Уинстон Черчилль

Путь на Кубу лежал через США. 9 ноября 1895 года Черчилль прибыл на родину своей матери, в Нью-Йорк, остановившись в доме ее друга Уильяма Бурка Кокрана (1854–1923). Кокран относился к тому типу людей, которые сделали себя сами. Эмигрировав в семнадцатилетнем возрасте из Ирландии и зарабатывая себе на жизнь уроками по французскому, древнегреческому и латинскому языкам, он смог получить образование и стать успешным адвокатом (среди его клиентов были American Tobacco Company, International Steam Company, New York Central Railroad, а также родоначальник «желтой прессы» и издатель The World Джозеф Пулитцер), конгрессменом и выдающимся оратором.

Личность, подобная Кокрану, не могла не произвести на Черчилля впечатление. Своей матери он характеризовал его как «самого интересного человека, которого я когда-либо видел», добавляя при этом, что у него «можно многому научиться». Кокран также смог разглядеть в молодом госте потенциал, отметив «мощь языка и широту взглядов» собеседника. Он с удовольствием согласится передать ему свой опыт по широкому кругу вопросов, став его ментором. Их общение не ограничилось личными беседами. Сохранилась также доверительная переписка, в которой Черчилль делился своими мыслями, замечая, например, что «обязанность правительств в первую очередь быть практичными», а также, что «среди всех талантов самым редким и ценным» является ораторское мастерство. Впоследствии Черчилль будет неоднократно вспоминать Кокрана и воздавать ему должное в своих мемуарах, статьях и речах, процитировав его даже во время знаменитого выступления в Фултоне. На примере ирландца он поймет, как можно дважды менять партийную принадлежность, сохраняя при этом верность своим взглядам. Общение с Кокраном научит его, что в политике, «как и в природе, края и границы всегда стерты и существует лишь немного линий, которые не смазаны» и которые нельзя переступать[24 - См.: Documents. Vol. 1. P. 596, 597, 671, 668; Churchill W. S. Philosophers and Friends // Collier’s. February 7. 1931. P. 22.].

Помимо общения с Кокраном Черчилль также проявил интерес к американскому образу жизни. Он признавал, что Нью-Йорк «полон противоречий и контрастов». Зато ему понравились трамваи, которые он назвал «идеальной системой, одинаково доступной богачам и беднякам». Также его поразило, что развитие трамвайной транспортной системы происходило не на средства, полученные после «конфискации собственности» или «деспотичного налогообложения», а в результате «простой деловой инициативы». В отношении американского общества он считал, что в нем превалирует практичность, которая «ставится во главу угла, заменяя романтику и внешнюю привлекательность». Негативное впечатление на него произвела американская пресса, главным свойством которой он считал «вульгарность». Впоследствии он выразит свое отношение к американским СМИ емким высказыванием: «Америка: туалетная бумага – слишком тонкая, а газеты – слишком толстые»[25 - См.: Documents. Vol. 1. P. 598–600; Halle K. The Irrepressible Churchill. P. 204.].

Пребывание Черчилля на Кубе было непродолжительным – меньше месяца. Он принял участие в нескольких стычках с кубинцами (сражениями их назвать нельзя), получив боевое крещение в день своего совершеннолетия. В одном из эпизодов пуля пролетела на расстоянии вытянутой руки от нашего героя, убив стоящую рядом лошадь. В другой раз пуля застряла в его соломенной шляпе, которой он укрывал лицо во время сна. «Нет ничего более волнующего, чем когда в тебя стреляют и не попадают», – скажет он через пару лет. Сам Черчилль под пули не лез, но прятаться от них также не стал. Матери он признавался, что в одном из столкновений с партизанами он «оказался в самой опасной части поля боя», где «достаточно наслушался свиста и жужжания пуль». За проявленную смелость испанское правительство наградило молодого искателя приключений медалью Cruz Rosa – Красный крест[26 - См.: Churchill W. S. The Story of the Malakand Field Force. P. 172; Documents. Vol. 1. P. 603, 618.].

Несмотря на кратковременное пребывание на Кубе, Черчилль увез с острова две привычки, которым сохранит верность до конца своих дней. Первая – курение сигар. Он начал курить еще в школе, однако «гаваны» распробовал лишь на Кубе. В дальнейшем британский политик будет отдавать предпочтение марке Romeo y Julieta. «Куба всегда будет на моих губах», – скажет он во время второго посещения острова, которое состоится спустя полвека после первого визита. Вторая привычка – сиеста. По его мнению, природа не планировала «заставлять человечество работать с восьми утра до полуночи» без отдыха. Достаточно всего полчаса дневного сна для «восстановления жизненных сил». Сам он советовал «не перенапрягать организм» и «в интересах дела или удовольствия, как духовного, так и физического, надвое делить дни и занятия». Один из мифов гласит, что британский политик любил понежиться в постели до полудни. На самом деле Черчилль просыпался обычно в 8 часов утра. Первые часы он, действительно, проводил в постели, читая, диктуя, а иногда и проводя совещания. Ложился он после 2 часов ночи, поддерживая работоспособность дневным сном[27 - См.: McGinty S. Churchill’s Cigars. P. 136; Черчилль У. С. Вторая мировая война. Т. 1. С. 202; Черчилль У. С. Мои ранние годы. С. 84.].

Посещение Кубы также было связано с еще одним важным событием, определившим дальнейшую модель поведения нашего героя. Черчилль стремился занимать активную позицию, заявляя, что «лучше создавать новости, чем принимать их, лучше быть актером, чем критиком». Его поездка не прошла незамеченной. Американские СМИ упражнялись в остроумии и сарказме, задаваясь риторическим вопросом – что делал британский офицер в этом конфликте? Черчиллю подобной популярности было мало, и он нашел еще одно средство приложения своих талантов. Он решил не только принять участие, но и рассказать о пережитых приключениях, называя публикацию статей «лестницей, которая доступна каждому». «Размести хороший материал, – объяснял он, – и со временем люди скажут: мы должны им обладать»[28 - См.: Черчилль У. С. Походы британской армии 1897–1900. С. 60; Ohlinger G. A. WSC: A Midnight Interview // Finest Hour. № 159. P. 34.]. Перед отъездом на Кубу Черчилль заключил договор с Daily Graphic, написав для издания пять статей, которые были встречены более благожелательно, чем его участие в решении испанских колониальных вопросов. Большая часть гонорара – 25 гиней – была потрачена на покупку нескольких книг на аукционе «Сотбис», включая редкое издание нравоучительных басен драматурга Джона Гея (1685–1732).

Так Черчилль сформировал для себя эффективный алгоритм успеха, которым пользовался на протяжении всей жизни: первое – найти увлекательное событие, второе – принять в нем участие, третье – рассказать о произошедшем, поделившись личным опытом, наблюдениями и выводами. Благодаря этому алгоритму одновременно ковалось два звена популярности, которые взаимно усиливали друг друга – действия и описания действия с фиксацией своей роли и своих достижений.

