Абстрактные дали познания. Сборник

Аркадий медленно повернул голову, ожидая по привычке увидеть все того же председателя, заставшего его за распитием спиртных напитков на рабочем месте, но к своему большому удивлению обнаружил перед собой странного рыжебородого, с мясистым носом незнакомого человека, одетого в белую древнеримскую тогу и такие же старинные сандалии на босу ногу. Не то что бы Аркадий был ошарашен или хотя бы удивлен, но некая несостыковка мыслей в его мозгах произошла. Откуда среди ночи в свинарнике появился артист из районного самодеятельного театрального кружка. На большее, по мнении Аркадия, данный персонаж не тянул, в нем, как ему казалось, было слишком много неестественного, напыщенного и вульгарного. Кому как не творческой личности отличить подделку от настоящего искусства, особенно после употребления вдохновлятора.

– Мелко плаваете, впрочем, как и все плебеи, настоящий я, можете потрогать. Хотя нет, у вас руки грязные.

– Кто вы? – спросил Аркадий и выпил для пущей коммуникабельности в общении с незнакомцем самогонку.

– О времена, о нравы, как опустилось общество, не узнают, не узнают великий талант, – со вздохом некоторого сожаления произнес незнакомец. – Убили, убили настоящее величие и талант, убили вместе со мной. Я так и знал, что с гибелью великого артиста, сгинет мир в условностях ширпотреба, погибло величие. Были, конечно, проблески в веках, Ванька Грозный, Еська Джугашвили, Адольфка, посягнувшие на величие, ну куда им. Недалеко от ширпотреба ушли – стихов не писали, на сцене не играли…

При упоминании стихов Аркадий заметно ожил, незнакомец затронул больную тему.

– А вы пишите?

Незнакомец выдержал паузу и с саркастической усмешкой сказал:

– Вот, вот в чем ваша ошибка, не пишите, а творите. Это вы пишите, потому в свинарнике и работаете.

– Не, ну я как бы тоже творю, – попытался оправдаться Аркадий.

– Как бы тоже не творят, – уже с явной издевкой сказал незнакомец. – Как бы тоже в драмкружке забавляются. Для настоящего творения нужно величие и великое вдохновение.

– А где их взять-то, величие и великое вдохновение, вокруг меня лишь свинарник и свиньи, какое тут вдохновение, один навоз.

Аркадий наполнил еще один стакан, хотел было выпить, но передумал и протянул гостю. Незнакомец брезгливо взял стакан в руку, морщась, понюхал, но выпил. Отдышался и немного погодя сказал:

– Ну да, немного помогает, но не то. К сему напитку для полного величия нужны поступки, хотя бы один поступок, но такой, чтобы ух…

Незнакомца сразу заметно развезло, его рука взвилась чуть в сторону и вверх на уровень головы, второй рукой в такт он стал жестикулировать и продекламировал:

– О Рим, великий, ты погряз в грехах

Грехи сожрали плоть великого творения

Теперь ты гибнешь на моих глазах

А я черпаю в этом вдохновение.

Незнакомца пошатнуло, он облокотился на стену, икнул и заплетающимся языком заключил:

– В общем, для настоящего величия нужен настоящий поступок, а с ним придет и настоящее вдохновение, и ты уже не писарь-стихоплет, ты великий творец…

В возбуждении Аркадий быстро наполнил очередной стакан и тут же залпом выпил. Когда он опустил стакан, незнакомца в каморке уже не было. Впрочем, свинаря уже мало интересовало его мгновенное исчезновение, он был готов к величию…

Покурить Лайки Страйк, подымить сигаретой

Посмотреть на горящий костер

Ручкой сделать пассаж и в блокнот записать

Пока дремлет еще прокурор

Записать стих красивый про горящий сарай

Про свинарник добавить учтиво

Ну курятник, давай быстрей догорай

Гаражу оставь ты огнива

А идеи, какие идеи приходят

Рифма льется рекой на бумагу

Так родится поэма, грандиознее нет

В благодарность мою за отвагу

Я поэт, а не свинарь, – говорил я ему

Председателю нашему Боре

Ничего, теперь я ему покажу

Свой талант на колхозном просторе

Ох, не стоило мной помыкать

И терзать ранимую душу

Я поэт, а не свинарь, в кузькину мать

Вдохновенье в огне обнаружу

Дописал последнюю строчку в блокнот

Колокольный уж слышится звон

Возбуждён поступком моим весь народ

Я теперь не свинарь, а великий Нерон.

ФАЛМУТ

О Фалмуте Сашке рассказал его сосед по спальне в детском доме. Их койки стояли вплотную друг другу и они часто после отбоя подолгу в тишине шепотом переговаривались, делясь впечатлениями о прошедшем дне, о своей жизни до детского дома и о своих мечтах.

Главная мечта Сашки в ту пору ничем не отличалась от грез большинства воспитанников, как и все он мечтал о маме, семье и доме. Его родная мать отказалась от него еще в роддоме, он это знал, благодаря словоохотливости одной из воспитательниц, но предпочитал говорить всем, что мама его умерла, со временем и сам уверовав в этом, и даже придумал историю своего собственного раннего детства, когда он жил с мамой в большой квартире и все у них было хорошо. Тем не менее, одновременно, он твердо был убеждён, что рано или поздно мама за ним придет и заберет домой – подобное несоответствие ему нисколько не мешало, а другим детям и немногочисленным взрослым, интересовавшимся его жизнью, он пояснял, что мама умерла не насовсем, она превратилась в волшебную фею из сказочного королевства и как только сможет, то обязательно приедет и заберет его из детского дома.

Однажды, когда Сашке было восемь лет, его сосед по спальне Колька признался, что он совсем не ждет прихода своей мамы, поскольку знает, что она спилась, продала квартиру и где-то бомжует по стране, совершенно не вспоминая о нём.

– Ты не хочешь, чтобы она забрала тебя, – спросил Сашка.