды он едва не погиб. Еще нигде в Африке он не видал столь густого населения, как на берегах озера Ньяса; на южном берегу деревни почти непрерывной цепью тянулись одна за другой. Местные жители – мирные земледельцы – занимались обработкой риса, маиса, проса, маниока и пр. Страна к северу от Ньясы страдала в то время от набегов мазиту, одного из племен воинственных зулусов. Ливингстону пришлось встретиться с ними, но благодаря его твердости и хладнокровию мазиту не причинили никакого вреда ни ему, ни его спутникам. Местность к северу от озера оказалась гористой; проходя по ней, часто приходилось пересекать речные долины и взбираться по крутизнам; еще незадолго перед тем здесь было многочисленное население, но теперь деревни стояли покинутыми.

Вынужденный оставить дальнейшие исследования озера Ньяса из-за недостатка съестных припасов, Ливингстон спустился по Шире, 8 ноября сел на «Пионер» и направился к устьям Замбези, куда английский корабль должен был доставить его жену, нескольких лиц, принадлежавших к университетской миссии, и новый пароход, предназначенный для плавания по Ньясе. В шести верстах ниже деревни Чибизы «Пионер» наскочил на мель, и потребовалось пять недель, чтобы он мог благодаря подъему воды продолжать путь. 11 января 1862 года пароход наконец вступил в Замбези и дошел до большого устья, Луаба. 31 января показался военный фрегат «Горгона». Первое февраля было радостным днем для Ливингстона: его жена опять была с ним, и ему был доставлен заказанный им пароход для плавания по озеру Ньяса, названный «Леди Ньяса». Чтобы не пропустить времени разлива Замбези, надо было спешить. Уже 10 февраля «Пионер», нагруженный между прочим и частями нового парохода, поднимался вверх по Замбези. Машины «Пионера» были не совсем исправны и работали плохо. Трудность борьбы с быстрым течением заставила Ливингстона выгрузить «Леди Ньяса» в Шупанге. Он справился с этими неудачами с обычной веселостью, изумлявшею всех, кто его знал. Но в Шупанге его ожидали два удара, которые поколебали и его несокрушимую энергию. Дойдя до деревни Чибизы, он узнал, что епископа Макензи и сопровождавшего его миссионера уже не было в живых. При переправе через Шире их лодка опрокинулась, и все их припасы и лекарства погибли; заболев лихорадкой, они, лишенные всякой помощи, умерли в прибрежной хижине. Узнав об этом несчастии, Ливингстон почти всю ночь просидел в полуосвещенной каюте в глубоком унынии, предвидя, что общественное мнение Англии выскажется против его проекта просвещения Африки и все его труды пропадут даром. Вскоре его постигло еще большее горе. 21 апреля жена его заболела лихорадкой и 27-го того же месяца умерла в Шупанге. Находившийся около него шотландский священник доктор Стюарт рассказывает в своих воспоминаниях, что в первые минуты после ее смерти Ливингстон рыдал, как ребенок. Он сам записал в своем дневнике, что тогда он в первый раз желал для себя смерти.

Глава IX. Исследование реки Рувумы. Последняя поездка в Англию

Плавание по Рувуме. – Пороги. – Опустошение в долине Шире. – Отозвание экспедиции. – Исследование страны на запад от озера Ньяса. – Переезд в Бомбей. – Прибытие в Лондон. – Новая книга. – План третьего путешествия.

Душевный мир Ливингстона раскрывается всего более в его письмах к близким людям; в этих письмах можно видеть, какую незаживающую сердечную рану нанесла ему смерть жены. В дневнике, куда он заносит лишь деловые и научные заметки, почти ни в чем не отражается его горе. Он так строго отделял свою личную жизнь от принятой на себя обязанности, что вскоре после смерти жены вернулся опять к своему делу и занялся собиранием «Леди Ньяса». К сожалению, время года не позволяло провести пароход в озеро того же имени, и этого нельзя было сделать ранее декабря. Шесть месяцев, остававшиеся до нового половодья Замбези, Ливингстон решил употребить на исследование Рувумы, полагая, что эта река вытекает из Ньясы и дает к озеру доступ, свободный от влияния португальцев.