После возвращения на Туманный Альбион Черчилль потратил оставшиеся до отправки в Индию девять месяцев на выход в свет. Другие однополчане проводили время в женском обществе, но он находил девушек «страшными и глупыми», предпочтя использовать выпавшую возможность для прогревания и развития связей, которые перешли ему от родителей. Он общался с будущими премьер-министрами: консерватором Артуром Бальфуром (1848–1930) и либералом Гербертом Генри Асквитом (1852–1928), а также влиятельными банкирами и финансистами, включая Натана Ротшильда (1840–1915), которого нашел «очень интересным и владеющим информацией». Матери он признается, что «очень высоко оценивает встречи с этими умными людьми», диалоги с которыми «значат для меня очень много»[29 - См.: Documents. Vol. 1. P. 663–664.].

На тот момент Черчилль уже не испытывал иллюзий относительно военной службы, она продолжала ему нравиться, но свое призвание он видел в другом – в политике. Только для начала политической деятельности, участия в выборах и избрания в парламент ему нужны были деньги. В конце своей жизни лорд Рандольф удачно вложился в южноафриканские рудники, однако после его смерти практически все заработанные средства ушли на оплату долгов. Его сыну пришлось самостоятельно зарабатывать себе на жизнь, а учитывая, что до 1911 года члены Палаты общин занимались законотворческой деятельностью на безвозмездной основе, то прежде, чем думать о политической карьере, сначала необходимо было сколотить состояние, которое позволило бы не только оплатить избирательную кампанию, но и не беспокоиться о хлебе насущном первое время.

Средством достижения намеченной цели стал все тот же алгоритм успеха – найти боевые действия, принять в них участие, написать о них репортаж. Первое время фортуна обходила амбициозного субалтерна стороной. Он попытался договориться с Daily Chronicle, чтобы попасть специальным корреспондентом на остров Крит, где была замечена повышенная активность. Неудачно. Он захотел присоединиться к военной экспедиции генерал-майора Фредерика Каррингтона (1847–1913) в Матабелеленде (Зимбабве). Снова безрезультатно. Он устремил свой взор на военную кампанию в Судане, которая началась весной 1896 года и была призвана подчинить строптивый регион. Опять провал. Даже влиятельные связи не помогали. Военный министр 5-й маркиз Лансдаун (1845–1927) посоветовал леди Рандольф умерить активность ее сына, который начал своей бесцеремонной жаждой отличиться порядком всем надоедать.

После трех неудачных попыток найти себе достойное применение Черчиллю ничего не оставалось, как проследовать вместе с 4-м гусарским полком в Индию, поездку в которую сам он называл «бесполезной и невыгодной ссылкой»[30 - Documents. Vol. 1. P. 676.]. 11 сентября 1896 года на борту пассажирского лайнера Britannia («Британия») он покинул Саутгемптон и отправился в продолжительное плавание в Индию, Бомбей. Вскоре после приезда гусар в Бомбее началась вспышка чумы, в результате которой половина населения покинула порт, а также практически полностью остановилась торговля. Черчилль чумой не заразится, зато его будет ждать в Бомбее другой неприятный сюрприз. Он так спешил сойти на берег, что в процессе высадки вывихнул себе плечо, полученная травма будет беспокоить его в дальнейшем, доставляя впоследствии массу неудобств. Этот инцидент был показателен не только из-за обычной для Черчилля торопливости, но также из-за неприятностей, в которые он часто попадал. Удачливый в серьезных делах – как то боевые действия или политические бури – ему постоянно не везло в мелочах. Купаясь летом 1893 года в Женевском озере, он буквально чудом не утонул. В декабре 1896 года он травмировал себе колено. Через пару месяцев получил сильный ожог лица в результате длительного нахождения на солнце. В марте ушиб руку, неудачно упав с пони. Затем на стрельбищах попал под обстрел, когда ударившаяся о стальную мишень пуля разорвалась и рикошетом отлетела в его сторону, повредив руку.

Несмотря на эти казусы, служба в Индии, которую Черчилль нес в гарнизоне Бангалора, была скучна и однообразна. Уинстон расположился в просторном бело-розовом бунгало с черепичной крышей и глубокими навесами на гипсовых колоннах, которое делил с двумя однополчанами. О быте беспокоиться не приходилось. Об этом думали слуги. Впоследствии Черчилль будет материально помогать одному из них вплоть до его кончины в 1959 году. Основное время занимали занятия верховой ездой. Молодой гусар принял участие в скачках, а также увлекся поло, продолжив активно играть и дальше. Однажды он упал с лошади, которая неудачно встала на дыбы как раз в тот момент, когда он, слезая, перекидывал ногу через ее шею. Одному из друзей он признается, что «еще никогда не испытывал такой боли». Не считая этого падения, увлечение поло прошло для политика без лишних травм и позволило спокойно завершить спортивную карьеру в 1927 году.

Помимо верховой езды Черчилль также увлекся разведением роз и лепидоптерофилией. Наблюдая за бабочками, он лишний раз убеждался, что приспособляемость есть основной закон выживания. «Каким образом расцветка защищает бабочку? – рассуждал он. – Отвратительная на вкус бабочка своей броской расцветкой остерегает птицу, чтобы та ее не съела. Сочная, вкусная бабочка спасается тем, что прикидывается сучком или листиком. Они миллионы лет учились этому, а кто не успевал приспособиться – тех поедали, и они исчезали с лица земли». Также, изучая этих насекомых, он отмечал превратности мироздания. «Святость природы исключительно человеческая идея, – делился он своими соображениями с леди Рандольф. – Подумай о красивой бабочке: двенадцать миллионов перьев на ее крыльях, шестнадцать тысяч фасеток в глазу, а размер с клюв птицы. Давай смеяться над судьбой. Это, должно быть, ее развеселит»[31 - См.: Легран Ж., Добсон К. Уинстон Черчилль. М.: АСТ-ПРЕСС, 1999. С. 53; Черчилль У. С. Мои ранние годы. С. 47; Documents. Vol. 2. P. 856.].

Вспоминая впоследствии службу в Индии, Черчилль писал: «Так бы принцам жить, как жилось нам». Но на момент пребывания в Бангалоре его отношение к своим военным обязанностям было иным. Возможно, служба, действительно, была необременительна. Но разве спокойствия жаждал выпускник Сандхёрста? «Жизнь здесь просто до отупения скучна и неинтересна, а все наслаждения далеко выходят за рамки норм, принятых в Англии, – жаловался он матери. – На каждом шагу тебя подстерегают множество искушений скатиться до животного состояния»[32 - См.: Черчилль У. С. Указ. соч. С. 103; Documents. Vol. 2. P. 697–698, 702.].

С такой деятельной натурой, какая была у Черчилля, до этого не дойдет. Даже в безмятежных условиях колониальной службы он нашел, как можно использовать свободное время для саморазвития. Обладая огромной самоуверенностью – без чего практически невозможны колоссальные достижения, – Черчилль не был чужд самокритичности. Так, отдавая отчет в наличии у себя хороших когнитивных способностей, быстрого ума, цепкой памяти и таланта к изложению мыслей в письменной форме, он не мог не признать серьезные изъяны в отношении полученного образования. Он даже подумывал поступить в университет, однако перспектива обязательной сдачи на вступительных экзаменах древнегреческого или латинского вынудила его отказаться от этого варианта и выбрать путь автодидакта.

