Еще один некромант 1. Беглый смертник

Он указал, где лежит казна банды и его кошелек на текущие расходы.

Я прижег ему волосатое полужопие кочергой и предложил вспоминать лучше. В воздухе завоняло смоленой курицей.

Пленник указал кошель, лежащий в одном из сундуков. Я оценил сумму и решил, что это деньги на содержание дома и личные потребности.

Прижег пленника еще раз.

Он признался, что есть у него тайник, в камине. Я нашел там кошелек с десятком золотых. По моей оценке этого было мало для основной захоронки главаря удачливой крупной банды.

Прижег еще раз.

Пленник заплакал и выдал тайник в спальне. Хороший тайник, сам бы я не нашел. Там планку в изголовье можно поддеть ножом, а под ней – брус с узкой щелью, куда вставлены еще десять золотых монет.

«Маловато» – решил я, прижигая жертву в очередной раз.

В этот момент пленник сообразил, что чем больше он выдает, тем дольше тянутся его мучения. И пошел в несознанку. Все в какой-то момент это делают, если у них что-то остается. А если не остается – тоже молчат, потому что говорить не о чем.

Этот этап допроса самый неприятный и сложный. Палач должен, не задавая вопросов, долгими, болезненными, но не чрезмерными пытками сломить сопротивление жертвы.

Остатки моей земной личности вяло вздыхали о гуманизме, но предложить другой способ допроса не могли. Пришлось им заткнуться и положиться на местный опыт.

Надо заметить, если бы я попал в руки местного правосудия по обвинению в побеге из академии и убийствах, мой допрос тоже начался бы с пыток. В качестве первого шага судейский палач привязал бы меня к пыточному креслу и сунул мои ноги в «испанский сапог». Это такой станок, в котором ноги от колен до стоп зажимаются между досками, а потом палач ударами молотка забивает между досками клинья, сжимая ноги, пока коленные суставы и голеностопы не расплющит. Ходить после такого человек уже вряд ли сможет, но это не наказание, не казнь, это просто официально принятая методика допроса для преступников из простонародья, которых обвиняют по тяжким статьям.

А если в руки городского правосудия попадет Полетта, ее допрос как свидетельницы начнется с того, что в глотку ей вставят воронку и вольют несколько литров воды. Считается, что распирающая боль в желудке способствует правдивости людей низкого сословия. Ее муж дворянином не был, имел статус слуги, так что допроса с ведьмой она не заслуживает.

В общем, мои действия ничем особенным по местным меркам не были.

Пленник сломался, когда раскаленная кочерга оказалась между его ягодицами. Он взахлеб начал убеждать меня в том, что расскажет всё. На этом этапе жертва обычно действительно готова рассказывать всё, даже не ради жизни или полного прекращения пыток, а хотя бы ради передышки.

Скотокрад поведал мне, что у него есть ферма за городом, и на этой ферме зарыт горшок с деньгами. Это его резерв на случай бегства из города. Там золото есть, и серебряные рубли, и даже мешочек с мелочью, для удобства расчетов. В сумме – почти полусотня золотых. Неплохая сумма – можно купить сотню скакунов, или две сотни рабочих лошадей, или коров… много коров, а свиней – вообще несчитано. Пленник подробно рассказал, где расположена ферма, как найти клад. Я нашел лист пергамента и перо с чернилами, записал всё. Объяснил вору, что если он обманул, будет наказан. Тот утверждал, что говорит правду.

– Ладно, – отложил я в сторону пергамент. – Клад на ферме, это хорошо, потом я его проверю. А пока вспоминай, что у тебя еще спрятано ценного в доме и дворе.

С этими словами я опять прижег пленника. Тот заплакал – он уже совсем было поверил, что я брошу его в подвал и поеду проверять тайник на ферме, а он получит долгую передышку. А передышки нет.

Пленник плакал, но больше ничего не говорил. Тогда я применил последний аргумент. Плеснул на него водой, чтобы он мог нормально соображать, и объяснил:

– Слушай меня внимательно. Я тебя всё равно сейчас убью, так что деньги тебе не понадобятся. Но после этого я срежу с тебя клок волос, а потом закажу некроманту призыв твоей души. И допрошу твоего призрака. Соврать или утаить ты ничего не сможешь. Если ты сейчас мне соврал или что-то не указал, твоя душа получит долгие мучения, которые несравнимы с теми, которые ты вынес сейчас. Поэтому последний раз спрашиваю: что еще из ценного ты не указал?

Всё, что я сказал пленнику, было правдой. Другой вопрос – вряд ли я стану нанимать некроманта и допрашивать призрака, мне надо будет быстро бежать из города, не до того. Но ему достаточно угрозы. Потому что деньги мертвым действительно не нужны, семьи, которой он мог бы их оставить, у него нет. Значит, и запираться нет смысла.

Пленник повыл немного от печали и выдал еще один тайник. Оказалось, под задней стеной конюшни зарыт еще один горшок на случай бегства, с монетами разного достоинства, в сумме – еще около полусотни монет золотом.

Ну вот, теперь, кажется, всё. Я отпустил пленника уколом кинжала под затылок.

Мой улов оказался хорош. Банда скотокрадов была удачливой, действовала уже лет десять, за это время успела угнать и продать сотни лошадей и более дешевых коров. Я на эти деньги смогу и себе хороший дом в крупном городе купить, и Полетту устроить. И обеспечить себя хорошими доспехами и оружием смогу, конечно же.

***

Я вышел во двор – вырыть горшок, спрятанный у конюшни. Взял с собой свечной фонарь из тонкого кованого железа, чтобы в темноте не блудить.

