Пропасть. Стихи

«Льдины по-овечьи в кучи сбились у быков моста…»

Льдины по-овечьи в кучи сбились у быков моста.
Прочитал письмо, и пульс мой достигает где-то ста.
Торопливее походка через лужи, через грязь.
Смотрит глупеньким цыпленком покосившийся лабаз.

В бронированном окошке что-то грозное рычит.
В тесной камере толпища грузно ножками сучит.
У крылечка две старушки, три тюльпана – пять рублей.
Небо синее, пустое и покойнее аллей.

Все мосты свои мундиры побросали в воду, вниз.
Все ограды посветлели, ходит голубь – важен, сиз.
Мостовые отболели, победили зимний тиф.
Ждут теперь, когда начнется человеческий прилив.

Кто-то с неба как окурок прямо в ноги упадет.
Гляньте! Ангел! Что за диво?! Что ж он, бедный, не встает?
Ладно-ладно, я добрался. Вот и лестница, звонок.
Тихо. Смотрит милая, наверно, в недоверчивый глазок.

«Пасхальный завтрак – яйца и кулич…»

Пасхальный завтрак – яйца и кулич.
Спокойный сон с полуночи субботы.
И воскрешение – центральнейший кирпич
работы, отдыха. И вновь работы.

Мелькает день, как глаз огромной птицы.
Слеза скатилась, это дождь ночной.
И рвутся на куски шелка, и рвутся ситцы
Дыхания и неба надо мной.

Цветная скорлупа хрустит, как черепица.
И треску отзываются все чресла.
И трудно мне поверить, что воскресли
все эти зимне-призрачные лица.

«Тихо сыплется время с небес…»

Тихо сыплется время с небес
в купорос ленинградского вечера.
Будто снег на безжизненный лес,
на замшелый, где делать-то нечего.

Только дикий какой пешеход
здесь встречается с глазками странными.
Да застывший троллейбус-удод,
да лунатик со звездными картами.

И пока тихо падает снег,
открываются норки-окошечки.
Насекомые краткий свой век
заполняют, играючи в ножички.

Еду в поезде. С тихим восторгом
прогибаются рельсы внизу.
Жизнь ведь ярмарка, шумные торги,
где цена вышибает слезу.

Пыль летит с виадука по ветру
дальше, чем перестуки колес.
Поезда очищают от скверны,
даже если идут под откос.

Театр

И капля падает, и камень она точит.
Все по старинке, все как всегда.
Душа великие движения пророчит.
Глаза не видят
ни черта!

И в зал приходят щеголи и франты.
И осветители бросают желтый свет
на галстуки, на брошки и на банты,
на красный бархат
свободных мест.

О, зритель вдохновенный и неглупый!
Блести глазами, посылай цветы!
Никто не смотрит в небосвода лупу.
Актеры
не стыдятся наготы.

И все уже примерили ботинки,
кто Гамлета, кто Йорика, кто плащ отца.
И даже автора, сидящего в глубинке,
где света нет,
и значит, нет лица…

В виду того, что зрительницы плакали,
переводя надломленный свой дух…
Бесстрастны лица у уставших клакеров
перчатки бросивших,
как трупы мух.

Ночью у Петропавловской