Свое обучение Черчилль начал с «Руководства по политической экономии» Генри Фосетта (1833–1884), которое нашел «чрезвычайно интересным» и «наводящим на размышления». Затем он проштудировал восьмитомную «Историю упадка и разрушения Римской империи» Гиббона, оказавшую сильное влияние на формирование его языка и общее отношение к необратимости исторических процессов, пятитомную «Историю Англии» и восхитившие его эссе Маколея. Признаваясь матери, что его «литературные вкусы растут день ото дня» и «если бы не утешение литературой», его пребывание в Индии было бы «невыносимым», он прочитал «Письма к провинциалу» Блеза Паскаля (1623–1662), «Мемуары» герцога Луи де Сен-Симона (1675–1755), «Современную науку и современную мысль» Самюэля Лэинга (1812–1897), «Мемуары графа де Рошфора» Гасьена де Куртиля де Сандра (1644–1712), «Политику» Аристотеля (384–322 до н. э.), «Государство» Платона (428/427–348/347 до н. э.), «Исследование о природе и причинах богатства народов» Адама Смита (1723–1790), «Опыт закона о народонаселении» Томаса Мальтуса (1766–1834). Для лучшего понимания политической обстановки Черчилль изучил трехтомную «Конституционную историю Англии» Генри Гэллэма (1777–1859), а также 27 томов ежегодного альманаха Annual Register, фиксировавшего политическую активность в Соединенном Королевстве с 1870 года. Рассматривая какой-нибудь вопрос, Черчилль сначала пытался письменно изложить свою точку зрения, а потом смотрел мнение других. Некоторые из его заметок сохранились. В них содержатся не только его взгляды на тот момент, но и представлены более общие рассуждения, которым он останется верен на протяжении всей жизни. Например: «Милитаризм вырождается в жестокость. Лояльность продвигает тиранию и низкопоклонство. Гуманизм становится сентиментальным и нелепым. Патриотизм скрывает ханжество. Империализм утопает в шовинизме»[33 - См.: Documents. Vol. 1. P. 585; Vol. 2. P. 725, 753, 938.].

Черчилль и дальше продолжит активно пополнять свой багаж знаний. За один только февраль 1906 года он купит почти 400 томов художественных и исторических произведений. В следующем месяце он привезет из книжных магазинов еще 130 томов. А еще через месяц к ним добавятся 250 томов. Самостоятельное изучение истории, политэкономии и философии даст неоднозначные результаты. С одной стороны, лишенное системности, оно приведет к появлению в его образовании лакун, которые будут порой изумлять современников. С другой стороны, сталкиваясь с незнакомой темой, Черчилль научился рассчитывать на себя, не боясь изучать, осваивать и формировать свое мнение по неизвестному ранее вопросу. Кроме того, воспитанный на иных принципах работы с материалом, он всегда будет выделяться на фоне вышедших из стен Оксбриджа коллег своей интеллектуальной гибкостью, непредсказуемостью, свободой, воображением и смелостью. Признавая полезность и важность высшей школы, а также испытывая сожаление, что сам он был лишен возможности получить стандартное образование, Черчилль указывал на свойственный университетам изоморфизм с порождением касты одинаково мыслящих выпускников, оперирующих схожими ментальными моделями и педагогическими штампами. Например, тот же Оксфорд, писал он брату в 1898 году, «на протяжении длительного времени является пристанищем фанатизма и нетерпимости, защитив больше мерзких ошибок и отвратительных идей, чем любой общественный институт, за исключением разве что католической церкви»[34 - Цит. по:: Roberts A. Winston Churchill and Religion // Finest Hour. № 163. P. 52.].

Расширение кругозора было лишь средством достижения цели – успеха в политике. Другим средством стало обретение популярности и финансовой стабильности. Для этого необходимо было вернуться к выработанному алгоритму и, несмотря на постигшие нашего героя неудачи, все-таки отметиться в боевых действиях с описанием пережитого опыта. В начале 1897 года больше всего перспектив сулила Суданская кампания. После получения от ворот поворот Черчилль решил попробовать снова. Леди Рандольф связалась с главнокомандующим египетскими войсками (сирдаром) Гербертом Китченером (1850–1916), который дипломатично сообщил об отсутствии свободных мест. Неудовлетворенный очередным отказом, Черчилль взял трехмесячный отпуск и в марте 1897 года направился в Англию за получением необходимого разрешения. Преуспеть в суданском начинании ему вновь не удалось. Зато он выступил с первой политической речью в Бате 26 июля 1897 года.

Также в Лондоне из газет Черчилль узнал, что на северо-западной границе Индии для подавления местных племен патанов сформирована Малакандская армия под командованием генерала сэра Биндона Блада (1842–1940). Он уже встречался с Бладом и тот пообещал ему найти место в случае возобновления боевых действий в приграничных районах. Узнав волнующую новость о Малакандской армии, наш герой тут же телеграфировал генералу. После чего в спешке собрав вещи (забыв при этом некоторые из них), он устремился в Индию навстречу приключениям. Ответ Блада был получен лишь в Бангалоре. Мест не было, но генерал согласился взять назойливого лейтенанта (очередное звание было присвоено Черчиллю в мае 1896 года) корреспондентом с последующим устройством в армейские части. Согласный даже на такие условия, Черчилль взял очередной отпуск и направился на север Индии. Как и в случае с Кубой, пребывание на Малакандском фронте было недолгим. Черчилль принял участие в нескольких сражениях – в Мамундской долине, при Домадоле, Загайи и Агре и вернулся в Бангалор в октябре 1897 года.

Понимал ли он, что в каждом из этих сражений его могли убить? Да, но его это не останавливало. «Пули, да они даже не достойны упоминания, – писал он домой. – Я не верю, что Господь создал столь великую личность, как я, для столь прозаичного конца». А если он ошибался? «Что из того», – отвечал на этот вопрос Черчилль. Неудовлетворенный накалом событий, он сам провоцировал судьбу, гарцуя на своей серой лошади на линии огня. Лишь бы его заметили. Война, которая у современного человека вызывает оторопь и отвращение, на тот момент еще не достигла мрачных глубин, давая повод таким, как Черчилль, воспринимать ее как игру и средство продвижения. Он сам говорил, что «играет по высоким ставкам» и «намерен сыграть эту игру до конца». А если он проиграет, значит, ему «не светило выиграть и все остальное». И ради чего? Ради славы, которая, по его словам, «по-прежнему остается самым важным на свете»[35 - См.: Documents. Vol. 2. P. 839, 784, 785.].

В каком-то смысле Черчилль добился желаемого. Его имя появилось в официальных отчетах, а сам он получил «Медаль Индии». Но ему этого было недостаточно. Поэтому, следуя своему алгоритму успеха, он не ограничился одним лишь участием в боевых действиях, а позаботился о том, чтобы поведать всему миру о своих приключениях со страниц газет. Не размениваясь по мелочам, леди Рандольф обратилась к главному редактору The Times. Несмотря на свою дружбу с Черчиллем-старшим, редактор был вынужден отказать поскольку газета уже направила на северо-западную границу Индии своего корреспондента. В итоге контракт был заключен с The Daily Telegraph, для которой Черчилль написал в общей сложности пятнадцать статей. Также удалось договориться с индийской газетой Allahabad Pioneer о ежедневной отправке небольших заметок объемом триста слов.

