Клинки и карабины

Не вспомнил.

Дорога же цена за ответы на три вопроса. Вся жизнь. Но речь не об этом. Впереди ждал скорый выход из квартирки и встреча с моей главной целью. Именно эту тварь мы все ловили уже несколько месяцев. Ловили на живца, на меня любимого. Вчера Проводник занервничал и выдал себя. Сегодня пришла очередь платить за ошибки. И, напомню, что мы не ангелы.

Хозяин Улисса позвонил, как и обещал, в обед. Сказал, что может зайти и пообщаться. Был ли я рад этому? Был, не сомневайтесь. Общение сближает, вы же знаете. Поговорив с ним, не стал вешать трубку. Хотя это и невозможно, если телефон у тебя переносной.

Набрал Семеныча. В это время раздался вызов домофона. Гость в дом – счастье в дом.

Каждый третий собаковод скажет, что ньюфаунленд – собака хорошая, но бестолковая. Большая, хотя есть много собак и больше. Красивая, хотя кому как, умная (спорно, право слово) и добрая. Добрая так, что порой до отупения. Одно слово – ньюф.

Улисс сидел напротив. Скалил клыки, каждый больше чем у меня мизинец. Смердел злобой темноты, смотрел провалами глаз с алыми углями на самом дне. Как же я ничего не почувствовал?

Голова болела. Глаз заплыл. Вставать не хотелось. Надо мной стоял стул. На стуле сидел Проводник, хозяин Улисса.

– Очнулся? – голос такой заботливый, такой ласковый, аж приторно. – Очнулся…

А, да, совсем забыл. Видеть и пса, и его человека, мог лишь по одной причине – я не ослеп не самом деле. Назовем это тренировкой. Очень полезной тренировкой. И приманкой. За время, прошедшее для меня в качестве слепого, мы упокоили немало тварей.

– На что вы надеетесь? – Проводник нажал каблуком на мою ладонь. – А? Копошитесь, что-то пытаетесь придумать, лезете, как муравьи повсюду. Не проще принять нашу веру, стать рядом с нами?

Говорить не хотелось. А голос казался знакомым. Именно сейчас в нем появились какие-то очень запомнившиеся нотки. Что за хрень?

– Да ты меня никак не узнал, Вадик? – Проводник хихикнул. – Ай-ай, а как же профессионально развитая память? Показать, ведь сам не догадаешься, не?

Мне хотелось отвернуться. Зажать уши, закрыть глаза, пока еще слезящиеся от света. Но не вышло.

«Лицо» он оторвал быстро, с хлюпаньем и треском рвущейся кожи. Содрал как маску после карнавала, наплевав на несколько серьезных разрывов, сразу засочившихся красным. Личина шлепнулась мне на грудь, следом упали контактные линзы. Я сглотнул, вспоминая и смотря на него. Тот нагнулся, подмигнул желтоватым глазом. Надо же…

Он работал в лагере сторожем. Незаметный молодой мужик, такой же, как тысячи его ровесников. Мои вожатые, торопящиеся насытиться плотью воспитанников, оттеснили его на задний план. А сейчас вот, надо же, вспомнил. Именно он был там, в спортзале, проводя ритуал. Черт, бывают же такие совпадения.

– Вечер памяти окончен. – Проводник ухмыльнулся. – А мне пора накормить собаку и причаститься самому, сам понимаешь. Как еще продлевать жизнь, если не с помощью таких, как ты?

Нож, старый, из бронзы, без украшений, сам выпорхнул из сумочки на поясе. Я вздохнул и плюнул ему в лицо. Не достал. Звякнуло, чуть позже сочно чвакнуло. Проводник покосился на своего пса, оставшегося без головы. А как еще, если калибр ВСС девять миллиметров? И да, мы все предпочитаем делать тихо, поэтому и оружие у Рикера, нашего штатного убивца, чаще всего практически бесшумное. А стреляет он прекрасно. Особенно с балкона соседнего дома.

Ах, да. Пусть и временный, но дом все же мой. И все в нем тоже мое. Я повернул нижние части ножек, Проводник завопил. Трехгранные клинки, выпущенные пружинами, пробили ему бедра. Ловушка захлопнулась, пришло время платить за ошибки. И его заносчивость нам лишь в помощь. Он упал вместе со стулом ровно в момент появления спокойного и хмурого Семеныча.