Свидетелей я не боялся. Если кого-то занесет на улицу ночью, он не увидит меня из-за высокого забора. Сосед, двор которого лежит ниже по склону, тоже не увидит – помешают парапет и перепад высоты. Сосед, двор которого с другой стороны, на утесе, вряд ли станет по ночам выходить во двор, чтобы подглядывать за мной сверху, да и далеко до него – не разглядит ничего.

В сарае нашлась мотыга и лопата. Лопата – это такой инструмент в форме широкого весла, вырубленного вместе с черенком из цельного куска дерева и окованного по краю широкой полосой из тонкой стали. Сталь не заострена, только сплющена на перегибе между верхней и нижней сторонами, так что копать такой лопатой плотный грунт – занятие так себе. Поэтому проще мотыгой рыхлить землю, потом лопатой выбрасывать ее из ямы.

К счастью, копать глубоко не пришлось, горшок с кладом нашелся почти сразу.

***

Мне сейчас предстояло позаботиться о телах убитых скотокрадов и домочадцев. Позаботиться – в смысле устранить следы магического воздействия на них. Чтобы если кто-то и затеет следствие, не стал привлекать к делу магов, а если привлекут – чтобы те не смогли определить родство магии со мной.

О том, как можно устранить магические следы, мне рассказывала наша отрядная ведьма. Я был дружен с ней. Она со мной не только в постели кувыркалась чаще, чем с другими солдатами, но и поговорить любила.

Я как сейчас помню ее рассказ:

«У любого магического конструкта, не привязанного к материальному предмету, есть определенный срок разрушения.

Вот, скажем, душа человека. Она тоже является своеобразным магическим конструктом. Пока она привязана к телу – она устойчива. После смерти человека, попав на изнанку, душа начинает постепенно растворяться. Если ничего не происходит, она полностью растворяется примерно за полгода, но часть памяти теряет еще раньше. Душа может сама прикрепиться к новому телу, к младенцу в чреве женщины. Тогда она, из-за неразвитости мозга младенца, теряет память, но сохраняет себя для новой жизни. Или некромант может вызвать душу призраком и привязать его к материальному предмету. Такой призрак будет существовать, пока предмет привязки цел.

То же самое происходит и с магическими мыслеформами, не привязанными к амулету – они постепенно растворяются. И с прочими магическими объектами, важнейшими из которых являются струны родства».

Тонкость заключается в том, что в материальном мире скорость разрушения магии зависит от температуры. Стоит нагреть амулет докрасна – и он теряет привязанную к нему форму. А если сжечь трупы, пусть не до углей, хотя бы просто долго держать их в огне, струны родства будут разрушены и следователи не смогут установить связь между трупом и магом-убийцей.

Вот поэтому изначально я планировал сжечь трупы. Запас дров во дворе большой – зима же. Выложил бы погребальный костер, на него трупы перетащил бы, поджег на рассвете и ушел незамеченным к Полетте на постоялый двор.

Такой способ прятать следы хорош тем, что магию точно не обнаружили бы. Но он сразу привлек бы внимание. Большой костер в городе тут же заметят: дома хоть и каменные, но крыши – соломенные, полы и балки перекрытий – деревянные, если полыхнет, от дома останутся только стены. А полыхнуть может – костер дает искры, способные поджечь ближайшие крыши. Так что любой, кто увидит такой большой огонь, решит, что начался пожар, поднимет панику. Люди набегут, во двор полезут, выяснять станут, что происходит. И хоть магические следы не определят, но трупы обнаружат сразу. Начнут следствие. Я думал, к тому времени, как вызовут стражу и кто-то донесет, что у покойных был конфликт со мной, мы успеем уйти с постоялого двора, но всё-таки риск попасться был бы.

***

Я обдумывал и другой способ спрятать следы – спрятать тела, так чтобы их долго не нашли, в идеале – не меньше полугода. Чтобы так их спрятать, надо их хоронить, иначе запах выдаст. Захоронить достаточно глубоко два десятка тел – это большая работа, за ночь одному не успеть. Да и могилу потом легко заметить, или по холмику, или когда земля начнет оседать. Потому от захоронения я и отказался вначале.

Осмотр двора и хозяйственных построек навел меня на новую мысль.

Около конюшни обнаружилась большая куча навоза. У банды своих лошадей, которые сейчас стоят в конюшне, десяток – восемь скакунов и две тягловых, а кроме них тут еще и передерживали лошадей и коров перед продажей. Гадить в больших количествах было кому. Обычно хозяева конюшен и ферм осенью или весной раскидывают навоз по саду или по полю, а бандиты, видно, ленились, садоводство их мало интересовало. Они просто сваливали навоз в кучу под склоном утеса, и куча эта приобрела громадные размеры.

Вот под эту кучу я и решил спрятать трупы. Вонь навоза замаскирует трупный запах, так что копать глубоко не придется.

То, что трупов два десятка – не такая уж проблема. Это только кажется, что они много места занимают, а на самом деле при плотной укладке двадцать тел – это всего два кубометра. Плавучесть у человеческого тела почти нейтральная, значит, килограмм человека занимает объем около литра, в среднем тело весит до восьми десятков килограммов. Округляем до ста, умножаем на двадцать – и получаем нужный объем могилы. Два кубометра – это не мало, но за смену сильный землекоп, если копать неглубоко, сделает.

Обдумал я вот это вот всё, и взялся за мотыгу и лопату.

Времени было достаточно – до рассвета еще несколько часов. С убийствами и допросом я справился быстро, а рассвет зимой наступает поздно.

***

Копать при свете фонаря оказалось неудобно, конечно. Но если очень надо – то куда деваться. Хорошо, тело мое отличалось выносливостью и силой. Отличное мне тело досталось.

Сначала я перекидал часть навоза, очистив от него полосу вдоль утеса.