Для большинства публикаций в двух изданиях было бы достаточно. Но уже в молодые годы Черчилль привык выжимать максимум из каждого эпизода своей жизни. Еще находясь на фронте, он решил использовать свои статьи и написать на их основе отдельную книгу – «Историю Малакандской действующей армии: эпизод пограничной войны». Сразу же после возвращения в Бангалор он с головой окунулся в новый проект – активный сбор материалов (воспоминаний старших офицеров и колониальных чиновников, парламентских отчетов) и написание текста. После двух месяцев интенсивной работы по 6–8 часов в сутки Черчилль закончил рукопись. Это была относительно небольшая по меркам нашего героя книга – объемом 85 тысяч слов, которая вышла в марте 1898 года. На тот момент, когда количество издаваемых книг еще не превысило возможностей людей их прочтения, каждая публикация была событием и вызывала неподдельный интерес. С дебютным произведением молодого гусара ознакомились многие представители высшего света, включая премьер-министра и наследника престола. Вряд ли эта работа удостоилась бы внимания столь высокопоставленных персон, если бы ее автор не был сыном леди и лорда Рандольфа (учитывая круг влиятельных друзей и популярность Дженни в свете, ее влияние на восприятие достижений сына к тому времени уже начало превалировать над репутационным наследством ее супруга).

У большинства читателей и критиков, в том числе исследователей жизни британского политика, «История» оставила приятные впечатления и вызвала благожелательные отзывы. Причем вполне оправданно. Это, действительно, хорошая книга. Ее нельзя отнести к шедеврам, но она сочетает в себе легкость изложения с глубиной рассматриваемых вопросов, что делает чтение увлекательным, а размышление над содержанием – полезным. Помимо рассыпанных на ее страницах афоризмов автора: «Нельзя восхищаться природой по доверенности»; «Храбрость не только не зависит от профессии, но не зависит и от национальности»; «В спорте, в проявлении смелости и перед Богом все равны»; «Империализм и экономика вступают в противоречие так же часто, как честность и своекорыстие»; «Предусмотрительность поощряет промедление»; «Где нет веры, нет и предательства» и «В любой момент времени любой вопрос проявляется не только вширь, но и вглубь», в «Истории» подняты как минимум три темы, которые красной нитью проходят через все творчество Черчилля[36 - См.: Churchill W. S. Op. cit. P. 174, 299, 103, 220, 24, 34, 303.].

Первая тема – война, к которой Черчилль испытывает двойственное отношение, сохранившееся в дальнейшем. С одной стороны – присущие войне азарт, риск, схватка, кризис, возможности проявить себя, были близки его натуре. Он сам с отсылкой на себя писал, что «есть люди, которые испытывают такую же экзальтацию от близости катастрофы и краха, как другие от успеха; которые бесстрашны в поражении еще больше, чем другие во время победы». С другой стороны – его впечатлительную натуру возмущали такие неизбежные спутники войны, как потери, ранения, лишения, разрушения, которые, будучи замешены на жестокости и потере морального контроля, выводят события за грань человеческого. «Я часто задаю себе вопрос – имеют ли британцы хоть малейшее представление о том, какую войну мы здесь ведем? – писал он своей бабке, герцогине Мальборо. – Само слово “пощада” давно забыто. Туземцы жестоко пытают раненых и безжалостно уродуют тела убитых солдат. Наши солдаты также не щадят никого, будь то невредимый или раненый». Своему сослуживцу он признается, насколько возмутили его действия сикхов, которые бросили раненого пленного в печь для мусора, где тот сгорел заживо. Черчилль не привел эти факты в книге, но и скупиться на демонстрацию военных подробностей также не стал. Например, на страницах «Истории» встречается следующий эпизод описания деревни после сражения: «Восемнадцать раненых лежали в ряд в хижине без крыши; лица, искаженные болью и тревогой, казались мертвенно-бледными в утреннем свете. Два офицера, один с раздробленной левой рукой, другой с простреленными ногами, терпеливо ждали, когда с них снимут импровизированные жгуты и хоть немного облегчат страдания. Бригадир в куртке цвета хаки, забрызганной кровью из раны в голове, разговаривал с единственным штабным офицером, в шлеме которого зияла дыра от пули». Без прикрас повествуя о том, что представляет собой война, автор сопровождает текст следующим сардоническим комментарием: «Наиболее страстные поклонники реализма могут быть удовлетворены», намекая тем самым, что даже этих любителей мрачных картин, скорее всего, передернуло бы от увиденного.

Вторая тема – управление. Черчиллю еще только предстоит связать себя с этой сферой человеческой деятельности, но уже в своей первой книге он делает наблюдения, которые помогут ему в дальнейшем. Он указывает на ограниченность человека, отмечая, «насколько мало отдельная личность, несмотря на всю искренность ее мотивов и все величие ее власти, способна на самом деле управлять и контролировать ход дел». В дальнейшем, заявляя, что ему приходилось действовать в мире «ужасных “если”», он будет констатировать, что бывают ситуации, когда «скрепляющие элементы могут лопнуть одномоментно», и тогда любая «политика, какой бы мудрой она ни была, становится тщетной», тогда «ни скипетр, ни гений-избавитель не властны над событиями».

Третья тема – жестокость мироздания и трагичность человеческого бытия. Несмотря на свой оптимизм, Черчилль всегда признавал и часто размышлял о несоответствии возможностей и потребностей, важности случая, а также кровожадности людей и событий. В своем первом произведении он больше акцентировал внимание на последнем моменте, указывая на то, что «должно вызвать сожаление у философов и причинить боль филантропам»: «внимание многих умов направлено на истребление человеческих особей посредством науки». Также отмечая бесчеловечность общественных процессов, он констатирует, что во время боевых действий «люди рассматриваются, как мишени; противники, сражающиеся за свой кров и землю, – как объекты для атаки, а убитые и раненые – просто как военные потери».

Черчиллю было 24 года, когда он завершил свой первый труд. Разумеется, его опыт был насыщеннее и разнообразнее, чем у большинства его сверстников – он видел, как убивают людей, и, судя по его письмам, убивал сам в пылу сражений, но был ли он достаточно зрел для подобных рассуждений и озвучивания их публично? Он считал – вполне, следующим образом отвечая скептикам: «Если написана чушь, то ни возраст, ни опыт не смогут это исправить, а если правильные вещи, то ни в том, ни в другом эта точка зрения не нуждается». В конце концов, делал он заключение, «теорема Евклида не будет менее бесспорна, предложи ее младенец или идиот».

