В последний раз

Огибенин только тряхнул головой. Он почему-то вдруг невзлюбил Катаева и про себя назвал его «темной копейкой».

До Теребинска было далеко. Дорога шла горами. Пришлось на половине покормить лошадей, умаявшихся по весенней распутице.

– Эх, пересобачим коней, – жалел Огибенин тяжело храпевших лошадей. – По этакой-то дороге только пьяному черту на свадьбу ездить… Тоже понесла нелегкая!

В Теребинск приехали только под вечер. Это селение красиво залегло на самом горном перевале. Когда-то давно здесь был казенный медный рудник, и сейчас можно было еще видеть запущенную, обвалившуюся шахту. Теребинцы не пользовались особенно хорошей репутацией, а славились как завзятые конокрады, переправлявшие лошадей с одного склона Урала на другой. Поршневу не раз случалось бывать здесь по делам. Он остановился у одного знакомого, который сразу догадался, в чем дело.

– Катаевский змеевик приехал глодать, Гаврила Семеныч?.. Его надобно зубами грызть… Никакая снасть не берет.

– Так, вообще… Полюбопытствовать охота, – условно признавался Поршнев. – Где уж нам золото добывать… Просто-то ходим, ногой за ногу запинаемся…

Катаев приехал верхом, когда уже на столе весело кипел самовар. Он был весел и все время шутил.

– Люблю теребинцев, – говорил он, подмигивая. – У них какая вера: сам сыт – конь голоден, конь сыт – сам голоден… хе-хе!.. Почище башкирцев выходит…

Поршнев не любил шутовства вообще и молчал.

Они переночевали в Теребинске, а ранним утром на другой день отправились на «змеевую жилу», как Поршнев назвал про себя новый прииск.

Перед отъездом Огибенин устроил настоящий скандал. Когда Поршнев велел ему запрягать лошадей, он отказался наотрез.

– И запрягать не буду и коней не дам, – заявил он самым решительным образом. – Вот тебе и весь сказ…

– Да ты сбесился, старый черт?! – обругал его Поршнев.

– Сказано: не дам. Это ты сбесился, а не я…

– Да ведь кони-то мои?

– Кони твои, а отвечать-то за них Маремьяне Власьевне должон я…

Сначала Поршнев вспылил, а потом одумался. Пришлось взять теребинских лошадей.

– Вы поезжайте, а я по колее за вами и пешком дойду, – говорил Огибенин. – Не угоните от меня далеко…

Действительно, угнать было трудно, потому что приходилось ехать «в цело», то есть без всякой дороги.

– Ничего, пусть пройдется, – шутил Катаев. – Для аппетиту это весьма пользительно…

От Теребинска ехали битых два часа. Здесь горы точно перепутались между собой, и приходилось делать объезды.

– Зимой-то совсем близко, – утешал Катаев. – А теперь вон как и настоящую-то дорогу развело…

Новый прииск Катаев назвал «Змеевиком». Он залег в горном ущелье, на берегу безымянной горной речонки. Издали можно было рассмотреть несколько новых построек – небольшая казарма для рабочих, контора, амбар для разной приисковой рухляди, конюшня с навесом и т. д. Золотоносная жила «выпала» прямо в скале, выступавшей к речке каменной грудью. Место было красивое вообще.

– Ну, вот мы и дома, – весело говорил Катаев, когда лошади остановились у самой конторы. – Эй, человеки, кто есть жив?

В окне конторы показалось очень миловидное девичье личико, улыбнулось и скрылось.

– Вон какая у меня птаха приспособлена, – шутил Катаев. – Татьяной звать…

– А для чего она на прииске живет? – спросил Поршнев, нахмурившись.

– А шти кто нам будет варить? Я люблю, чтобы все было в аккурате…

– Молода, штобы в лесу-то одной жить…

– Не одна живет, а с добрыми людьми. На что нам старух-то?..

Из-под навеса показался белобрысый парень, прихрамывавший на левую ногу. Он даже не поклонился хозяину, а только что-то буркнул себе под нос.

– Ну, Миша, принимай гостей!.. Как у вас дела?

– Два хомута третьева дни украли…

– А рабочие где?

– Ушли ночью. Они хомуты-то сблаговестили…

Катаев начал ругаться, а Миша угрюмо смотрел куда-то в сторону, не выражая никакого желания оправдываться.

Контора была выстроена на живую нитку, как все приисковые постройки, и делилась на две половины; в большей была контора, а в меньшей – кухня. Пока Татьяна ставила самовар, Катаев повел показывать жилу. Она проходила неправильной полосой прямо в камне. Правильной работы еще не было, а только делались пробы в том месте, где прослоек змеевика вспучило и образовался довольно большой желвак.

– Это и есть твоя жила? – спросил Поршнев, тыкая палкой в змеевик.

– Она самая, Гаврила Семеныч… Змеевик – камень мягкий, хоть зубами его грызи!

– Да, тут, действительно, надо зубами выгрызать твое золото, – решил Огибенин тоном специалиста. – Самый вредный камень… Кварц трещину дает, если его порохом или динамитом рвать, а тут будет только воронки вырывать. Я видел такую-то одну жилу…

Жила не понравилась и Поршневу, но он промолчал. В конторе их уже ждал кипевший самовар. Татьяна не показывалась, и Катаев насильно вывел ее за руку.

– Ну, иди, иди, пирожница!.. – уговаривал ее Катаев. – Покажись добрым людям.

– Отстань, смола! – довольно сурово ответила девушка, стараясь освободиться. – Ты вот постыдись лучше добрых-то людей…

Поришев заметил, что «пирожница» одета слишком форсисто для приисковой стряпки и отвечает хозяину неподобно. Одним словом, нехорошо.

После чаю, захватив разную снасть, отправились делать пробу. Нужно было произвести взрыв. Огибенин и Миша принялись за работу, то есть при помощи железного лома и молота сделали глубокое отверстие в змеевике. Катаев сам заложил в него пороховой патрон, провел пороховую нитку и заклинил наглухо отверстие. Когда произведен был взрыв, слова Огибенина оправдались: вместо трещин и кусков жилы получилась одна воронка.

Работа шла до самого вечера, а толку никакого не получилось. Наработался досыта и Гаврила Семеныч, благо в охотку было и поработать. Улучив минуту, он спросил Мишу, что это за птаха Татьяна.

– Танька-то? – равнодушно ответил Миша. – А так, просто дура…

На другой день работа началась с раннего утра. Бились изо всей мочи. «Знаки» золота были налицо, а жила не поддавалась, точно ее заворожила нечистая сила. У Поршнева все время не выходила из головы «птаха». Красивая девка, нечего сказать, а только неподобное это дело, чтобы баловство разводить. Встретив ее на крыльце, Поршнев не утерпел и сказал:

– Нечего тебе делать здесь, милая… Шла бы ты лучше подобру-поздорову домой…

– А ты зачем сюда приехал? – огрызнулась птаха, не моргнув глазом. – Ступай уж ты лучше домой-то: тебя жена вот как ждет…