А трубку, перед самым приходом Проводника, я положил не сразу. Набрал номер коммунальной службы, сделав заявку на обслуживание слесарем по газу. Да-да, каркнула в динамике дежурная, но только завтра, на сегодня заявки не принимаются. Да-да, подтвердил я, хорошо, но у меня ощущается, изредка, запах газа, возможно утечка. Аварийка? Нет, все заняты? Да-да, открыл окна, все, да… Ну, хорошо, подожду до завтра, спасибо. Именно в это время раздался вызов домофона. Вы же помните: гость в дом – счастье в дом.

Квартира горела недолго, пожарные все-таки работают хорошо. Проводник орал долго, но заткнулся перед самым приездом красных машин.

Каждый из нас не ангел. Да и не демон. Куда попадут наши души после смерти? Я не знаю.

P.S:

Я воскрес спустя довольно много времени. С новым лицом, с новыми документами, с новой жизнью. Ненастоящей новой жизнью.

Да, у нас есть покровители. Только из-за этого «Перехваты», «Бредни» и прочие планы с названиями хитрых охотничье-рыболовецких снастей пока не так часты. Нам дают уйти, спрятаться, отлежаться в берлогах. И снова вернуться. В разные города, поселки, села и деревни. Хотя, в основном, в города.

Мы возвращаемся и начинаем восстанавливать баланс между количеством тварей на каждую тысячу человек населения. Каждый раз тварей все больше. Это говорит об одном: война только разгорается. А пока… А пока полиция, и не только, продолжают ловить ОПГ из психов, убивающих на улицах без причин и следствий. Хотя очень часто не находится ничего, кроме нескольких лохмотьев мяса и луж с подозрительным запахом химиката.

Наши враги становятся все хитрее. Тот Проводник, что сам того не желая, привел меня в этот мир. Он прятался долго и упорно, но мы искали. Потеряли несколько ребят, чуть не попались Институту. Из-за него пришлось столько времени проходить под маской слепого. Из-за него пришлось уничтожать тварей так нагло, среди бела дня, заставляя его нервничать и проявлять себя. Но и в этом нашелся свой плюс. Теперь есть чему дополнительно обучать наших новых бойцов.

Пришлось заметать следы, пусть и по-идиотски. Обгоревший человеческий костяк в квартире с утечкой газа. Все сделано тяп-ляп и скреплено хлебным мякишем вместо «Супер-момента». Но что оставалось?

То-то и оно. Война идет, война не думает заканчиваться. Война за завтрашний день.

А раз так…

Отдохнули? Умылись? В туалет не забыли сходить? Продолжаем.

Удар должен быть сильным. Так что, мальчики и девочки, упор лежа, на кулаках, принять.

«Дикий Кот» (из цикла «Порох и соль»)

Зелено-стальные волны бьют по каменным клыкам в узких проливах-шхерах с самого сотворения тверди. Ведь море было раньше земли, да-да, каждый знает.

Серое, тянущееся вдоль Оловянных островов и Западного номеда империи Безант. Стальное, зеркалом блестящее бликами низкого северного солнца, омывающее Норгейр, Нордиге, магистратуры и вольные города Стреендам с Бурке. Снежное, усыпанное ледяной накипью-шугой и белоснежно-алмазными плавающими горами, где хозяев два – Доккенгарм и Абисса. Три северных моря суровы и не прощают ошибок. Холодная вода хлещет черные камни фьордов и шхер, выбрасывает измочаленную древесину. И твердые замерзшие останки моряков. А дальше… А дальше они плотно упираются во Льды и суровое Темное.

…Волынка тоскливо и гордо выводила песню. Волынщик, рыжий как пламя, старый Хо-Бард, старался. Сидя на своей высокой тачке, безногий и одноглазый, как всегда в клетке килта и пледа, выводил свои странные мелодии. Он уважал того, кого ему выпало провожать в последний путь, да и ноги с глазом потерял на его корабле. Там Хо-Бард тоже играл, еще совсем молодой, двадцать лет назад. И его кожаный мешок с трубками, снятая козья шкура и обточенные дудки из рыбьей кости, сейчас пел над зелено-серыми волнами, провожая в последний путь старого друга.