Есть в книге и размышления автора о своем будущем. Отслужив почти полтора года в 4-м гусарском полку, а также приняв участие в двух военных кампаниях, Черчилль все больше признавал ограничения военной службы, которые не устраивали его свободолюбивую натуру. В отличие от той же политической деятельности, где, как он считал, человек с талантом всегда добьется успеха, карьера военного в гораздо большей степени «подвержена внешним влияниям». Для продвижения необходимо рисковать, но этот риск может закончиться фатально. В то время как «государственный деятель, совершив большую ошибку, может все-таки извлечь для себя пользу», «бесстрастная пуля решает все», – констатирует он. Спустя пару лет он добавит: «Пуля чудовищно неразборчива, голова героя и круп лошади имеют одинаковые шансы стать ее жертвой». С участием в Малакандской кампании Черчилль еще больше убедился в том, что карьера военного не для него. Его призвание лежит в иной сфере, на то, чтобы попасть в нее, он отныне и направит свои усилия[37 - См.: Documents. Vol. 2. P. 810, 788; Черчилль У. С. Походы британской армии 1897–1900. С. 82; Churchill W. S. Op. cit. P. 200–201, 76–77, 301, 302–303, 246–247; Черчилль У. С. Мировой кризис. Ч. I. С. 250; Ч. III. Кн. 2. С. 585; Churchill W. S. London to Ladysmith via Pretoria. P. 135.].

Искатель приключений

Публикация первой книги открыла перед Черчиллем новые перспективы обретения популярности и финансового благополучия. Нужно было лишь продолжить писать и потом, подобно Бенджамину Дизраэли (1804–1881), ворваться из литературы на политическую арену. Черчилль серьезно рассматривал такой вариант, подумывая над написанием биографии Джузеппе Гарибальди (1807–1882), полагая, что его «удивительная жизнь не имеет достойного описания»; «краткой и драматичной» истории Гражданской войны в США, а также сборника статей[38 - Documents. Vol. 2. P. 922–923.]. Остается только гадать, как бы сложилась его жизнь, если бы он в тот момент замкнулся на истории и публицистике. Скорее всего, учитывая его амбиции, энергию и непоседливость, он все равно оказался бы на политической стезе.

Здраво рассудив, что у него нет времени на сбор материала и погружение в новые темы, он решил идти по торной дороге – принять участие в очередной военной кампании и написать о ней статьи, а может быть и книгу. Лучше всего для этой цели подходила Суданская экспедиция генерала Китченера, куда он уже дважды пытался попасть, и оба раза безуспешно. Неудачи Черчилля не смущали, поэтому он решил попробовать в третий раз. Он задействовал старые связи отца, а также обратился за помощью к матери, советуя ей «заходить с нескольких флангов» и ни при каких обстоятельствах «не принимать отказа». «Сегодня век напористых и пробивных, и мы просто обязаны быть самыми находчивыми и предприимчивыми», – писал он ей[39 - Documents. Vol. 2. P. 855, 874, 856.]. Леди Рандольф старалась, как могла. Она даже съездила в Каир и лично просила Китченера, получив из его уст вежливый отказ. Позиция сирдара имела основания, которые разделяли и другие командующие. Для них было очевидно, что, несмотря на свои таланты, Черчилль не был командным и дисциплинированным игроком. В то время как военные кампании были направлены на решение конкретных внешнеполитических задач, молодой потомок Мальборо руководствовался лишь личными интересами, думая исключительно о своей карьере, пользе и продвижении.

Судя по его мемуарам, он знал о шлейфе недовольства, которое сопровождало его имя, и причинах этого явления. Но, как в те годы, так и в дальнейшем, мнение других его волновало мало. Для него главным была его собственная жизнь. Он считал участие в Суданской войне краеугольным эпизодом своей биографии – именно биографии, которую он создавал с таким трепетом и которая, по его мнению, непременно станет предметом изучения будущих историков. Он даже дал им наставление, процитировав обращение Оливера Кромвеля (1599–1658) к своему портретисту: «Изображайте меня таким, какой я есть»[40 - Documents. Vol. 2. P. 907.].

На конец лета 1898 года было запланировано наступление на столицу дервишей Хартум. Понимая, что времени остается в обрез, Черчилль взял в июне очередной трехмесячный отпуск и отправился в Лондон для решения вопроса о своем устройстве. Молодой лейтенант предпринял поистине титанические усилия, чтобы оказаться в армии Китченера. Он даже лично встретился с премьер-министром, который согласился помочь, отправив запрос генералу через консула в Египте. Но все впустую. Сирдар отказал им всем, дав понять, что это его армия и ему решать, кто в ней будет служить. В отношении египетских частей – да, но в отношении британского контингента свои полномочия были и у Военного министерства. Именно этим различием в правах и решил воспользоваться один из друзей леди Рандольф – Ивлин Вуд (1838–1919), занимавший на тот момент ответственный пост генерал-адъютанта вооруженных сил. В конце июля в 21-м уланском полку скончался лейтенант П. Чапмен, на образовавшуюся вакансию военное ведомство предложило кандидатуру Черчилля. Так практически в самый последний момент он запрыгнул в уходящий на войну поезд. Эта поездка была за свой счет. Поэтому руководствуясь известным девизом Наполеона, что «война должна себя сама кормить», он договорился с руководством Morning Post присылать им свои очерки по 15 фунтов за колонку.

В предвкушении сражения при Омдурмане, входящего в состав Хартума, Черчилль ждал наград и верил в свою звезду. Он писал матери о своей неуязвимости и считал, что участие в битве – «одной из самых суровых за последнее время» – сделает его «мудрее и сильнее для продолжения игры». Столкновение сил – 26 тыс. англо-египетских войск против 60 тыс. дервишей – состоялось 2 сентября. Во время сражения Китченер бросил 21-й уланский полк в лобовую атаку на Омдурман. Вместе с другими уланами Черчилль вступил в прямой контакт с противником. Позже он вспоминал, что дервиши сражались самоотверженно, «расстреливая наших солдат в упор, закидывая острыми копьями и безжалостно рубя мечами, выпавших из седел, пока те не подавали признаков жизни». Из-за травмы плеча, полученной при высадке в Бомбее, Черчилль использовал вместо палаша десятизарядный маузер. Ловко уклоняясь от ударов противника, он расстрелял две обоймы, убив «определенно трех и двоих вероятней всего». На следующий день после сражения он телеграфировал леди Рандольф: «Все в порядке. Уинстон». По его словам, он вышел из сражения «невредимый умом и телом». Признавая, что кавалерийская атака представляет собой «чудовищную азартную игру, в которой никакие индивидуальные меры предосторожности невозможны», он не без гордости заявлял, что «ни один волосок не упал с моей лошади, ни одна ворсинка не слетела с моего мундира». Не всем так повезло. Каждый четвертый улан получил ранение или был убит[41 - См.: Documents. Vol. 2. P. 969, 978, 973, 974, 980, 981, 970; Churchill W. S. The River War. Vol. II. P. 137.].

