Тропа

– И снова верно. Ты быстро учишься, хоть это и неудивительно, но странно, как ты подчиняешься законам этого места, хоть и не должна. Что ж, играй эту роль до конца, коли так решила. А я помогу тебе. Но взамен помоги мне наполнить эту корзину крапивой. Мне её нужно ой как много.

Путница опустилась на одно колено и дотронулась до земли ладонью. Сырость и могильный холод неприятно отозвались в голове. Казалось, что она разом услышала сотни голосков и шепотков. Женщина огляделась по сторонам. Взгляд её остановился на ближайшем серо-зеленом стебле крапивы с резными острыми листьями. Она потянулась рукой к стеблю, но голоса в голове тут же зашептали: «Стой! Остановись! Не надо. Не трогай. Беги! Отойди! Пожалуйста, не тронь». Вторили они друг другу разрозненным потусторонним хором. Усилием воли Путница заставила их замолчать. Едва дотронувшись кончиками пальцев до крапивы, она застонала от дикой боли и едва не упала, уткнувшись лицом в землю. Опершись на свободную руку, она продолжала держаться за стебель. Боль разрывала её изнутри, пронизывая всю руку от кончиков пальцев до ключицы. Мышцы наполнялись тяжестью, нервы пульсировали, кости и суставы выворачивались, а боль не только не отступала, но и становилась всё сильнее и сильнее, накатывая тяжелыми волнами и теряясь где-то в глубинах сознания. Путница не могла понять, она ли это кричит или голоса в голове. Шум в ушах заглушал всё. Всё, кроме голоса старой Ткачихи.

– Забыла тебе сказать, что могильная крапива жалит не только кожу, но и душу.

Путница стиснула зубы так сильно, что казалось, они вот-вот лопнут, и её рот заполнит кровавая пена с обломками костей. Собрав остатки воли, она что было силы сжала кулак и дернула крапивный стебель. Боль отозвалась нестерпимым звоном в ушах. Корни с липким хрустом вырвались из земли, выворачивая наружу её черное нутро. Боль отступила, медленно угасая. Кровавая пелена пульсировала перед глазами Путницы. Жадно глотая воздух, она стояла на четвереньках, пытаясь не потерять сознание.

– Некогда прохлаждаться, – холодным голосом произнесла Ткачиха, подставляя Путнице пустую корзину. – У тебя много работы.

В ответ женщина не проронила ни слова, лишь принялась искать глазами следующий стебель. И снова боль была нестерпимой и терзала её тело до тех пор, пока сорванная крапива не оказывалась в корзине. Короткий миг отдыха и снова адская боль. Долго ли продолжалась эта пытка – часы, дни или годы – никто не знал. Не было в этом месте счета ни времени, ни жизням. Здесь не садилось и не вставало солнце. Лишь вечный туман среди могил. А Путница всё продолжала собирать крапиву, стебель за стеблем. И лишь стоны её и стенания нарушали мертвую тишину кладбища. А Ткачиха терпеливо сидела на чьей-то могиле, монотонно напевала себе под нос свою песню и изредка приговаривала: «Ох, вижу – вижу, как плетется нить. Ох, и знатная выйдет рубаха». Путница же уже не кричала, больше не могла, просто стонала и, стиснув зубы, продолжала рвать крапиву. Вот, наконец, корзина была наполнена. Женщина, едва дыша, поднялась на ноги. Утерев с лица бурыми от грязи и ожогов руками пот, она полными слёз и гнева глазами взглянула на Ткачиху.

– А теперь я жду от тебя ответа на мой вопрос, – без лишних слов выпалила она.

– Ну что же, долг платежом красен, – кивнула Ткачиха.

– Как мне помочь незнакомцу?

– Что он просил у тебя?

– Ничего у меня и лишь покоя в этом мире.

– Что есть покой?

– Смерть, – немного поколебавшись, ответила Путница.

– Верно. Говорю же, не нужна тебе моя помощь. Ты и так всё знаешь.

– И всё же, – Путница едва держалась на ногах. Каждое слово давалось ей с трудом, и она желала поскорее покинуть кладбище и оказаться как можно дальше от старой Ткачихи и её корзины.

– Как знаешь ты, он этому миру чужд. Путь его здесь должен быть завершен. Каждый путь завершается смертью, и этот не исключение.

– Мне должно его убить?

– Можно ли убить того, кто уже умер? Мертвец обретает покой после похорон. Так и только так будет окончен его путь в этом мире. Но помни! Король не уходит молча, словно раб. Тело его и душа его требуют скорби. Пусть Плакальщицы сделают своё дело. И без Свиты никуда Королю. Двенадцать рыцарей пусть проводят его в последний путь. Укрыто тело его одеянием, наполненным жертвой. По водной глади уходит Король на величественном корабле, и устлано дно корабля цветами огненными, что дарует любимая ему. Так уходит Король. Да. Только так. И никак иначе.