Звук резал слух непривыкших женщин, привезших с юга, в деревянном ящике, деда. Хайни Хорне знал стоимость красных досок, покрытых темными вьющимися полосами, крепких как железо и легких как пух. Мальчишка плевать хотел на мысли странных теток в бело-черных хламидах, изумленно смотрящих на него. На внука, переложившего высохшее тело деда на златотканное покрывало, бывшее в дедовских вещах и тут же сгрузившего гроб в тачку. Мертвым не все равно, да, Хайни знал это. Вот только у него никого не осталось. И почти ничего.

Сестры ордена святой Виргинии привезли в Стреендам не кости, утонувшие в коже и сукне старой одежды шкипера, нет. Они привезли с собой мертвое будущее Хайни.

Гробину худой носатый подросток с бешеными серыми глазами загнал столяру. Но не просто столяру, а басу Хервину, мастеру с золотыми руками и такими же заказчиками. Загнал не продешевив, торговался как проклятый, выручив десяток полновесных серебряных "кораблей". Хватило на проводы с пивом и мясом, осталось на волынщика с Норгейра, так уважаемого дедом. Калека не должен играть бесплатно, как бы того ему не хотелось. Ведь он провожал не просто моряка.

Старый хрыч, Хоссте Хорне Кишки-Вон, наконец упокоился на дне родного Стального моря. Лег в воду, жадно лизнувшую полотно паруса, обшитого дратвой. Да-а-а, тетки в черно-белом смотрели на внука, не уважавшего деда, как на сумасшедшего.

Но Хайни дураком себя не считал и златотканное покрывало загнал за пяток "кораблей" старьевщице с Крысиного переулка. Старый парус нашелся в сарае, карбас у семьи Хорне еще водился, за весла сели старики и калеки дедовской команды. Вот только его внуку надо что-то есть, а хлеб и репа сами по себе не заведутся в рундуке на камбузе. Хайни знал, что дед, смотря как зашивают его бренные останки в парусину, лишь крепче затянется трубкой и захохочет… мол, смотрите, какого смекалистого чертенка вырастил, а?!

А Хайни смог даже прикупить пойла этим строгим теткам, проделавшим длинный путь и привезшим домой его деда. И немножко осталось, совсем чуть-чуть.

Женщины-плакальщицы из обители святой Виргинии сидели в дальнем закутке зала дома Хорне, отдыхали от пол-тыщи лиг, проделанных пешком, морем и на повозках. Хайни отыскал им дорогущее вино, а они старались не притрагиваться лишний раз. Лишь изредка отпивали, опасливо косясь на подошедшего и ревущего над ними человека. Лишь когда кто-то из краснороже-обветренных мареманнов, морских людей, одноногих или безухих, ходивших со стариной Хорне в схватки и на абордаж, оказывался рядом. Поднимал полную кружку, рог или чашу, обливая себя и их пивом, ревел, плюясь щербатым ртом… лишь тогда они пили красное сладкое пойло.

– За Хорне, соленого пса, грабившего острова и города! Ху!

Хайни чуть вздрагивал, зло косясь на крикунов и сестер Вирго, косился и молчал. Даже когда:

– Ху!!! Ху-у-у!!! Хорне! Хорне!

Он даже понимал сестер в бело-черном. Ведь чаще кричали другое.

– Кишки-Вон! Ху!!

Вот теперь Хайни полностью остался один. И из всей семьи с ним лишь дедов тесак, тяжелый, как дедов характер, черный, как его душа и кривой, как выпавшая морская дорога.  Ху, соленый пёс, ху, Кишки-Вон, ху, дед…

Хайни знатно набрался вечером, травил несколько раз, выходя и почти падая за порог. Последний, вроде бы, случился прямо в зале. Под скамью. И запомнилось только черно-белое, окружившее со всех сторон и громко прогонявшее совсем хмельных бандитов-калек.

Вспоминать это спросонья оказалось тяжелее чего-либо прочего. Неужели не почудились мягкие руки, укладывающие спать, до этого умывшие, стащившие испачканную одежду? Охох…