С падением Хартума сопротивление дервишей практически прекратилось. Спустя всего два дня после сражения 21-й уланский полк повернул на север. По дороге в Лондон Черчилль задержался в Каире, где помог своему другу Ричарду Фредерику Молино (1873–1954), пожертвовав часть кожи с внутренней стороны предплечья для пересадки. Когда Молино не станет, Черчилль прокомментирует его кончину следующим образом: «Он забрал мою кожу с собой, неплохой авангард в будущем мире». Спасение боевого товарища было великодушным жестом. Черчилль вообще надеялся, что его участие в сражении при Омдурмане, где он показал себя достойно, будет отмечено должным образом. Но ему лишь вручат Королевскую Суданскую медаль с планкой «Хартум». «У меня было много медалей за приключения и ни одной – за храбрость», – с грустью признается он в конце жизни[42 - См.: Moran C. Op. cit. P. 241; Browne A. M. The Long Sunset. P. 177.]. Просто у него будет другой путь обретения славы.

Еще во время перехода к Хартуму Черчилль стал размышлять над использованием опыта Малаканда и написания о Суданской кампании отдельной книги. После участия в боевых действиях он еще больше убедился в правильности этого начинания. Работа была начата в Лондоне, где субалтерн остановился на пару месяцев в доме своей матери, и продолжена в Бангалоре, куда он вернулся в конце 1898 года. Сначала основой сюжета предполагалось сделать сражение за столицу дервишей, однако по мере изучения материалов и свидетельств очевидцев автор решил дать полноценное описание всей кампании и рассмотреть не только кульминационный период 1896–1898 годов, но и предшествующие им события: восстание Махди (1844–1885), а также жестокое убийство генерала Чарльза Гордона (1833–1885), направленного для эвакуации осажденных в Хартуме египтян. С расширением периметра повествования изменился формат изложения. В отличие от хорошо знакомого по очеркам с Кубы и предыдущей работе журналистского стиля, автору пришлось попробовать себя в роли историка. С чем Черчилль успешно справился, представив на суд читателей добротное историческое сочинение.

В процессе работы над книгой автор посетил весной 1899 года Каир, побеседовав с некоторыми ключевыми участниками военной кампании, а также показав рукопись генеральному консулу Ивлину Бэрингу 1-му графу Кромеру (1841–1917). Несмотря на скромное название должности, этот человек имел огромную власть, фактически единолично руководя Египтом, который хотя и сохранял де-юре подчинение османскому хедиву, де-факто превратился в британскую колонию, именуемую мягко – протекторат. После побед Китченера Pax Britannica распространился на Судан, который формально превратился в англо-египетский кондоминиум, а реально стал очередной колонией Британской империи. Личность лорда Кромера, уверенно и спокойно управлявшего неспокойным регионом, произвела на Черчилля огромное впечатление. Впоследствии он признавался, что общаясь с генеральным консулом (они встречались трижды, и каждый раз их беседа длилась не менее полутора часов), он лишний раз понял значение любимой французской пословицы: «Лишь спокойствие дает власть над душами». Лорд Кромер не только нашел время для предметного обсуждения готовящегося сочинения, но и согласился прочесть готовую на тот момент рукопись, дав при этом ряд ценных замечаний.

После возвращения в Англию Черчилль приступил к переделке произведения по результатам бесед с лордом Кромером и другими участниками событий. Завершающая часть творческого процесса была выполнена в Бленхеймском дворце. «Книга забирает всю мою энергию, все мои силы, и сейчас, когда осталось совсем немного, я сгораю от нетерпения поскорее все завершить», – писал он матери из резиденции Мальборо в августе 1899 года. Позже Черчилль скажет, что на первом этапе процесс создания литературного произведения выглядит как приключение, потом книга становится игрушкой и забавой, затем превращается сначала в любовницу, после чего – в госпожу, пока, наконец, не становится тираном, и когда уже кажется, что она одержала верх, автор «убивает этого монстра и швыряет его публике»[43 - См.: Documents. Vol. 2. P. 1021; Gilbert M. Op. cit. Vol. VIII. P. 494.]. Новое произведение – «Речная война: история завоевания Судана» – Черчилль «прикончил» в конце лета 1899 года. Книга получилась объемной – почти тысяча страниц, 250 тыс. слов. «Речная война» вышла в двух томах издании в ноябре 1899 года. Спустя три года была подготовлена сокращенная однотомная версия. Свой первый монументальный труд Черчилль решил посвятить премьер-министру, предварительно заручившись его поддержкой. Речь шла о Роберте Гаскойн-Сесиле 3-м маркизе Солсбери (1830–1903), том самом, который в 1886 году принял отставку лорда Рандольфа, а спустя 12 лет безуспешно пытался помочь в устройстве его сына в Суданскую кампанию. Несмотря на неприятный эпизод с отцом, Черчилль не питал обиды к пожилому государственному деятелю, всегда демонстрируя ему свое почтение.

Еще со времен школьных заметок для The Harrovian Черчилль был знаменит изложением независимой позиции и любовью фиксировать внимание читателей на проблемах, вызванных ошибками вышестоящих лиц. Не ограничиваясь одной лишь критикой, молодой автор также не чурался давать настоятельные рекомендации для исправления ситуации, на что даже его первую книгу злые языки прозвали «Советами младшего офицера генералам». Подобный подход, хотя и позволял выделиться, множил врагов, особенно среди руководящего состава, создавая и укрепляя о нашем герое мнение как о ненадежном человеке. Приступая к работе над «Речной войной», Черчилль не стал менять стиль изложения. «Что может быть восхитительнее правды!» – восклицал он, добавляя, что «для писателя самое главное – быть честным»[44 - См.: Documents. Vol. 2. P. 964; Vol. 3. P. XXVI.]. О том, что у каждого своя правда, он тактично умалчивал, направив основной залп диатрибы на личность и решения Китченера. За генерала вступился Альберт принц Уэльский (1841–1910)[45 - С 1901 года король Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии Эдуард VII.], который посоветовал молодому автору не опускаться до сведения личных счетов и придать работе объективный характер. Черчилль частично внял просьбе наследника престола, но все равно в книге осталось много мест, где действия командующего подвергались неприятному разбору и негативной оценке. В однотомном издании 1902 года большая часть критических замечаний будет исключена. Примечательно, что в дальнейшем Черчилль скорректирует свое мнение о военачальнике. После начала Первой мировой войны он будет рекомендовать премьеру назначить Китченера военным министром, и его совет будет принят. Впоследствии он напишет о Китченере несколько статей, в которых выразит искреннее восхищение его выдающимися способностями стратега, администратора и лидера, считая его главной бедой огромный груз ответственности, который он взвалил на себя в один из тяжелейших моментов истории, но не выдержал титанических нагрузок.

В остальном, как и в предыдущей работе, «Речная война» содержит множество авторских мыслей, которые впоследствии войдут в сборники афоризмов, например: «Мне неизвестно, как можно отличить лжепророка от настоящего мессии, кроме как по его успеху»; «Большинство людей делают то, что правильно, или то, что им кажется правильным»; «Что может быть лучше и встречаться реже, чем бескорыстный человек»; «Амбиции возбуждают воображение так же, как воображение – амбиции». Встречаются в книге и типично черчиллевские фразы, передающие его мировоззрение и соответствующие образу лидера времен Второй мировой войны: «Я надеюсь, что когда в нашей стране настанут жуткие времена и когда последняя армия, которую бьющаяся в конвульсиях империя выставит между Лондоном и захватчиками, будет разгромлена и уничтожена, найдутся те, кто не станет мириться с новым порядком вещей и раболепствовать ради выживания после катастрофы».