Ткачиха подняла с земли корзину с крапивой.

– Знатная выйдет рубаха, – улыбнулась она. И было в той улыбке осознание неизбежно грядущего.

– Спасибо, – кивнула Путница.

– Вернись ко мне, когда работа моя будет окончена.

Ткачиха в считанные секунды растворилась в тумане, уходя всё дальше и дальше. И голос её звучал так далеко, словно она оказалась уже в нескольких десятках метров.

– И тогда узнаешь то, зачем приходила ко мне.

Не проронив более ни слова, Путница, чудом держась на ногах, зашагала меж могил. И тоже исчезла в тумане.

Снова обступила Путницу ТЬМА. Боль и усталость терзали её, но останавливаться было нельзя. Теперь она знала больше, знала всё что нужно, чтобы закончить начатое, чтобы свершить то, зачем была послана в этот тёмный мир, полный кошмаров и тайн. Но ей нужен был отдых, хотя бы краткий миг покоя и тепла. Возможность сделать вздох. Возможность прогнать боль. Путница понимала, что роскошь её непозволительна, ибо нет в этом мире ни единого места, где можно было бы отдохнуть.

– Решать мне, – сквозь зубы процедила Путница, устало волоча ноги, запинаясь о пыльную ТРОПУ.

***

Вдали показался СВЕТ. Он был чужд этому миру и от того совершенно отчетливо выделялся среди ТЬМЫ. СВЕТ тот был чем-то особым. То был СВЕТ ни от костра, ни от свечи. Бледным голубым, словно лунным светом сияли камни. Огромные мегалиты в три человеческих роста каменными исполинами возвышались на вершине холма посреди обширной поляны и словно вели свой каменный хоровод под огромной луной. Ещё никогда Путница не видела луны так близко. Её бледный лик, казалось, занимал почти весь небосвод. И взор бледной ночной госпожи заставлял камни светиться и гудеть. Посреди круга стоял высокий, но согбенный при том старец с острыми чертами лица, густыми бровями и длинной спутавшейся бородой, в которой виднелись шишки, липовые листья, смолянистые тополиные почки. И луна и камни и сам старец были знакомы путнице. Вот только где и когда?

– Здравствуй, враг мой, – гулким, словно раскаты камнепада высоко в горах, голосом сказал старец.

– Здравствуй, – ответила Путница. – Рада, что ты узнал меня, но не могу ответить тебе тем же. Как мне тебя называть?

– Зови меня Лешим, раз не помнишь, как звала раньше.

– Пусть так. Леший, ты пришел помочь мне?

– Это ты пришла, как привыкла, вероломно и без приглашения. Но я помогу. Не тебе, а тому, кому помогаешь ты. И эта роль будет меж нами до конца дней наших. Врагами быть при единой цели.

– Да будет так до конца дней, – кивнула Путница.

– Испей же воды, – Леший протянул женщине небольшой деревянный ковш, покрытый чудной кельтской резьбой. – Испей и прими благодати.

Путница приняла из рук старца ковш, прошла в центр круга. В сердце лежащего на земле камня, похожего на алтарь, было высечено углубление. И в скопившейся там дождевой воде отражался безмолвный лик луны. Сделав глоток, Путница почувствовала, как боль в её теле исчезла без следа. После второго пропала усталость. Третий прояснил взор. Утерев губы тыльной стороной ладони, она поблагодарила старца и поклонилась ему.

– Спасибо тебе, вРаг мой, – произнесла она без единой нотки злобы. – Мы встретимся с тобой. Я знаю.

– И не раз, – ответил Леший.

Путница оставила Круг позади. И вновь ТРОПА увела её во ТЬМУ.

***

ТРОПА петляла меж корней деревьев, торчащих из сухой черной земли, меж кряжистых стволов, сочивших красным, словно кровь, соком. Меж чьих-то редких безымянных могил. В воздухе пахло тиной, застоялой водой и разложениями. Неожиданно для себя Путница почувствовала, как чавкает под ногами грязь, хотя уже успела привыкнуть к пыли, поднимавшейся облачками под каждым её шагом. И вот за следующим поворотом перед женщиной раскинулась ТОПЬ. Редкие островки земли, заросшие травой, поднимались из черной мутной жижи. Туман мешал сделать даже один шаг, не боясь утонуть. Путница чувствовала на себе чьи-то взгляды. То тут, то там в тумане мелькали неясные силуэты. ТОПЬ вокруг глухо стонала. Гнус лез в лицо Путницы, забивая ноздри, рот, глаза. Запах гнили становился нестерпимым. Вода холодом обнимала ноги. Женщина, с болью проглатывая липкий страх, шагала вперёд, чувствуя на щиколотках ледяные касания рук тех, кто утонул и остался навечно в этом гиблом месте. С каждым новым шагом вода поднималась всё выше и выше и уже мешала дышать, гнетом сдавив грудь. Из-за плотного и белого, как молоко, тумана, женщина потеряла дорогу. Выбрав для себя единственный ориентир в виде кривого дерева, она сделала шаг и замерла от ужаса, потеряв дно. Рядом в воде что-то громко хлюпнуло, и Путница, пошатнувшись, едва не упала, хлебнув мерзкой грязной жижи. Громко выплюнув болотную воду, она ещё больше напугалась, видя, как то, что она считала деревом, потревоженное звуками, дернулось и скрылось в тумане.

И вот она оказалась в безвыходной ситуации: по горло в болоте, не видя ничего, изнывающая от холода и страха. Замерев, она боялась даже пошевелиться. Чья-то огромная рука коснулась её спины, а другая – длинных черных волос. «Сейчас мертвецы утопят тебя», – заныл голос в голове. «Это конец», – шепнул другой. «Дальше пути нет. Назад тоже. Смерть. Смерть! Забвение. Муки! Холод! Смерть!».

Нет! Она была не из тех, кого можно так легко сломить! Стиснув зубы, она стукнула ладонями по воде. Кто-то сзади болезненно застонал. Глядя на расходящиеся от неё круги на черной воде, Путница уверенно сделала шаг вперёд, затем ещё один, ещё и ещё. С облегчением почувствовав под ногами твердое дно, она ухватилась за травянистый берег и выбралась из воды. Всё её прекрасное тело, гладкая, без единого изъяна кожа были покрыты грязью и тиной и сплошь усыпана пиявками. С ненавистью и отвращением она отрывала их со своей кожи, бросала на землю и яростно топтала, выкрикивая брань. Кровь струилась по её коже, тяжелыми каплями падая на мертвую землю. И земля принимала её. Кишмя кишели под ногами черви и гады, упиваясь нечаянным пиром. А за спиной Путница почувствовала чьё-то присутствие. Она отчетливо слышала их тяжелые, хлюпающие по болоту шаги. Незваные гости, хотя скорее гостьей на их болотах была именно Путница, подходили всё ближе и ближе. Но гнев женщины был силен, исходя из неё темно-синими бархатными миазмами. Сделав носом несколько глубоких вздохов, уже не обращая внимания на вонь, она до боли в пальцах сжала кулаки со слипшимися от её собственной крови пальцами.

– Пошли прочь! – закричала она, высвобождая всю злобу. Преследователи разбежались со стоном разочарования. И лишь что-то одно стояло прямиком перед ней. Что-то большое и бесформенное, сокрытое туманом так надежно, чтобы одним видом своим не вовлечь в безумие даже самого смелого человека.

– Я сказала – прочь! – сквозь зубы процедила женщина, и страшный силуэт перед её взором бесследно и бесшумно растаял в белой дымке.

Удовлетворенная таким исходом Путница огляделась. Она стояла посреди поляны в густом хвойном лесу. А в центре этой поляны находился старый покосившийся дом. И место это было едва ли не самым страшным, что успела увидеть женщина в этом проклятом мире. Всюду на ветвях, кольях, низких жердях утлой плетеной ограды были насажены черепа – оленьи, волчьи, человечьи, а ещё таких форм, коих Путница и назвать не могла. В окнах дома трепетал свет очага, из кривой трубы валил густой черный дым. Пахло горелыми костьми и человеческой плотью. В гнилой соломенной крыше зияли провалы, и в их темноте Путница отчетливо ощущала чьё-то присутствие. Но всё это не пугало женщину, так, как страшные символы, какими буквально было испещрено всё вокруг. На каждом стволе дерева, на каждом камне, на каждом бревне старого дома горели страшные символы и воняли самой гадкой, самой мерзкой и темной магией из всех известных Путнице. Такой была магия крови. Здесь жили ведьмы.

Делать было нечего. Женщина знала свою силу, знала и слабость. Не прося разрешения, она вошла во двор и отчетливо осознавала, что хозяева уже знают о её присутствии. Сначала Путница услышала какой-то странный звук, похожий на стон. Но чем ближе она подходила к дому, тем сильнее он менялся, вызывая в ней животный ужас.

И ещё страшнее становилось от того, что она осознала, что слышала этот звук ещё на болотах. То был не стон, а плач. Плач нескольких женских голосов, временами переходящий в вой. На секунду замерев у порога, Путница взялась за коровий позвонок, висевший на двери и служивший, по всей видимости, кольцом, и трижды стукнула им об дощатую дверь. Гулким эхом разлетелись удары по лесной глуши. Мир вокруг замер и затих. Не шумел ветер и не выл, не скрипели ветви, не стонали сосны. Стих и плачь внутри дома, а вместе с ним затихли трусливо и назойливые голоса в голове.