Одновременно с высказыванием мыслей с афористичной точностью, Черчилль также развивает темы предыдущего сочинения. В части управления он проводит сравнительный анализ лидерского почерка халифов и генерала Гордона. В отношении трагизма бытия замечает, что «все великие движения извращаются и искажаются со временем», а «атмосфера Земли кажется фатальной для благородных стремлений обитающих на ней людей». Так, «симпатия превращается в истерию», «боевой дух – в жестокость», «свобода – в злоупотребления, ограничения – в тиранию», «национальная гордость – в неистовую надменность», «страх перед Господом – в фанатизм и суеверия». Он даже выводит «мрачное правило», согласно которому «все лучшие старания людей, насколько восхитительны ни были бы их ранние достижения, в итоге имеют печальный конец». Касается Черчилль и темы войны. Только если в «Истории Малакандской армии», он хотя и признавал ужасы вотчины Марса и Ареса, но относился к боевым действиям, как к приключению, то в новом сочинении он смещает акценты на мрачные стороны этого явления. Уже в первой главе, сообщая, что книга посвящена «рассказу о кровавых событиях и о войне», он перечисляет реалии военных действий: «капризы фортуны», «битвы, являвшие собой резню», «позорная трусость и безрассудный героизм», «поспешное планирование и медленное исполнение», соседствующие рядом «мудрость и некомпетентность». По его словам, война является «грязным и фальшивым действием, в которое могут играть лишь дураки». Отдельно он указывает на огромное значение технологий, которые в современных войнах становятся важнее личных качеств: «Роль техники настолько велика, что создания из плоти и крови едва ли могут ей что-либо противопоставить, их шансы на победу сводятся к минимуму».

В «Речной войне» появляется также новая тема-лейтмотив – рассуждения о государственном управлении и политическом устройстве. Черчилль выступает против деспотизма, считая, что этот вид власти «не улучшает правителя и не приносит радости подчиненным». В его представлении эта форма правления является разрушающим циклом положительной обратной связи, когда раздражение низших слоев общества постоянно множится, порождая всякий раз новую волну «подозрительности и жестокости со стороны суверена». Также он осуждает военную диктатуру, указывая на неизбежную «плачевность результатов подобного правления». По его словам, «господство армии в политике всегда ведет к централизации капитала, быстрому обеднению провинций, падению уровня жизни и обнищанию населения; торговля и образование не развиваются, морально разлагается и сама армия, спесь и потворство своим слабостям становятся отличительными чертами военных».

Осуждая деспотизм и военную диктатуру, Черчилль выступает на страницах «Речной войны» убежденным империалистом и сторонником колониализма. Задаваясь вопросом о том, что может быть «благороднее и прибыльнее, чем освоение и избавление от варварства плодородных регионов и больших популяций», он считает, что колонизация несет мир племенам, погрязшим в междоусобице; справедливость там, где раньше господствовала жестокость; богатство, свободу, образование и наслаждения там, где раньше были нищета, гнет, безграмотность и мучения. Признает Черчилль и темные стороны колониализма, правда в качестве их причины указывает не сам процесс, а его исполнителей: «жадных торговцев, неуместных миссионеров, амбициозных солдат и лживых спекулянтов». Говорит ли Черчилль о лишении независимости и сокращении прав покоряемых народов – нет, эти последствия он предпочитает не упоминать[46 - См.: Churchill W. S. Op. cit. Vol. I. P. 56, 94, 26, 44, 57–58, 1, 277, 118, 112, 18–19; Vol. II. P. 162, 143.].

Работа над книгой не смогла полностью поглотить деятельную натуру Черчилля. Заявив своей матери, что он «не имеет права задерживаться на прекрасных просторах развлечений», он решил расстаться с армией и посвятить себя политике. В марте 1899 года он покинул Индию навсегда. В следующем году должны были состояться всеобщие выборы, и Черчилль планировал принять в них участие от города Олдхэм, графство Большой Манчестер. Однако в июне скончался местный депутат и в Олдхэме были досрочно объявлены дополнительные выборы. Он увидел шанс и захотел попытать счастье в избирательной гонке. На тот момент ему исполнилось всего 24 года. Не слишком ли он был молод для политической карьеры? Черчилль считал, что – нет. Разве его отец не стал членом парламента в 25? Амбиции, напор, энергия и самомнение потомка Мальборо не могут не поражать, но только одних этих качеств недостаточно для превращения в государственного деятеля. По сути, у Черчилля не было на тот момент политической программы. Он баллотировался от Консервативной партии и называл себя тори-демократом, прикрываясь общими заявлениями о том, что «главной задачей современного правительства» является «улучшение условий жизни британского народа», и раздавая популистские обещания о том, что в случае его избрания он будет способствовать принятию законов, которые «повысят уровень комфорта и счастья в каждом английском доме». Как именно он собирался исполнять свои обещания, а также каким образом он планирует преодолеть сопротивление влиятельных лиц, чьи интересы задевают инициируемые им изменения, он не пояснял. Но судя по всему, от него и не ждали этих ответов. Поскольку в целом избиратели его встретили дружелюбно. И хотя он проиграл свой первый забег, отставание было незначительным: 11 477 голосов у Черчилля против 12 770 – прошедшего в Палату общин либерала. Счастливчика звали Уолтер Ренсимен (1870–1949), впоследствии Черчилль будет с ним долгие годы плотно работать в правительстве. В 1938 году Ренсимен примет участие в урегулировании спора между Германией и Чехословакией, поспособствовав заключению одиозного Мюнхенского соглашения[47 - См.: Documents. Vol. 2. P. 1003, 1030.].

До следующих выборов оставалось чуть больше года, работа над двухтомником подошла к концу, армейская служба больше не обременяла своими заботами и обязанностями. Другой бы взял паузу и отдохнул, но только не Черчилль. Он снова на всех парах помчался навстречу приключениям. На этот раз – в Южную Африку, где в октябре 1899 года началась Вторая англо-бурская война. Причиной военного конфликта стало открытие в 1886 году на территории бурской Южно-Африканской Республики (Республики Трансвааль) богатейших золотоносных месторождений, которые привлекли большое количество иммигрантов (уитлендеров). Уитлендеры, в основном британцы, были ограничены в гражданских правах, что вызвало недовольство в Лондоне. Конфликт начал обостряться, пока в октябре 1899 года бурские войска не вторглись на контролируемые британцами территории – Капскую колонию и колонию Наталь.

Черчилль отправился в Южную Африку в качестве военного корреспондента. Всегда питавший слабость к техническим новинкам, он планировал взять с собой кинокамеру, однако потом решил ограничиться отправкой привычных очерков в Morning Post. Вместе с ним освещать события на другом конце света поехали Редьярд Киплинг (1865–1936), Герберт Уэллс (1866–1946), Артур Конан Дойл (1859–1930), а также основоположник жанра «триллер» Эдгар Уоллес (1875–1932). Не считая Уоллеса, все остальные военкоры были старше нашего героя и к началу Англо-бурской войны уже достигли популярности. Но Черчилль превзошел их всех размером своего гонорара: тысяча фунтов за первые четыре месяца и по двести фунтов за каждый следующий месяц, и это не считая оплаты расходов. Столь высокие заработки говорили о популярности автора среди издателей, а также о качестве его материалов и их благоприятном влиянии на тираж. Не обошлось, конечно, без связей. Для получения «пропуска всюду» молодой военкор заручился поддержкой влиятельных лиц в Южной Африке, а также встретился с государственным секретарем по делам колоний (министром по делам колоний) Джозефом Чемберленом. Причем встреча состоялась не в ведомстве, а в доме Чемберлена, где опытный политик поделился прогнозом относительно начавшегося конфликта. Он считал, что война будет кратковременной и победоносной. Война, действительно, закончится для Британии победой, но путь к ней будет гораздо более продолжительным и тернистым, чем рассчитывал министр и большинство британского руководства, разделявшего его мнение.

Черчилль также разделял взгляды Чемберлена. Поэтому он хотел как можно быстрее попасть на войну. В Южную Африку он отправился на корабле королевской почты Dunottar Castle («Замок Даноттар»). Вместе с ним на борту плыл главнокомандующий генерал сэр Редверс Буллер (1839–1908), а также корреспондент Manchester Guardian Джон Блэк Аткинс (1871–1954). В беседах с Аткинсом Черчилль признается, что боится скорой кончины, поэтому он «должен сделать все, на что способен, до того, как мне исполнится сорок лет»[48 - Цит. по: Bonham Carter V. Winston Churchill as I knew Him. P. 53.]. Следуя своим стремлениям, он захотел попасть в осажденный бурами Ледисмит. Однако, не сумев найти достойного проводника, военкор ограничился участием в разведывательных операциях на бронепоезде неподалеку от Эсткорта. Во время одной из вылазок бронепоезд попал в засаду. Черчилль принял активное участие в расчистке путей, подбадривая своим смелым поведением остальных. Также он убедил машиниста, который получил легкое ранение и хотел скрыться, остаться на боевом посту, заявив ему: «Пойми, в одном сражении пуля никогда не попадет дважды в одну и ту же голову». Из всего состава уцелел только паровоз. Всем места в нем не хватило, поэтому часть солдат побежала рядом с паровозом, укрываясь за его корпусом от обстрела противника. На одном из участков пути паровоз ушел вперед и солдаты отстали. Решив их подождать, Черчилль слез с паровоза. Пока он ждал отстающих, перед ним появилось двое буров. Черчилль хотел начать отстреливаться, но потянувшись к кобуре, обнаружил, что забыл свой маузер в вагоне машиниста. Побежав, он услышал, как вслед раздалось поочередно шесть выстрелов. Одна из пуль задела его, поцарапав руку. Понимая, что дальше так бежать небезопасно, он метнулся в сторону одного из холмов, надеясь найти там укрытие. Взобравшись по гребню, Черчилль выбежал как раз на неприятельского всадника. Сопротивление было бесполезно. Подняв руки вверх, наш герой закричал: «Сдаюсь!»

Черчилль готовил себя к славному и великому будущему, а вместо этого попал в плен! Его этапировали в Преторию, в государственную образцовую школу, временно приспособленную под тюрьму. Позже Черчилль скажет, что дни, проведенные в плену, стали «одними из самых монотонных и несчастных» в его жизни. В плену он встретил свое 25-летие, написав Кокрану: «Даже страшно подумать, как мало времени остается!» Черчилль все делал быстро, и находиться долго под охраной он также не собирался. Вместе с другими пленными он стал разрабатывать план побега, который не отличался оригинальностью, но манил своей простотой, сводясь к тому, чтобы в удобный момент перелезть через стену. Перед тем, как покинуть свое пристанище, он оставил директору тюрьмы письмо, в котором отметил, что находит его отношение к военнопленным «корректным и гуманным», а также благодарил его за «доброе отношение к моей персоне». Буры не оценили проявленной галантности, объявив за дерзкого англичанина награду в 25 фунтов – «живого или мертвого». Побег Черчилля породил целую серию небылиц, одна из которых заключалась в том, что он бежал, переодевшись в женское платье. Видимо уже тогда сложилось устойчивое мнение, что политики могут бежать только в дамском костюме. Хотя Черчилль тогда еще не был политиком[49 - См.: Churchill W. S. My Early Life. P. 243–244; Churchill W. S. London to Ladysmith via Pretoria. P. 94–95; Documents. Vol. 2. P. 1084, 1085.].

Так получилось, что из всех планировавших побег совершить его удалось только прыткому военкору. Весь его провиант ограничился четырьмя плитками шоколада, а вся остальная еда с картой и компасом остались у товарищей за стеной. Учитывая, что до ближайших британских частей было несколько сотен километров, то сбежать из тюрьмы было лишь частью спасения, причем не самой сложной. Гораздо труднее было добраться до своих, перемещаясь по вражеской территории, на которой было разослано свыше трех тысяч ориентировок с подробным описанием внешности и фотографиями беглеца. В том, что произошло дальше, не обошлось без знаменитой черчиллевской удачи. У него был всего один шанс обойти все кордоны, и он его использовал. Покинув незамеченным Преторию, Черчилль забрался в один из товарников, где провел ночь. Ранним утром он покинул поезд и, прячась, пока не стемнело, продолжил пешее движение ночью. После тридцати часов скитаний, голодный и изможденный, он увидел огни жилого дома. Обращаться за помощью было опасно. Но идти дальше уже не было сил. Черчилль решил рискнуть и постучал в дверь. Соврав о себе, он быстро был выведен хозяином на чистую воду. После этого его должны были арестовать, но нет. Нашему герою вновь повезло. Дом, куда он обратился за помощью, был единственным в радиусе тридцати километров, где проживала пробритански настроенная семья. Они несколько дней прятали Черчилля в заброшенных шахтах, после чего переправили его в одном из товарных вагонов на португальскую территорию. Добравшись до порта Лоренсу-Маркиш, Черчилль сел на пароход и 23 декабря прибыл в контролируемый британцами Дурбан. Его встречали как национального героя. Побег и возвращение Черчилля прозвучали еще громче, поскольку произошли в период так называемой «черной недели», во время которой британцы потерпели подряд три поражения: при Стормберге, Магерсфонтейне и Коленсо.

Популярность Черчилля увеличилась в разы. Понимая, что нужно пользоваться моментом, он лично встретился с Буллером и попросил назначения в армию. Беспардонность этой просьбы заключалась в том, что после Суданской кампании именно из-за критических публикаций Черчилля военное ведомство запретило офицерам сотрудничать с прессой. И теперь получалось, что не желающий прерывать своих отношений с Morning Post Черчилль просил об исключении в правиле, которое и появилось из-за него. Буллер наверняка оценил энтузиазм собеседника, однако не стал ему ставить палки в колеса, устроив его в Южноафриканской легкий кавалерийский полк.